— Мы предложили пост начальника генштаба бывшему полковнику Лорксу. Но, к сожалению, наши переговоры ни к чему не привели. Слишком много у него гонору, виляет, прямого ответа не дает. — Санто устало опустился в кресло, пододвинутое ему Ландлером. — Есть на примете еще один кадровый военный. За него ратует Томбор, лучший военный специалист. Я имею в виду Аурела Штромфельда, но он всего две недели назад ушел в отставку. Я послал ему срочный вызов. Подождем до завтра.
— Штромфельд — человек незаурядный, — заметил Бём. — Во времена Каройн он служил у меня в министерстве статс-секретарем. Я хорошо знаю его: уж если он заупрямится, его и шесть битюгов не сдвинут с места. Он не вернется.
«Вот и понадобился Штромфельд… Прав оказался Лейриц! — подумал Самуэли виновато. — Говорил — не выпускай его из виду, а я вот не смог… А что, если я сам поговорю с ним?..»
— Ночью я должен выехать в Дьёр, — твердо сказал Самуэли. — Послезавтра вернусь, разыщу Штромфельда и попытаюсь повлиять на него.
— Если бы это вам удалось, лучшего и желать нельзя, — оживился Санто. — Формальный вызов ничего не решит. А назначать на столь высокий пост без личного согласия нельзя.
— Но мы не можем ждать до послезавтра, — возразил Кун. — Если завтра Штромфельд не даст согласия, придется искать другую кандидатуру.
Из секретариата Самуэли заехал домой. Принял ванну, наскоро перекусил. До отъезда оставалось несколько свободных минут. Как редки они! Тибор с наслаждением вытянулся на диване.
Зазвонил телефон. «Кончился отдых», — усмехнулся Тибор и поднял трубку. Говорил Лейриц:
— Спецпоезд стоит на запасном пути Западного вокзала. Какие будут указания?
— Бём согласился занять пост командующего, — ответил Самуэли. — Нужен ли ему поезд, не знаю, и пусть все останется как есть, — и добавил: — Помозгуй-ка ты, друг, насчет кандидатуры на пост начальника генштаба, кто лучше тебя знает кадровых офицеров. О Штромфельде уже говорили…
— В таком случае чего же тут раздумывать! — радостно отозвался в трубке голос Лейрица. — Ты едешь в Дьёр, разыщи Штромфельда и вези с собой в Будапешт.
— Он в Дьёре? — удивился Тибор.
— Да, недавно переехал. Живет у брата, бульвар Биссингер.
В Дьёр Самуэли выехал на открытой машине. Дул ледяной ветер, пронизывал до костей, даже два пледа не помогали. Тибор старался уснуть, но не мог, сказывалась навалившаяся усталость. Вчера в Пюш-пёкладани он тоже всю ночь не сомкнул глаз. Дорога казалась ему мучительно длинной: толчки, тряска. В тяжелой полудреме откинулся он на спинку сиденья.
В Дьёр приехали рано утром, Самуэли проводил на фронт маршевую роту, сформированную еще во время буржуазной республики. С балкона ратуши произнес речь.
— Мы не боимся говорить правду. Положение на фронте тяжелое. На смену тем, кто не проникся сознанием воинского долга, мы должны послать на фронт новые формирования классово сознательных рабочих…
Искренность и простота Тибора, тревога и страсть, звучавшие в его словах, доходили до сердец, волновали слушателей. А он, почувствовав, что удалось завоевать внимание людей, продолжал горячее:
— В старину каждый раз, когда, бывало, нагрянет война, по стране ходили гонцы с окровавленными мечами. А мы обойдем родину из края в край с красным знаменем. Да сплотится под ним весь трудовой народ! Не дадим утопить в крови нашу пролетарскую революцию! Рабочий класс Венгрии должен нанести интервентам и империалистическим угнетателям сокрушительный удар! У нас нет выбора. Если мы не одолеем их, они уничтожат нас. В бой, товарищи!
Несколько часов спустя Тибор повторил эти слова Штромфельду.
— Идет жестокая борьба не на жизнь, а на смерть. Выспренные слова мало чего стоят! На карту поставлено все: либо пролетарскую революцию потопят в крови, либо она даст отпор интервентам.
Штромфельд поначалу проявлял признаки досады.
— Мне прислали вызов, и я, конечно, обязан явиться. Привык выполнять приказы, — сухо сказал он. — Весьма признателен за любезное предложение отвезти меня в Пешт на машине. Что касается остального…
Короче, Штромфельд дал понять, что в приказном порядке его могут направить на фронт рядовым солдатом, но не начальником генштаба — ни в коем случае! А потом задумался. Речь идет о судьбе родины!..
Этот трудный разговор продолжался всю дорогу от Дьёра до Будапешта. А когда поздно вечером машина остановилась возле Дома Советов и Самуэли спросил его: «Ну так как?», — Аурел Штромфельд ответил:
— Помните, я сказал вам однажды, что понимаю неизбежность победы коммунизма. Теперь, после нашего разговора, я понял еще одно: необходимость классовой борьбы во имя этой победы.
— Стало быть, согласны! Да? — негромко спросил Самуэли, и в его усталых глазах засветилась радость.
Спустя несколько минут Бела Кун, совещавшийся с Бёмом, воскликнул:
— Ну и Тибор! Уломал-таки Штромфельда! Вот и решен вопрос о начальнике генштаба!
Бём благодарно пожал Самуэли руку, а сам, с лукавой усмешкой покручивая усы, поглядывал на Куна.
— Так вернемся к нашему разговору… Я знаю Штромфельда… И думаю, что он разделит мое мнение. Мне кажется, что подавление мятежей, даже во фронтовой зоне, не должно входить в задачи штаба армии.
— А мы и не намерены возлагать подобные функции на штабистов. Вопрос сугубо политический, значит, он всецело в компетенции главнокомандующего.
— В таком случае я не гожусь для роли главнокомандующего… — взволнованно запротестовал Бём и поднял руку, как бы защищаясь от надвигающейся беды.
— Успокойтесь, — с трудом сдерживая раздражение, сказал Кун, — мы и не собираемся вам навязывать это.
— Вы, коммунисты, закалившиеся в горниле русской революции, куда опытнее нас. В Пюшпёкладани меня просто поражала решительность товарища Самуэли, — лебезил Бём. — Он… как бы это выразиться… схватил гидру прямо за глотку… Если бы Правительственный Совет возложил борьбу с контрреволюцией на пего, я бы горячо поддержал такое решение!
Самуэли буквально валился с ног от усталости. Слова Бёма доходили до него сквозь тяжелую пелену. Он ожесточенно тер виски, стараясь взбодрить себя и хоть немного сосредоточиться. Но прежде чем он понял, что произошло, новый главнокомандующий уже вышел из кабинета.
— Умывает руки, — проворчал Кун, плотнее прикрывая за ним дверь, — А может, просто не хочет или боится бросить вызов контрреволюции.
— Не скатывается ли он снова в болото оппортунизма?! — не сдержав себя, вспыхнул Самуэли.
— Может быть, может быть, — неопределенно ответил Куи. — Но в одном он прав: если вы, Тибор, возьмете на себя эту задачу, мы сможем спать спокойно. Вы и впрямь больше любого из нас подходите для этой роли. Оставьте себе спецпоезд, он обеспечит вам возможность быстро передвигаться, а стало быть, оперативность. Забирайте два взвода отважных бойцов-ленинцев, которые уже сопровождали вас, и беритесь-ка за дело. Только вы, Тибор, способны пореволюционному, или, как говорят у нас, «по-самуэлевски», справиться с контрреволюцией. Что касается полномочий и прочих формальностей…
Тибор стиснул руками голову.
— Я трое суток не сомкнул глаз…
— Да, да, — заторопился Кун. — Идите отдыхайте. Обсудим все завтра. Да, еще! Хочу посоветоваться с вами, не учредить ли нам чрезвычайный трибунал, как во времена революции 1848 года. Чтобы он имел свой следственный аппарат. Он будет вести расследование на месте… выносить приговоры и тут же приводить их в исполнение.
— Карающий меч революции… — с трудом одолевая смертельную усталость, сказал Самуэли. — Я думаю, суровые меры отобьют охоту у всякой нечисти совершать диверсии и прочие враждебные акты…
На следующее утро Кун вручил мандат Тибору Самуэли.
— Таких полномочий мы не решились бы дать никому другому, — сказал он. — Но вы доказали свою безупречную честность и преданность делу революции! Впрочем, читайте сами…
Самуэли бережно взял из его рук мандат.
«Революционный Правительственный Совет, возложив на народного комиссара Тибора Самуэли задачу обеспечения революционного порядка и дисциплины в тылу Красной Армии, в Затисье, уполномочивает его для достижения этой цели применять любые меры, какие он сочтет необходимыми, минуя обычную процедуру судопроизводства революционного трибунала.
Будапешт, 21 апреля 1919 года.
Революционный Правительственный Совет».
— Бём и его сторонники не возражали против предоставления мне неограниченных полномочий? — спросил удивленный Самуэли.
— Что вы! Охотно поддержали. Устранились, как говорится, умыли руки и теперь могут спать спокойно.
— Зато мне, кажется, вообще не придется спать, — усмехнулся Самуэли и, аккуратно сложив мандат, сунул его в карман. — Легкой жизни ищут себе политиканы… — закуривая, сказал он и с силой дунул на догоравшую спичку, издав при этом звук, очень похожий на «тьфу»!..
Глава втораяПолпред
«Митинг на Красной площади… Ленин представляет рабочим тов. Тибора Самуэли, народного комиссара по военным долам Красной Венгрии…»
Утром 23 апреля 1919 года и городах и селах Венгрии на стенах домов было расклеено воззвание:
«Революционный Правительственный Совет, отстаивающий интересы не только венгерского пролетариата, но и угнетенных всего мира, возложил на меня задачу обеспечить порядок и дисциплину как на фронте, так и в тылу. Мне дано право применять самые строгие меры, и, если меня вынудит к этому необходимость, я воспользуюсь своим правом».
Заканчивалось воззвание грозным предостережением:
«Я не ставлю никаких условий классовому врагу пролетариата — буржуазии, но пусть враги запомнят: тот, кто поднимет руку на диктатуру пролетариата, кто явно или тайно будет подстрекать к контрреволюционным мятежам, способствовать им или, зная о подготовке их, утаит это, кто не будет выполнять распоряжений Революционного Правительственного Совета и приказов главнокомандования армии, тот сам себе подписывает смертный приговор. Наша задача — привести его в исполнение.