Для поддержания революционного порядка я не остановлюсь перед применением самых суровых мер.
Тибор Самуэли, председатель Чрезвычайного трибунала
Восточной армии».
Чрезвычайному трибуналу, а значит и Тибору Самуэли, пришлось столкнуться с большими трудностями. Привлекать контрреволюционеров к ответственности почти не представлялось возможным. Как только в городе или селе вспыхивал мятеж, туда вступали интервенты, и предатели оказывались за линией фронта, то есть становились недосягаемыми.
Бывший полковник генштаба Аурел Штромфельд за какие-нибудь двое суток сумел создать в Сольноке по-настоящему боеспособный генеральный штаб Красной Армии. На отдельных участках фронта удалось приостановить отступление. Однако командование секейских частей не подчинялось приказам генштаба и по-прежнему посылало в Будапешт дезориентирующие сводки. Впрочем, для Штромфельда это отнюдь не являлось неожиданностью. В ту памятную ночь, когда они с Тибором ехали на машине из Дьёра в Будапешт, он достаточно наслушался от него о неблаговидном поведении секейских командиров. И Штромфельд без колебаний принял решение: секейскую дивизию — самое крупное и лучше других вооруженное соединение — вывести с передовых позиций!
Вывести можно, но кем заменить?
Генштаб срочно доукомплектовывал новую дивизию. Если потратить на это не больше трех-четырех дней, можно опередить продвигавшегося врага. Положение становилось все напряженнее.
Под вечер 23 апреля Самуэли зашел к Штромфельду. И вот о чем он узнал.
Рота, посланная утром в Хайдусобосло для усиления местного гарнизона, была неожиданно обстреляна из пулеметов венгерской контрреволюционной бандой. Красноармейцам пришлось отступить. Оказалось, бургомистр, начальник полиции и директор местного банка, узнав о падении Дебрецена, сколотили белогвардейский отряд из бывших полицейских, чиновников городской управы и сынков местной буржуазии. Они принудили вступить в него солдат местного гарнизона. Белогвардейцы захватили городской Дом Советов, арестовали членов директории. Не прошло и часа, как румынские интервенты без единого выстрела заняли Хайдусобосло.
Коммунистов и красноармейцев предатели выдали врагу. Многие из них тут же были казнены.
Жители города, возмущенные разгулом белого террора, отправили посланцев за помощью.
— Надо во что бы то ни стало отбить город! — категорически заявил Штромфельд, выслушав сообщение. — Иначе может сорваться контрнаступление. Противник занял выгодные позиции.
В комнате воцарилась зловещая тишина. Никто из командиров не решался возглавить контратаку.
«Если даже контрудар увенчается успехом, — лихорадочно думал Самуэли, — главари мятежа удерут вместе с румынскими интервентами. Значит, трибунал снова не сможет покарать негодяев!» Он решительно поднялся и подошел к Штромфельду.
— Прошу возложить руководство операцией на меня! — коротко сказал он.
Штромфельд удовлетворенно кивнул.
— Мы ведем революционную борьбу, — проговорил он. — Что ж, пусть операцией руководит председатель Чрезвычайного трибунала. Генштаб передает в ваше распоряжение бронепоезд!
Самуэли тут же принял командование.
В подразделениях, оказавшихся у него под началом, было много солдат, участвовавших в событиях 21 марта. На них можно положиться. Оперативный план контрнаступления Самуэли поручил разработать Лейрицу, испытанному другу.
А на следующий день утром бронепоезд остановился за селом Каба, неподалеку от сторожевой будки 101-го километра. Самуэли вместе с Лейрицем и командирами батальонов обсуждал все детали предстоящей операции.
— Мы можем атаковать противника только с трех сторон, — докладывал Лейриц. — Окружить город невозможно.
Самуэли резко встал, опрокинув с грохотом стул.
— Этого допустить нельзя! — сказал он. — Предатели ускользнут от нас…
И поставив острие карандаша в маленький квадратик на карте, означающий здание городского Совета, быстро заговорил:
— Сигнал атаки — три красные ракеты. Я дам его из города… Вот с этого места. Руководство операцией возлагаю на Лейрица. У меня все.
Командиры батальонов ушли. Лейриц озадаченно спросил:
— Ты намерен проникнуть в тыл противника?
— Надо арестовать предателей до начала контрнаступления. Жители города за нас, можно рассчитывать на их поддержку. Пойми, мы должны наконец доказать, что предатели не могут чувствовать себя безнаказанными под крылышком противника. Борьба идет не на жизнь, а на смерть.
А через несколько часов после короткой схватки город Хайдусобосло был освобожден. Предателям не удалось уйти от расплаты.
На следующий день, 25 апреля, Тибор Самуэли уже спешил в Будапешт: нужно было успеть на во-чернее заседание Будапештского Совета рабочих и солдатских депутатов.
В пути он набросал на листках план празднования Первого мая. «Первомай 1919 года, — писал он, — должен стать незабываемым светлым праздником победоносного революционного пролетариата».
Прибыв в Будапешт, Тибор прежде всего отправился в свой наркомат, подписал накопившиеся бумаги, выслушал отчеты, отдал необходимые распоряжения.
Очень хотелось есть, но, так и не успев пообедать, он поехал в ратушу. Однако как ни спешил Тибор, все же опоздал на несколько минут. Заседание уже началось.
Он записался, чтобы выступить в прениях, но решил взять слово лишь после того, как выслушает нескольких ораторов, — надо было понять, что изменилось в Будапеште за время его отсутствия…
А изменилось многое.
После нанадения румынских интервентов активизировались внутренние враги, — «профсоюзники» и центристы. Они установили тайные связи с «неофициальным» представителем Антанты в Будапеште, неким профессором Филиппом Брауном.
Браун вынашивал план создать в Венгрии временное правительство. Из коммунистов в это правительство будет включен один Бела Кун. Это введет в заблуждение рабочих, — мол, никакого сдвига вправо нет и в помине.
Затем, по замыслу Брауна, Антанта пригласит Куна на переговоры в Швейцарию, а тем временем в Венгрии будет сформировано «профсоюзное» правительство из «благонадежных» социал-демократов. Ну а они уже не замедлят искоренить в стране диктатуру пролетариата.
Англо-американские представители в Вене через венгерского полпреда Элека Болгара неожиданно передали «исключительно миролюбивое» предложение. Они требовали от Куна вывести из правительства «склонных к крайностям экстремистов», заменив их «умеренными» социалистами, и прекратить коммунистическую пропаганду за границей. Если предложение будет принято, англо-американские представители обещали выступить посредниками и положить конец румынской интервенции и экономической блокаде.
Бела Кун понимал: от передышки, хотя бы короткой, отказываться нельзя. Но Антанта требовала устранить из правительства таких «радикальных» деятелей, как Погань, Ваго, Самуэли. Бела Кун знал, что немалую роль в этих требованиях сыграло социал-демократическое правительство Австрии. Он решил поговорить с Бёмом.
— Не могли бы вы через своих людей договориться с вашими венскими друзьями — социал-демократами — и оставить в правительстве товарища Самуэли?
Командующий многозначительно покручивал ус.
— В военное время Самуэли незаменим, — сказал он высокомерно, — но в мирной обстановке… Его чрезмерная горячность может привести к осложнениям. Именно такое мнение сложилось о нем… А как бы вы, товарищ Кун, отнеслись к тому, чтобы Тибора Самуэли… раз уж Антанта так настаивает… вывести из состава Правительственного Совета и назначить… полпредом в Москву. Его хорошо знает Ленин…
Кун задумался. Догадаться было нетрудно — Кунфи, Бём, Велтнер и компания ведут закулисную игру тайком, исподтишка…
— Всего несколько дней назад вы сами, товарищ Бём, заявили, что в бескомпромиссной борьбе против контрреволюции Самуэли незаменим, а теперь хотите выпроводить его из Венгрии!
— В условиях мирного времени отпадет надобность поддерживать революционный порядок на фронте, да и в тылу…
— О таком времени мы можем только мечтать, — возразил Кун.
Да, нужно постоянно быть начеку, не ослаблять бдительности ни на минуту. На заседании Правительственного Совета Кун открыто заявил:
— Предложение Вены мы, конечно, обсудим. Но реорганизацию правительства проведем лишь после того, как Антанта подпишет соглашение.
Однако центристы — Кунфи, Бём — решили не отступать и во что бы то ни стало добиться отстранения «радикальных» деятелей, — это необходимая предпосылка для осуществления первой части плана Брауна. Что касается второй его части, то они и сами еще не знали, приемлема ли она для них. «Нажим рабочего класса, — рассуждал Кунфи, — вот что заставило тех, у кого была принципиально иная точка зрения, примириться с диктатурой пролетариата. В нынешних условиях нечего и думать о возврате на прежние позиции. Выбора нет». Центристы хотели обеспечить себе свободу действий. Бём лишь потому и согласился занять пост командующего, чтобы в нужный момент использовать армию в своих интересах. «Профсоюзники» же решили вести беспощадную борьбу с коммунистами.
Но ни «профсоюзникам», ни центристам не могло прийти в голову, что профессор Арчибальд Кэри Кулидж — венский шеф Брауна — ни на йоту не верил в успех брауновского плана. После тщательной разведки Кулидж убедился в прочности диктатуры венгерского пролетариата. Он уповал лишь на вооруженное подавление революции, а это означало совместное наступление румынских, чехословацких и сербских войск…
Тибор, слушая ораторов, недоумевал:
«Неужели в Будапеште никого не интересует, что происходит на фронте? Ведь никто не говорит о самом главном!»
Он поднялся на трибуну в своей пропыленной походной форме, и самый вид его сразу напомнил сидящим в зале о том, что в стране идет война.
Тибор начал говорить сдержанно, негромко, но тревога за судьбу советской республики сквозила в каждом его слове.
— Я приехал прямо с фронта. Не скрою: дела там плохи. Странно: в то время как пролетариат, истекая кровью, сражается с полчищами боярской Румынии, Будапештский Совет занимается пустопорожними разговорами.