— Товарищи военные, за мной!
Он вгляделся и узнал его — Янош Гейгер, член Центрального Совета, военный комиссар IX района столицы.
В памяти Тибора, как это бывает в минуты большого душевного напряжения, словно стремительная кинолента, замелькали воспоминания… Впервые он увидел Яноша Гейгера в Москве. Товарищи с гордостью рассказывали Тибору, что этот отважный коммунист принимал участие во взятии Кремля. Группа вооруженных интернационалистов ворвалась на колокольню, где засели кадеты и монахи. Бойцы поднимались по крутой полутемной лестнице. Вдруг из-за лестничного поворота выскочил человек в поповском одеянии и с силой вонзил штык в грудь Гейгера, чуть пониже сердца. Чудом остался он жив.
А летом 1918 года он, едва оправившийся от ранения, был послан в Кинешму, где возглавил революционный комитет военнопленных, а оттуда был направлен вместе с отрядом на подавление эсеровского мятежа в Ярославль. Группа бойцов проникла в монастырь, где находился один из очагов контрреволюции, и прочесала все монастырские подвалы, вылавливая попрятавшихся мятежников.
— Именем Советской власти вы арестованы! — объявлял им Янош Гейгер. И в этот момент какой-то озверевший монах вытащил из-под рясы маузер и в упор выстрелил в Яноша. Пуля прошла насквозь.
Но врагам революции не повезло: Янош и на этот раз остался жив.
И вот сейчас он, исполненный боевого, неукротимого духа, рвется в бой…
Самуэли ласково глядел ему вслед. Этот не подведет!
Машина уже тронулась, как вдруг на ее крыло вскочил Энглендер.
— Мне нужно в Дом Советов! — запыхавшись, проговорил старик. — Хоть, признаться, и не в ладах я кое с кем из его обитателей, но дешево этот дом врагу не отдам!
У Цепного моста он соскочил с машины.
Год назад выводил Тибор Самуэли из ворот Московского Кремля свою роту на подавление эсеровского мятежа. А теперь пришлось воевать здесь, дома, в Будапеште. Мелькнула мысль — надо бы обратиться за поддержкой к интернационалистам.
Цепной мост содрогнулся: три крупных монитора разворачивались под его пролетами. Один навел орудня на Дом Советов. Самуэли отвернулся, в бессильней ярости до крови кусая губы. Дёрдь понимающе взглянул на брата: там Йолан, окна квартиры выходят на дунайскую набережную… Он сказал негромко:
— Лейриц, наверное, укрыл ее в безопасном месте…
Из жерла корабельного орудия вырвалось пламя. Прогремел оглушительный выстрел. Дом Советов скрылся в облаке дыма и пыли. С противоположного берега было видно, как на фасаде беспомощно повис развороченный снарядом балкон.
В Келенфёльде машина Самуэли остановилась. Здесь, в казармах имени Бебеля, — подразделения интернациональной бригады. Пока интернационалисты, поднятые по тревоге, строились в шеренги, Самуэли попытался связаться по телефону с Домом Советов. Но связь была прервана.
Самуэли отправил усиленные наряды во все стратегически важные пункты Буды. Во главе отряда он поспешил к Дунаю. На Фехерварском шоссе они наскочили на засаду: отряд был неожиданно обстрелян из пулемета, установленного на чердаке. Пока бойцы окружали дом, выбивая пулеметчиков, мониторы повернули вниз по течению, спасаясь от перекрестного огня Красной батареи крепостной артиллерии на горе Геллерт и полевой пушки, подтянутой к береговой опоре моста Франца-Иосифа, на пештской стороне.
Разрезая свинцово-серые волны реки, мятежные суда полным ходом шла на юг, на Калочу. «Интересно, установлены ли орудия, доставленные вчера взамен захваченной белыми усодской батареи? — подумал Самуэли. — А что станется с «Визой» и «Компо» — двумя маленькими, плохо вооруженными катерами, когда их настигнут бронированные чудовища?
Не вспыхнет ли снова мятеж между Шольтом и Калочей, если туда высадятся экипажи контрреволюционных мониторов?»
— Надо срочно возвращаться в Калочу! — быстро сказал Тибор брату.
По набережной за баррикадами, воздвигнутыми на скорую руку из сваленной грудой брусчатки, движутся сотни людей — штатские, красногвардейцы, красноармейцы. Со всех концов города валит сюда народ. Только и разговоров, что о стычках с мятежниками. Из казарм имени Энгельса тоже открыли пушечную стрельбу, но зачинщиков — старых кадровых офицеров сразу удалось усмирить. Взбунтовались кадеты из Военной академии Людовика; белые захватили здание Центральной телефонной станции.
Мимо Тибора на грузовике промчался Отто Корвин. Заметив Самуэли, он приказал остановить машину.
— Бойцов-интернационалистов направь в академию Людовика! — сказал он Тибору. — Комиссар академии убит, уничтожен взвод красноармейцев. Неплохо бы твоего брата прикомандировать связным к штабу Хаубриха. — И, склонившись к Самуэли, зашептал: — Роль Хаубриха во всей этой истории очень странная: возглавляет операции по подавлению мятежа, а все задержанные мятежники в один голос утверждают, что действовали по его приказу. Удалось узнать пароль контрреволюционеров: «Национальная социал-демократическая партия». Но им не удастся опрокинуть нас, — уже громко произносит он. — Вооруженные рабочие дружины без объявления боевой тревоги явились на сборные пункты.
Дёрдь забрался в кузов машины, но, прежде чем грузовик тронулся с места, Самуэли успел спросить Корвина:
— В Доме Сонетов раненые есть?
— К счастью, нет.
Командование интернациональным отрядом возложено на румына Хенрика Цагана. Русские, словаки, австрийцы торопились на грузовиках к проспекту Юллёи.
Мониторы скрылись из виду.
— Надо и нам поторопиться, — Самуэли указал на юг, где таяли в небе струйки черного корабельного дыма. — Мы должны опередить их…
Возле поселка Эрчи автомобиль поравнялся с мятежной флотилией. Только теперь заметил Самуэли: рядом с трехцветным национальным флагом на мачтах мониторов развевается красный флаг. Два флага — революции и контрреволюции — на одной мачте… «Национальная социал-демократическая партия», «приказ наркома Хаубриха» — так вот как сбили с толку матросов и других легковерных людей!
Весь следующий день мониторы бороздили воды Дуная, выжидая дальнейшего развития событий. Отряды рабочих в ночь на 25 июня подавили последние очаги контрреволюционного мятежа в Будапеште. В час сурового испытания будапештский пролетариат доказал, что способен защитить завоевания революции.
На рассвете береговая батарея потопила монитор «Бачка». Командование монитора, будучи уверено, что минное заграждение на этом участке Дуная никем не охраняется, приступило к разминированию фарватера. Взятый в плен командир потопленного монитора рассказал, что белые, открывая проход в минном заграждении, надеялись в случае успеха обеспечить непосредственный контакт с представителями Антанты. Ну а если провал — флотилию уведут в сербские воды.
Слушая показания пленного, Тибор лихорадочно прикидывал в уме: «Контрреволюционное правительство в Сегеде, укрывшееся под крылышком французского экспедиционного корпуса, не преминет выклянчить у Антанты речные броненосцы. Действовать, немедленно действовать!..»
Тибор принял все необходимые меры предосторожности. Приказал красноармейским частям срочно занять боевые позиции на обоих берегах. С катеров «Виза» и «Компо» сняли вооружение. Экипажи высадились на берег в непосредственной близости от минного заграждения. С береговых укрытий пристально следили за маневрами мониторов. Мятежная флотилия была обезврежена. Самуэли мог спокойно возвращаться в столицу.
В Будапеште Тибор попал прямо на заседание Центрального Исполнительного Комитета. Он знал, что на этом заседании ему предстоит встретиться с Бела Куном, и волновался — они еще не виделись после своего столкновения.
В зале стоял негромкий гул. Заседание еще не началось. Увидев Тибора, Кун тут же поспешно пошел к нему и, взяв под руку, отвел в сторону.
— Сожалею, что обидел вас, — заговорил он. — Был очень раздражен. Мне тоже все это не легко. Да и кому легко? Но я убежден, что эта жертва оправданна. Вы, конечно, и теперь остаетесь при своем мнении? — мягко улыбнувшись, спросил он.
Самуэли тоже не сдержал улыбки.
— Да, я остаюсь при своем мнении, товарищ Кун, — твердо сказал он. — Но… подчиняюсь принятому решению!
Кун дружески положил руку на плечо Самуэли.
— Есть люди, недостатки которых кроются в их главном достоинстве. Вы принадлежите к ним. Ваш несгибаемый характер не признает компромиссов, даже когда они необходимы…
— Я же сказал: беспрекословно подчиняюсь принятому решению, — повторил Тибор. — Отвод войск — факт совершившийся. Изменить все равно ничего нельзя. А раз так — надо как можно лучше использовать передышку, набраться сил. Можете давать мне любое задание.
— И не замедлю. Думаю, что это задание придется вам по душе. Мы обрели силу и теперь имеем возможность пойти на разрыв с правыми, то есть исправить ошибку, допущенную при объединении партий. Необходимо отмежеваться от правых оппортунистов и заново создать дееспособную, боевую партию коммунистов. Начнем с того, что негласно создадим на крупнейших предприятиях партийные активы.
— Замечательно! — обрадовался Самуэли. — Поручите мне провести эту работу.
— Вот об этом-то я и хочу потолковать с вами…
Раздался звонок, возвестивший начало заседания.
— Завтра утром обсудим подробно, — торопливо сказал Кун: ему нужно было успеть переговорить с председательствующим.
Заседание открылось, и еще до обсуждения повестки дня Бела Кун внес на рассмотрение исполкома проект решения:
«Центральный Исполнительный Комитет, принимая во внимание, что мягкое применение диктатуры не только не образумило буржуазию, а, напротив, поощряет ее к контрреволюционным действиям, постановляет осуществлять диктатуру пролетариата в полной мере, не останавливаясь перед применением самых беспощадных мер, и предписывает Правительственному Совету решительно подавлять, а если потребуется, и потопить в крови контрреволюционные вылазки буржуазии».
В это время Самуэли вызвали к телефону. Он вышел из зала заседаний. Звонил из Калочи его брат Ласло.