перенесено на вечер.
Придя домой, я нашёл там незнакомца, что-то писавшего у моего привратника (читатель, удвойте внимание).
— Мне поручено, — сказал он, смеясь, — сделать вам предложение от имени одной австрийской компании относительно поставки ваших ружей; я писал вам, чтобы испросить встречи.
И он продолжал, пока мы прогуливались перед домом:
— Знакомы ли вы, сударь, с господином Константини?
— Не имею чести, сударь.
— Будучи связан делами с одной компанией в Брюсселе, он узнал, что именно оттуда исходит эмбарго, наложенное на ваши ружья в Голландии, и он предлагает вам через меня, ежели вам будет угодно дать ему половину вашего дохода с этой сделки, пустить в ход надёжное средство, чтобы они были доставлены в течение недели.
— Он, значит, весьма могуществен, ваш Константини? Однако я, по чести, не имею права даже выслушивать столь неопределённое предложение, не вводя в обман этого господина, поскольку при нынешнем положении дела я даже не знаю, окажусь ли я в прибыли или в убытке; проясните ваше предложение: сколько денег вы требуете от меня за доставку оружия?
— Ну что ж, сударь, — сказал он, — по флорину за ружьё; дело стоит таких расходов.
— Сударь, нужно знать, каковы будут эти расходы. Если ваш господин Константини использует торговые каналы, придётся платить пошлину на вывоз по полтора флорина за штуку; учитывая флорин, который вы требуете за его услуги, стоимость ружья возрастёт на два с половиной флорина, независимо от того, годно оно или нет к употреблению; без какой бы то ни было уверенности, что при сортировке все ружья будут приняты, такой нагрузки дело не выдержит.
— Сколько же вы согласны нам дать? — спросил он.
— Двадцать су за ружьё, независимо от его качества. Но ваш человек должен дать мне залог, который послужит мне гарантией в том, что меры, принятые им для извлечения ружей, не приведут к их окончательной задержке в Голландии. Я обдумаю, какое обеспечение я должен у него потребовать. Моё предложение — шестьдесят тысяч франков.
Он мне сказал:
— Я оставлю вам его предложение в письменном виде. Меня зовут Ларше, вот мой адрес; и передайте мне ваш ответ в течение дня, ибо предупреждаю вас (при этом он пристально посмотрел на меня), вам следует поторопиться!
— Что вы имеете в виду, сударь? — сказал я.
Он покинул меня, ничего не ответив. Я не понимал, как истолковать его странные слова. Я раскрыл предложение господина Константини и, к своему величайшему удивлению, прочёл записку, которую воспроизвожу:
«Условия, предлагаемые г-ну Бомарше в отношении дела о ружьях, находящихся в Тервере, в Зеландии.
Господин Константини, компаньон брюссельских фирм, предлагает г-ну Бомарше поделить доход с этой операции пополам, половина г-ну Бомарше, половина — г-ну Константини и его компаньонам.
Господин Бомарше немедленно узаконит это купчей.
Поскольку г-н Бомарше внёс аванс на покупку ружей, который, как есть основания думать, был ему частично возмещён французским правительством, г-н Константини, со своей стороны, обязуется осуществить перевозку их из Тервера в Дюнкерк, безотлагательно и надлежащим образом.
Расходы понесёт операция. Поскольку существует уверенность, что вывозу ружей из Тервера до сих пор препятствовало только влияние бывшего министерства, есть все основания верить, что г-ну Бомарше удастся преодолеть это препятствие.
Необходимо предупредить г-на Бомарше, что только немедленное принятие и осуществление мер по доставке оружия может предупредить решениерасследовать поведениег-на Бомарше в этом деле»(!). И т. д. (дальнейшее касалось условий сделки).
Ха-ха! Господин Константини! Новая интрига, новые угрозы! Следуя моему постоянному методу анализировать всё, мною получаемое, я вижу здесь, подумал я, некоего австро-француза, который якобы располагает средствами доставить оружие. Этот австро-француз, по его утверждению, властен также, как он говорит, приостановить с помощью денег расследование, которое вот-вот должно начаться относительно моего поведения в этом деле?
Браво, г-н Константини! Теперь против меня действуют не исподтишка, не через мелких подручных! Вы, г-н Константини, компаньон человека достаточно могущественного, чтобы снять, если он пожелает, в течение трёх дней эмбарго, наложенное в Тервере, или заставить меня содрогнуться, если я откажусь войти в этот славный триумвират подлецов. Единственный способ, которым этот могущественный человек может воспользоваться, чтобы убрать с пути препятствие к вывозу оружия, явно состоит в том, чтобы дать именно вам залог, в котором он упорно отказывает мне. Всё понятно, г-н Константини! Ваш компаньон — это новый министр. Остаётся выяснить, какой из них. Этим-то я и займусь. А пока что я отвечу г-ну Ларше, вашему представителю. Мой ответ был тотчас отправлен.
«Господину Ларше.
Сего 20 августа 1792 года.
Я прочёл, сударь, условия, на которых Вы предлагаете от имени некой австрийской компании доставить в Дюнкерк или Гавр принадлежащие мне ружья.
Кроме этих письменных условий, Вы предложили мне устно ввезти те же ружья по ставке один флорин за штуку.
Вот мой ответ.
Я дам по двадцать французских су за ружьё тому лицу (кем бы оно ни было), которое возьмёт на себя доставку в Дюнкерк оружия, взятого с моих складов в Тервере.
При непременном условии, что это лицо предоставит мне залог, достаточный, чтобы возместить мне стоимость ружей, если они не будут доставлены, поскольку это лицо может прибегнуть к способам, которые, получив огласку, приведут к конфискации ружей Голландией, и я окончательно лишусь возможности получить их обратно.
Что же касается заботливого предуведомления о том, что «только немедленное принятие и осуществление мер по доставке оружия» может оградить меня от решения «расследовать поведение г-на де Бомарше в этом деле», мой недвусмысленный ответ лицу, скрывающемуся за этим безличным предупреждением, таков:
Я глубоко презираю людей, которые мне угрожают, и не боюсь недоброжелательства. Единственное, от чего я не могу уберечься, это кинжал убийцы; что же касается отчёта относительно моего поведения в этом деле, то день, когда я смогу предать всё гласности, не вредя доставке ружей, станет днём моей славы.
Тогда я отчитаюсь во весь голос перед Национальным собранием, выложив на стол доказательства. И все увидят, кто здесь истинный гражданин и патриот, а кто — гнусные интриганы, подкапывающиеся под него.
Бульвар Сент-Антуан, откуда он не сдвинется».
— Теперь, — сказал я, — чтобы остаться верным себе, нужно направить г-ну Лебрену, министру, мой ответ Константини и посмотреть, как он, со своей стороны, будет со мной держаться; таким образом я выясню, является ли г-н Лебрен их человеком.
Вечером прихожу к г-ну Лебрену… Недосягаем, мне отказано. Беру бумагу у его привратника, пишу:
«Понедельник, 20 августа 1792 года.
Увы, сударь, вот так, от отсрочки к отсрочке, на протяжении пяти месяцев разные события губят дело, важнее которого нет для Франции! Я трижды понапрасну приходил к Вам и, не имея возможности вручить Вам лично памятную записку, составленную вчера, после того как мы расстались, прошу Вас прочесть её с тем большим вниманием, что чудовищное недоброжелательство, которое строит мне всяческие козни, вынуждает меня прибегнуть к гласной самозащите, если министерство будет упорствовать в своём нежелании со мной договориться!
Вы найдёте тому доказательство в моём ответе некоему лицу, которое явилось ко мне с угрожающими предложениями, изложенными устно и письменно.
Если Вы найдёте возможность назначить мне встречу на сегодня, Вам удастся, быть может, предупредить нежелательную огласку, с помощью которой хотят решительно пресечь доставку наших ружей. Вас об этом весьма серьёзно просит, сударь, Ваш верный слуга
Я приложил к письму вышеприведённое пространное письмо г-на де Лаога о нашем деле, а также мой гордый ответ посланцу Константини.
Никакого ответа.
19-го, 20-го, 21-го и 22-го я являлся к министру по два раза в день, наконец после восьми напрасных хождений за четыре дня, каждое из которых составляло туда и обратно около двух миль, я передал через привратника вторую записку; возвращаясь домой, я думал: если министрам доставляет удовольствие их недосягаемость, горе людям, которые за ними гоняются!
«22 августа 1792 года.
Бомарше приходил в воскресенье, позавчера, вчера и сегодня, дабы приветствовать г-на Лебрена и напомнить ему, что залог, обещанный г-ном Дюрвеем, всё ещё запаздывает и что Бомарше, со своей стороны, пребывает по-прежнему в неведении относительно судьбы г-на де Лаога: подобно героям Гомера, он, сражаясь во мраке, молит всех богов вернуть ему свет, чтобы понять, как должен он поступить с той долей блага, которую вот уже пять месяцев он обязался добыть для отечества, что неизменно наталкивается на препятствия.
Он свидетельствует своё почтение г-ну Лебрену».
Никакого ответа.
Я перестал туда ходить. Я не мог разгадать, как решили министры судьбу де Лаога, получив моё резкое письмо, и сгорал от нетерпения в бессильном бешенстве. От Константини не было никаких известий, если не считать бранного письма, на которое я ответил, что он мне