— Этот референдум в Ницце… о чем только думает правительство? Они собираются проводить их, пока не получат нужного им результата?
Меньше всего я сейчас думал о политике, но я обязан был высказаться, поэтому спросил:
— Полагаю, вы голосуете против?
Чисто по-ирландски она сразу же уклонилась от ответа и сказала:
— Эти «оранжевые» сволочи измордовали Шина Фейна, ограбили его офис в Стормонте.
Я чуть не присвистнул, удивившись ее лексике. Ей было восемьдесят, стара как Голуэй и Испанская арка.
— Измордовали? Бог мой, где вы этому научились?
— Я смотрю «Билл» и «Люди из Ист-Энда».
— Я думал, ваша любимая передача «Коронейшн-стрит».
— Но не после ухода Хильды Огден.
На этой точке легко закруглить разговор. Я кивнул, говоря:
— Увидимся позже.
Я почувствовал себя странно, снова оказавшись среди людей. Больница — целый отдельный мир, и я не уверен, что он менее привлекателен.
Через дорогу перешел священник и спросил:
— Как себя чувствуете?
— Господи, что это такое, куда ни кинь, везде священники.
Он показался мне слегка знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел. Святой отец гнул свое:
— Что с вами случилось?
— Несчастный случай при игре в регби.
Так ему, он из полиции, они все оттуда. Священник смешался, потом сообразил:
— А, понимаю, но я вообще-то имел в виду мессу, ваше присутствие. Я некоторое время вас не видел.
Слово «присутствие» всегда меня выводило из себя. Даже когда я был полицейским, у меня были проблемы с уставом. Я спросил:
— Вы что, завели на меня карточку?
Священник удивился и попытался исправить ситуацию:
— Помилуй Бог, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что нам вас не хватало.
Мне хотелось схватить его за ворот, встряхнуть и заорать: «Проснись!» Я произнес:
— Ну, еще бы.
Он поступил по-христиански, подставив другую щеку, не обратил внимания на мой тон и сказал:
— Мы ведь обязательно увидим вас в это воскресенье?
— И свиньи могут начать летать.
Я повернулся и похромал прочь.
Люди, которых я знал, оказались
странными и жестокими.
Они повесили Моисея и били
и пинали меня и моего отца.
Джо Е. Лэнсдейл. «На дне»
Недалеко от Эйр-сквер я увидел молодого блондина, и он точно пялился на меня. Я решил положить этому конец и двинулся к блондину, но тот повернулся и исчез, прежде чем я успел до него добраться. Я поклялся себе, что в следующий раз так или иначе, но мы с ним поболтаем. Какого черта, что это он, следит за мной?
Я зашел в паб «У Нестора», представляя себе бутылки с виски. Часовой был на месте. Сказал:
— Боже, только взгляните, как его отделали.
Сомнительный комплимент, но на другое и рассчитывать не приходилось.
Джефф, расставлявший бутылки по полкам, улыбнулся:
— Рад, что ты вернулся, приятель.
Я сел на свой обычный стул, жесткий такой, спиной к стене. Чувствовал я себя усталым, колено сильно болело, проклятая обезболивающая таблетка не подействовала. Передавали новости: взрыв бомбы на Бали, сто восемьдесят семь убитых, троих ирландцев недосчитались. Диктор предполагал участие во взрыве Аль-Кайды. Джефф принес кофейник и две чашки. Я почувствовал вспышку гнева: его уверенность, что я не пью, едва не заставила меня закричать. Джефф помедлил и спросил:
— Кофе годится?
— Конечно, как раз то, что доктор прописал. Ты присоединишься?
— Если не возражаешь, я бы хотел поговорить.
Я махнул рукой в сторону пустого стула. Он сел, налил кофе в обе чашки. Помимо своей воли я отреагировал на аромат кофе. Возможно, я выпью потом, поживу в предвкушении.
Часовой подал голос:
— Хочешь присоединиться к фонду?
— Фонду?
— Ага, за пять евро выбери день, когда Буш начнет бомбить Ирак. Пятое, пятнадцатое и двадцать пятое ноября уже заняты.
Я подумал и изрек:
— Двенадцатое ноября.
Часовой сделал пометку в маленькой красной книжке и заметил:
— У всех одинаковые шансы, это справедливо: все хотят принять участие.
Я достал пятерку из бумажника и оставил ее на столе. Джефф вздохнул:
— Ты про школьницу слышал?
— Ту, на которую напали?
Он кивнул. Теперь, когда у него была дочь, он стал особенно чувствительным к подобным темам. Но, как обычно, я поторопился и сделал неправильный вывод. Джефф сказал:
— Я знаю одного парня, Пэта Янга, мы подружились…
Я поднял руку, попросив его замолчать. По радио начали передавать в исполнении Джимми Нормана мою любимую песню Эммилу Харрис из альбома «Девушка и красная грязь» — «Бей в барабан медленно». Умереть можно. Джефф ждал, когда музыка смолкнет. Я спросил:
— Что ты говорил?
— Пэт — славный парень. Ему пришлось нелегко. В Бохерморе у них другой взгляд на трезвость. Они бросают пить и покупают мотоцикл. Не так, как в книгах пишут, но Пэту помогает.
Мои глаза задержались на верхней полке. Виски, бренди, ини, мини… водка, шнапс… мини, мо… Текила, вот она работает здорово — быстро, жестко и эффективно. Я услышал слова Эммилу: «Хотел спросить тебя о войне» — и вернулся на землю.
— К чему ты это все рассказываешь?
Он удивился, заметно дернулся и сказал:
— Его могут подставить.
— За что?
— За школьницу.
Я помолчал, привел голову в порядок и поинтересовался:
— Каким образом?
Джефф провел пальцами по густым волосам и потер глубокие морщины на лбу. Когда они у него появились? Сказал:
— Пэта видели поблизости… И девочка его знала.
Я постарался вникнуть. Спросил:
— Что ты этим хочешь сказать? Знала его… Как я должен это понимать?
— Однажды она попросила у него денег на мороженое, и он не дал.
Я не понял, в чем проблема, и сказал:
— После анализа ДНК с него снимут все подозрения, большое дело.
Джефф покачал головой:
— Не думаю, что девочку действительно изнасиловали. На полицейских сильно давят, требуют результатов. Пэт им очень подходит.
Я поднял руки, потому что слышал уже достаточно, и заметил:
— Печальная история, но и такое дерьмо случается.
Но Джефф не хотел сдаваться, после паузы он сказал:
— Ну, знаешь, я надеялся, что с твоими связями ты сможешь поспрашивать, замолвить словечко.
Я по-настоящему удивился. Джефф был не из тех, кто умоляет об одолжении, но вот он сидел напротив и о чем-то просил. К сожалению, не могу сказать, что я проявил милосердие, бросился на помощь своему другу. Нет. Я заявил:
— Разве ты не тот парень, который постоянно морочил мне яйца, настаивая, чтобы я бросил всяческие расследования? Черт, ты ведь постоянно проявлял заботу о моем благополучии и трезвом образе жизни.
Последние слова я сказал резким тоном и демонстративно отодвинул чашку с кофе в сторону.
Джефф глубоко вздохнул и продолжил:
— В городе ходят слухи о группе линчевателей, и я боюсь, что они нацелились на Пэта.
Я изобразил на лице ухмылку, и он вздохнул, всем своим видом выражая разочарование. Он двинул стул назад, взял чашки и пожал плечами:
— Забудь, что я просил.
Я сразу же почувствовал себя скверно. Черт, я лишь хотел убедить друга в бесполезности своего вмешательства, а не отшить его. Я сделал еще одну попытку:
— Черт, Джефф, да не расстраивайся ты. Я же не сказал, что не помогу. Разве я это говорил?
По его лицу я ясно прочел, как сильно ему хочется послать меня подальше с моей помощью, но беспокойство за Пэта Янга пересилило его желание. Я видел эту борьбу и смятение в его глазах. Джефф расправил плечи:
— Ладно, все, я буду глубоко благодарен… за все, что ты сможешь сделать.
Я заставил его прыгать через обруч и пожалел об этом. Винил свое колено, винил священника, пристававшего ко мне, винил свое желание выпить, такое сильное, что хотелось завыть. Дело в том, что я веду себя паршиво значительно чаще, чем я готов признать. Поднявшись, я сказал, чтобы хоть немного разогнать тучи:
— Я сразу же этим займусь.
Джефф как-то странно на меня посмотрел:
— Ты когда-нибудь слышал о Пикинерах?
Я порылся в своих отрывочных знаниях истории Ирландии и отрапортовал:
— 1798 год, восстание… Это было какое-то тайное общество?
Он повернулся к бару:
— Пикинеры, которых я имею в виду, не история.
И ушел.
Когда я шел через площадь, выглянуло солнце. Даже немного теплее стало. Я сел у фонтана и постарался осмыслить те данные, которые имелись в моем распоряжении. Вне сомнения, я страдал от избытка информации. Попробовал составить список приоритетов. Вот что получилось:
торговец наркотиками
его умершая сестра
Синг
еще одна умершая студентка
еще одна книга?
попытка изнасилования
приятель Джеффа.
Пьяницы, собравшиеся у бывших общественных туалетов, громко веселились. После скандалов с педофилами туалеты снесли и заменили металлическими будками, за вход в которые следовало платить. Один забулдыга отделился от группы и приблизился ко мне. У него были на удивление рыжие волосы, два зуба и теплое черное пальто. На шее на французский манер повязана косынка. Она придавала алкашу молодцеватый вид. Он одарил меня обворожительной улыбкой, всем видом демонстрируя дружелюбие, и сказал:
— Добрый вам день, сэр.
Английский акцент с примесью Тайнсайда. Возможно, дело было в солнце, но гнев, который я лелеял, испарился. Я произнес:
— Как делишки?
Пропойца пришел в восторг. По его глазам я видел, что он подсчитывает, сколько может стоить мне моя вежливость. Но я его опередил:
— Вы откуда?
Ему потребовалось мгновение, чтобы сориентироваться — главной целью пьяницы были деньги, но легкий разговор мог увеличить его доход. Но тут ему в голову пришла новая мысль. Он спросил:
— Вы ведь не социальный работник, верно?
Я переложил трость в другую руку: