А не живые люди, как мы знаем.
Эй, занавес, прошу! Мы начинаем.
Сан-Суси. Спальня. Ф р и д р и х и Г е н р и х.
Ф р и д р и х. Война — зло, но зло неизбежное. Она непреходяща, как чувство собственности, которое ее порождает.
Генрих хватается за сердце, вздыхает.
Вы вздыхаете? Это недостойно философа.
Г е н р и х. То, чем вы занимаетесь, отнюдь не философия. Вы просто хотите меня уморить. Мои силы тают с каждым днем. Состояние моего здоровья таково, что о военной кампании нечего и думать. Император Иосиф держится весьма любезно. Он, как всякий разумный человек, понимает, что в наши дни спорные вопросы следует решать путем переговоров.
Ф р и д р и х. Этот разумный человек — мошенник. Я поставил у себя в библиотеке его бюст, чтобы не забывать о его существовании и о том, что он — мошенник.
Г е н р и х. Не кричите так, у меня начнется приступ.
Ф р и д р и х (тихо). Сколько он платит вам в год жалованья?
Г е н р и х. Ах, у меня начинается приступ, даже когда вы говорите тихо.
Ф р и д р и х. Кто выдал вам, что я готовлю войну?
Г е н р и х. Ваши действия, сир. Мобилизация и стягивание войск.
Ф р и д р и х. Маневры.
Г е н р и х. В апреле? Сир, никто не верит, что, когда эти маневры кончатся, вы распустите войска по домам.
Ф р и д р и х. Мой родной брат должен был бы мне верить. Разумеется, я хочу их припугнуть — в интересах моей коалиционной политики.
Г е н р и х. Да вы всех восстановили против себя. Вы замышляете свои войны как Фридрих Единственный и ведете их как Фридрих Единый.
Ф р и д р и х. Не советую вам шутить, юмор — не ваша стихия. Кого я восстановил против себя?
Г е н р и х. Прочтите же, наконец, донесения. Мне дал их министр Херцберг. Он просил меня ознакомить вас с ними.
Ф р и д р и х (скучающим тоном). Донесения.
Г е н р и х (читает). «Речь князя Кауница в имперском конвенте в Регенсбурге двадцать седьмого мая. (Мягко.) Король Пруссии, — заявил Кауниц, — высказываясь по баварскому вопросу, употребляет столь сильные выражения, что они не могут оставить равнодушными тех, кому дорого спокойствие Германской империи. Предоставим это, говорит Кауниц, его совести. Но мы еще не настолько пали, чтобы считать деспота…»
Ф р и д р и х. Деспота?
Г е н р и х. Говорит Кауниц.
Ф р и д р и х. Ну, дальше.
Генрих, «…чтобы считать деспота оплотом вестфальского мира и верховным судьей. Каковы его истинные побуждения? В какой степени опасным окажется со временем его личное возвышение — вероятно, не столь уж далекое — для всех сословий, стремящихся избавиться от страха перед его деспотизмом? Австрийское правительство считает своим высшим долгом, долгом человеколюбия открыть на это глаза всей империи».
Ф р и д р и х. Это ваше личное мнение?
Г е н р и х. Это мнение князя Кауница, сир.
Ф р и д р и х. Вы слишком хорошо читаете.
Г е н р и х. Сир, достоинство и величие нашего века в том, что ныне даже политики научились отдавать должное возвышенным требованиям гуманности.
Хлопают крылья мельницы.
Ф р и д р и х. Гуманность. Что это за шум?
Г е н р и х. Гуманность, сир?
Ф р и д р и х. Тихо. Что там хлопает? Вы не слышите?
Г е н р и х. Мельница.
Ф р и д р и х. Нет там никакой мельницы.
Г е н р и х. Может быть, ветер?
Крылья мельницы перестают хлопать.
Ф р и д р и х. При чем здесь ветер, если там нет никакой мельницы? Тоже мне логика. Эти бедные имперские князья — дураки, все до единого. Не имеют о ней ни малейшего понятия. Сами боятся как огня прусской армии, а кричат о деспотизме. Ну, дальше?
Г е н р и х. Донесение генерала Вольферсдорфа из Хамма в графстве Марк: «Рабочие горных заводов Альтены отказываются служить в армии. Они не пропустили на заводы команду вербовщиков генерала. Держа перед собой раскаленные металлические прутья, они перегородили путь через ложбину, а их жены сверху обливали кипятком лояльных солдат. При этом рабочие выкрикивали: «Хлеба и работы, не станем служить деспоту!»
Ф р и д р и х (в бешенстве). Хватит!
Г е н р и х. Сир.
Ф р и д р и х. У меня много забот. Но я не вижу, чтобы вы стремились мне помочь.
Мельница хлопает.
(Зажимает уши.) Опять.
Г е н р и х (продолжает). Прошу извинить меня, сир, но, будучи вашим братом и больным человеком, я еще раз осмелюсь указать вам на большой риск войны. Наша дипломатия оказалась в сомнительном положении. Войска тоже ненадежны. То обстоятельство, что ваше величество называют… считают деспотом, вряд ли будет способствовать успешному ведению войны.
Ф р и д р и х (бросается к двери, рычит). Пусть советник Торнов позаботится о том, чтобы эта мельница перестала хлопать. (Генриху.) Сегодня, принц Генрих, вы будете поставлены в известность о том, начнется ли война за баварское наследство. Ступайте.
Двор мельницы. Старая мельница с покосившимися крыльями. Мешки. Расколотый жернов. Справа на переднем плане несколько кустов, сюда ведет дорога из Сан-Суси.
Т о р н о в стучит в ворота. Н и к е л ь спит, развалившись на мешках. Торнов входит, стучит в дверь.
Н и к е л ь. Войдите.
Т о р н о в (видя, что дверь на засове). Здесь закрыто.
Н и к е л ь. Значит, служанка в церкви.
Т о р н о в (обнаруживает его, поднимает, ставит перед собой). Ты кто?
Н и к е л ь. Работник.
Т о р н о в. Чей?
Н и к е л ь. Ах, господин советник! Вы ведь знаете, каковы люди. У всех языки длинные, того и гляди помрешь со страху.
Т о р н о в. Где мельник?
Н и к е л ь. Ушел спасать.
Т о р н о в. Что спасать?
Н и к е л ь. Что не сгорело.
Т о р н о в. А, так вы с той мельницы, что сгорела в четверг. И вы перебрались сюда? Когда мельник вернется?
Н и к е л ь. Скоро.
Т о р н о в (утирает пот). Я приду через полчаса. Я здесь по поручению короля. (Приходя в ярость из-за того, что Никель не слушает.) Ты понял? Меня король послал!
Н и к е л ь. Да, того и гляди помрешь со страху.
Т о р н о в. Ты почему не в солдатах?
Н и к е л ь (изображая крайнюю слабость, цепляя нога за ногу, ковыляет по направлению к Торнову). Где мне, господин советник. Я весь больной, шагу не могу ступить, никуда не гожусь — еле ноги таскаю. Вот, например, зуб у меня. (Открывает рот.) Хотите пощупать, как шатается?
Т о р н о в. Как же ты работаешь у мельника?
Н и к е л ь. Мельник сам удивляется.
Т о р н о в. Ну, от меня тебе не улизнуть. (Уходит.)
Никель опять засыпает.
Входит М е л ь н и к, держа в руках обуглившуюся книгу заказов, кладет ее на прибитую к двери мельницы специальную подставку.
М е л ь н и к (листая книгу). Крестьянин Ширмайстер отдал смолоть десять мешков овса. Крестьянка Дебельн отдала смолоть мешок пшеницы. Ничего я не спас, кроме этой книги, где записаны мои обязательства перед заказчиками. Значит, я спас только свои долги. Но это хорошо. Ибо наше имущество бренно, оно подобно мякине и полове, а долги суть нечто прочное, они зиждутся на честности и других составных частях нашей бессмертной души. (Зовет.) Никель!
Н и к е л ь. Да?
М е л ь н и к. Ты собираешься работать? День-то уже кончается.
Н и к е л ь. У меня перерыв.
М е л ь н и к. Унеси отсюда мешки.
Н и к е л ь. А я что, не работал? Да я себе все лицо разбил на этой вашей допотопной мельнице, у меня вон даже зуб шатается. Таскаешь мешки вверх на собственном горбу, подъемник не работает, а на лестнице темно — ни зги не видать.
М е л ь н и к. Мы бедны и должны трудиться в поте лица своего.
Н и к е л ь. Подъемник-то сломан, вот и потеешь. (Встает и уносит мешки за мельницу.)
М е л ь н и к. Ты понятия не имеешь о возвышенных человеческих устремлениях. Предаешься животной страсти к безделью. То сиднем сидишь, то нос от работы воротишь, то баклуши бьешь… Крадешь у хозяина время. Нет чтобы поспать, восстановить свои силы, только и знаешь, что греховодничаешь со служанкой, словно двужильный.
Никель останавливается и слушает.
Работай, когда я тебя браню.
Никель несет мешок дальше.
А в свободное время дурака валяешь. Благодаря самодисциплине и полному самоотречению мы восстановим дело. Сначала самопожертвование, потом капитал. Я ведь начинаю не на пустом месте. У меня есть мельница с четырьмя крыльями. Ну-ка, старуха, пошевели костями, пусть они загремят, твои крылья.
Никель ставит мешок на землю.
Ты что?
Н и к е л ь. Советник приходил.
М е л ь н и к. И что сказал?
Н и к е л ь. Что еще придет. Сказал, что его послал король.
М е л ь н и к. Ты представился калекой?
Н и к е л ь. А как же.
М е л ь н и к. Ну так работай. Я пошлю фельдшеру еще один подарок. Такой человек, как я, и должен бороться за ничтожного ленивого бродягу вроде тебя — а все потому, что из-за победоносных войн людей совсем не стало. Во всем Бранденбурге нельзя найти работника, даже мальчика на побегушках. Собственно говоря, с этим сбродом просто наказанье господне, когда его не хватает. Хотел бы я знать, что вообще означает эта мобилизация? И эти маневры в самое неподходящее время? Все от них стоном стонут. Ты старайся, а то я тебя отдам в солдаты. Мне стоит только пальцем пошевелить.
Н и к е л ь. А кто работать будет?
М е л ь н и к. Что?
Н и к е л ь (на ходу). Вы меня можете отдать в солдаты, а я могу сам уйти от вас в армию, так ведь?
М е л ь н и к. Отдыхай, Никель. (Берет у него мешок.) Ты ведь парень честный. Ты ведь не пойдешь в солдаты, глупости какие. (Целует его.)
Н и к е л ь