Все покупают листовки.
Д е б е л ь н (подталкивает Дебеля к мельнику). Поцелуй руку мельнику, Дебель. На него снизошла благодать.
В е в е р к а. Он с нами рассчитается. (Мельнику.) Вы представляете, во сколько бы вам обошлось закрытие мельницы? Долги по старой мельнице да сто пятьдесят талеров мне. По правде говоря, я уж думал, что неустойка у меня в кармане. Сейчас во всей округе не найти помощника пекаря, вот вам бы и пришлось отрабатывать у меня. (Жмет ему руку.) Вы отстояли свое гнездо.
М е л ь н и к (разносчику новостей). Я беру две дюжины. (Платит и поднимается по деревянным ступеням, ведущим к двери мельницы.)
Л о в и з а (выходит из двери с узлом). Итак, я ухожу, как говорила. Если мне что от вас понадобится, я напишу. (Уходит.)
М е л ь н и к (ко всем). Благодаря справедливости нашего монарха я теперь выше вас. Я — привилегированный мельник. Но я не стану задаваться. Друзья, я всегда с вами.
В с е. Браво.
М е л ь н и к. Если бы этот мерзавец, мой работник, не шлялся где-то целое воскресенье, я бы хлопнул разок крыльями ради вас.
Военная музыка. Мельник начинает дирижировать. За сценой с песней проходят н о в о б р а н ц ы. Мельник подтягивает.
М е л ь н и к и р е к р у т ы.
Нам Фридрикус сказал: ребята!
Все парни должны идти в солдаты!
А ну веселее!
Небо алеет.
За рекою грянули пушки.
Был солдат — и нет солдата.
Все, кроме Торнова, маршируют вслед за рекрутами.
М е л ь н и к уходит на мельницу.
Н и к е л ь (в мундире, с цветами в руках входит, посылая в публику воздушные поцелуи).
А ну веселее!
Небо алеет.
За рекою грянули пушки.
Был солдат — и нет солдата.
Т о р н о в. А ты что шляешься без дела, парень?
Н и к е л ь. У меня тут кое-какие дела, я должен поплакать под кустом, я едва держусь на ногах. Если бы вы знали, как мне грустно, как тяжело расставаться.
Т о р н о в. Ты почему не в своей роте?
Н и к е л ь. Ах, господин советник, вы повторяетесь, не так ли?
Т о р н о в. Да. Восемь дней строгой гауптвахты.
Н и к е л ь (кричит). Ой-ой-ой.
М е л ь н и к (выбегает из дома, тянет Никеля к себе). Он мой.
Т о р н о в (дергает Никеля к себе). Нет, мой, господин мельник.
М е л ь н и к (дергает Никеля к себе). Долой мундир.
Т о р н о в (дергает Никеля к себе). Приведи себя в порядок.
М е л ь н и к (дергает Никеля к себе). Ах ты, проклятый негодяй, креста на тебе нет.
Т о р н о в (дергает Никеля к себе). Марш в строй, мерзавец.
Н и к е л ь (бросается на землю, орет). Ай-ай-ай!
Торнов хватает его за руку, мельник за ногу, тянут в разные стороны.
О б а. Вставай. (Колотят его.)
Никель вырывается, прячется за висящий на вешалке сюртук мельника. Мельник и Торнов стоят друг против друга, подняв палки. Сзади появляется С т а р ы й Ф р и ц.
М е л ь н и к. Говорю вам, он мой.
Т о р н о в. Он принадлежит его величеству королю. И больше никому.
М е л ь н и к (хитро). Королю?
Т о р н о в. Что, понял наконец?
М е л ь н и к. Король отдал его мне. Король оставил его мне, и вам это прекрасно известно.
Т о р н о в. Что — известно?
М е л ь н и к (гордо). Король дал мне слово. Да.
Т о р н о в. Ты лжешь мне в глаза.
Ф р и д р и х (сзади). Нет, Торнов. Он не лжет. Я дал ему слово. Ему нужен его работник. Что ж, пожалуйста. Я отдаю ему работника.
Торнов кланяется. Мельник торжествует.
Но, Торнов, быть может, вы завербовали парня по закону?
Т о р н о в. Так точно, по закону, ваше величество.
Ф р и д р и х. Что ж, господин мельник, в таком случае… (Уходит.)
Т о р н о в идет за королем, уводя за собой Н и к е л я.
1. Автор просит прощения у снисходительных критиков за то, что не может удержаться от объяснений собственного произведения.
2. При обработке литературного сюжета автор был совершенно свободен, так как сюжет неисторичен: мельника из Сан-Суси никогда не было. Характер Фридриха претендует на достоверность. Характер мельника также.
3. Идея Фридриха доказать законность правопорядка в Пруссии, разыграв комедию с мельником, Принадлежит, разумеется, не Фридриху. Она принадлежит Брехту. Так или иначе, преемники Фридриха использовали анекдот именно для этой цели.
4. О праве мы кричим налево и направо. Но если ты не прав, оплеван ты по праву.
5. В пьесе нет положительных поступков, автор ожидает их от зрителей. Испокон века для зрителей истинное удовольствие заключается в том, чтобы знать больше, чем действующие лица. Автор льстит себя надеждой, что доставит своей публике не меньшее удовольствие, сочтя ее умнее действующих лиц. Таким образом, формальное превосходство становится материальным. Исключительное применение в данной пьесе этой техники — техника как всякая другая — является результатом полного отрицания предмета.
6. Предметом является ничтожество человека. Причина этого ничтожества — скептицизм, а скептицизм — в свою очередь — объясняется определенной экономической ситуацией.
7. Убожество абсолютистской Германии — порочная система товарного хозяйства — накладывается на пережитки насквозь прогнившего феодализма. Пруссия в этом смысле как нельзя более показательна. Фридрих — прусский просветитель, мельник — прусский бунтовщик, Никель — прусский Гансвурст.
8. Указания на время дня сделаны для режиссера и читателя, а не для осветителя.
Перевод Э. Венгеровой.
Хельмут БайерльФРАУ ФЛИНЦКомедия
Эту пьесу я написал с Манфредом Веквертом и коллективом театра Берлинер ансамбль.
Марта Флинц.
Готлиб }
Йозеф }
Франтишек }
Карл }
Антон } — ее сыновья.
Фридрих Вайлер.
Отто Калуза.
Нойман, фабрикант.
Анна, его жена.
Хинтерлехнер.
Гампе.
Элерт.
Эдуард Ладентин, экспедитор.
Еккель, инженер.
Господин Швертфегер.
Полицейский.
Учитель }
Экснер }
Толстый гость } — посетители кафе «Огненный шар».
Рихард Эльстерман, обербургомистр.
Кете Раупах.
Лозе-Эсперанто.
Онаш, бедняк.
Бетти Липперт, дочь кулака.
Бойе.
Вестфаль, образцовый крестьянин.
Трактористка.
Киномеханик.
Бинкау, бедняк.
Вагнер.
Его жена.
Бархе.
Вайкерт.
Крестьяне.
Переселенцы.
ПРОЛОГ
В тот серый год, в тот сорок пятый год,
Уже исчезнувший из кругозора,
Была страна… Точней наоборот —
Почти что не было страны в ту пору.
По улицам пустынным голод полз,
В развалинах зловещих тьма гнездилась.
Казалось, каждый до костей промерз,
Казалось, ночь на век установилась.
Теперь, усевшись в кресла поуютней,
Поймете ль вы волнение сердец,
Постигших истину, что муки будней —
Рожденье новой жизни — не конец!
Что смерть уничтоженью подлежала,
Что цель стены — не падать, а стоять.
Что из руин возводится начало,
Что холод — повод уголь добывать.
И стала обитаемой пустыня,
И вновь поголубели небеса,
Деревья перестали быть нагими,
И стоны превратились в голоса.
Так удивитесь же тому, что люди,
Что горсточка людей в большой беде,
Не думая о том, что подвиг труден,
Сумели счастье раздобыть в труде.
И если вы воспеть их захотите,
Воспойте их героями событий![1]
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Немецкий городок. Улица перед домом мебельного фабриканта Ноймана. Поздняя осень 1945 года. Г р у п п ы п е р е с е л е н ц е в ищут пристанища. Одна из них останавливается перед домом. Сопровождающий переселенцев р а б о ч и й подходит к двери и звонит. В доме гаснет свет. Рабочий звонит еще раз. На окнах падают жалюзи. Рабочий звонит в третий раз. Звонок выключен. Рабочий обращается к публике.
Р а б о ч и й (под музыку). Ну и дела. Не поверишь, что у нас сорок пятый год. Фабрикант баррикадирует двери, а я — Фриц Вайлер, слесарь, в партии с двадцатого года, красный спортсмен, при нацистах в штрафном батальоне, под Москвой перешел на сторону Красной Армии, был в плену три года — я стою у его дверей, словно нищий. И мне, рабочему, приходится смотреть, как люди остаются на улице. С утра на ногах, на дворе ночь, а скольких я разместил? Троих — всего-навсего. Выходит, не справляюсь. Но я же рабочий, а не бюрократ — я так и сказал вчера в комитете, когда приехал из Новосибирска. Хочу, говорю, заняться своим делом. А что они ответили, не успел я поставить чемодан? Фриц, говорят, хорошо, что ты приехал. Иди на товарную станцию: прибыли эшелоны с переселенцами, беженцами, власти не управляются с расселением. Твоя профессия от тебя не убежит, а вот люди не знают, куда им податься. Тут без рабочих не обойтись, они-то знают, что такое нужда. Еще бы не знать. И кто виноват — знаю. Эти. (Жест в сторону дома.) Хотят пересидеть революцию в своих теплых квартирах. Мол, отсиделись в восемнадцатом, отсидимся и в сорок пятом. Дудки. Теперь наша власть. За нами Красная Армия. А что это значит? Это значит, что надо ставить классовый вопрос.