(Входят в дом.)
Один из переселенцев протискивается без очереди.
Т р е т и й п е р е с е л е н е ц. Пропустите. У меня астма.
В а й л е р. А дети?
Т р е т и й п е р е с е л е н е ц. Конечно. Четверо. Они с супругой на товарной станции и могут подойти в любой момент. (Нойману.) Разрешите представиться: Элерт. (Входит в дом.)
Н о й м а н. Уж не думаете ли вы, что я поверю в эту чушь? Немедленно предъявите мне удостоверения личности этих людей.
В а й л е р (протягивает Нойману направление на вселение). Предъявлю. Завтра. Они все потеряли. Следующий.
Подходит очередь тщедушной женщины.
Ж е н щ и н а. Марта Августа Вильгельмина Флинц, урожденная Блаха, из Богемской Лайпы. Пятеро сыновей. Они на товарной станции и придут потом.
Н о й м а н (быстро). У вас пятеро?
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н. Сыновей.
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н. А может быть, четверо?
Ж е н щ и н а. Нет, пятеро.
Н о й м а н. Пятеро сыновей на товарной станции и придут потом?
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н (отходя от двери). В таком случае, господин Вайлер, ни о каком вселении не может быть и речи. Или вы хотите, чтобы полиция проверила такое обилие детей?
В а й л е р (после паузы). Выходите. Все.
П е р е с е л е н ц ы медленно выходят из дома. Нойман идет к дверям.
Н о й м а н (Вайлеру). Видите ли, господин Вайлер, я вас понимаю. Все ради дела. На вашем месте я, вероятно, поступил бы так же. Раньше мы называли это духом предпринимательства. (Запирает двери.)
В а й л е р (очень громко). Малахольная пустомеля. Допрыгались… Ночуйте теперь на улице. Ну и тупица. А ему только того и надо.
Э л е р т (женщине). В другой раз шевели мозгами. Вот и поймешь, что тише едешь, дальше будешь.
В а й л е р. Хорошенькая революция. (Тяжело опускается на ступеньку и закуривает окурок.)
Переселенцы стоят в нерешительности. Одна женщина собирается уходить. Останавливается возле Вайлера. Это та, что утверждала, будто у нее пятеро сыновей.
Ж е н щ и н а. Пускай я малахольная. Но не настолько, чтобы ломиться в чужой дом и так орать, что людям пришлось звать полицию. Самим-то лень мозгами пошевелить, а то догадались бы: фабрики-то стоят пустые, раз делать в них нечего. (Группе переселенцев.) У товарной станции пустой фабричный цех. Стена пробита снарядом. Крыша течет. Вот в нем я и поселюсь, хоть я и малахольная. (Уходит.)
П е р е с е л е н ц ы следуют за ней.
В а й л е р (поднимаясь). Подождите, я с вами. У меня тоже нет жилья. (Уходит вместе с ними.)
Наверху раскрывается окно. Выглядывают Н о й м а н и д о р о д н а я ж е н щ и н а.
Н о й м а н (служанке в доме). Брунгильда, верните женщину с зеленым узлом. Анна, я понял. Они хотят подбить простых людей на ложь. Вам нужна крыша над головой? Так наврите с три короба. Скажите, что у вас дети. А эта тихая женщина, что она сказала? Пятеро сыновей. Понимаешь? Пятеро — и все сыновья. Тут я и понял. Это уж не хитрость, а ограниченность.
С л у ж а н к а выходит из дома.
Да, Анна, эту женщину я пущу. В конце концов, место у меня есть. Все равно рано или поздно нас заставят. А так я хоть знаю, кого беру.
Возвращается с л у ж а н к а с ж е н щ и н о й.
Моя милая, позвольте вам представить мою жену. Мы решили приютить вас. Не благодарите. Вы не умеете лгать, и это мне понравилось.
Ж е н щ и н а низко кланяется и входит в дом.
Квартира Ноймана. Н о й м а н закрывает окно.
Н о й м а н. Так-то спокойнее. Кажется, я немного привык к антифашистско-демократическому строю. Эта комната господская. Значит, для кого она? Для господ. (Кричит в раскрытую дверь.) Господин Еккель! Эдуард, старина, поднимайся сюда! С сегодняшнего дня будем заседать здесь.
Появляются д в а г о с п о д и н а.
Да будет свет! Анна, что ты там бормочешь, вверни лампочки.
Анна ввертывает лампочку.
Нет, не одну. Все! Да, пусть соседи заглядывают. Что они увидят? Опытных коммерсантов за работой. Да, за работой. Нет, это не безумная смелость, а верный расчет. Сними чехлы с кресел.
Анна снимает чехлы.
Что значит, чужая в доме? Беженку мы поселим на чердаке. Какие еще ведра с песком? Теперь они ни к чему. Перестань бормотать! Если мы наконец не возьмемся за ум, то в один прекрасный день все пойдет прахом. (Кричит.) Нет, не лучше, когда прахом! Мне надоело обделывать свои дела в бомбоубежище лишь потому, что моя жена якобы способна видеть на три аршина сквозь землю! Да кто я, наконец? А теперь позаботься о беженке, как там ее. Дай ей поесть, что-нибудь горячее. Нет, не Брунгильда позаботится, а ты. На то есть свой резон.
А н н а выходит.
(К гостям.) У нее навязчивая идея — будто нам обязательно вселят какую-нибудь семью. Она прожужжала мне все уши, просто сил нет. Это у нее от матери, та была точно такая же. В четырнадцатом году она добормоталась до того, что действительно началась война. Ужас!
Все осматривают комнату.
Э д у а р д. Великолепно! Но я не знаю, зачем мы стараемся? Грозит девальвация: один к двадцати.
Е к к е л ь. Об этом болтают в общественных сортирах.
Э д у а р д. Это мое любимое место. Они еще опомнятся. Еще скажут спасибо, если им позволят хотя бы сортиры чистить.
Е к к е л ь. Когда придет господин Швертфегер, вы этот тон лучше бросьте. Для него главное — приличие. Говорят, однажды он отказался от сделки только из-за того, что его партнер за обедом поднес к губам нож.
Э д у а р д (с горечью). Хорош гусь! У человека десятки тысяч.
Н о й м а н. Господину Швертфегеру пора бы появиться.
Звонок.
Господин Швертфегер! (Выбегает.)
Оба господина встают. В комнате появляется д о р о д н ы й г о с п о д и н, сопровождаемый Н о й м а н о м.
(Представляет.) Господин Ладентин, первый наш экспедитор. Господин инженер Еккель, подземное и наземное строительство. Господин Швертфегер. С минуты на минуту должен появиться Боббе — добрый дух из экономического управления.
Ш в е р т ф е г е р (после паузы). Это хорошо, я тороплюсь.
Н о й м а н. Договоры ожидают вашей подписи.
Ш в е р т ф е г е р (усаживаясь). Уютное местечко.
Н о й м а н. Здесь сиживал еще мой дед.
Все садятся. Швертфегер достает очки и бумаги.
Ш в е р т ф е г е р. К делу. Вы — экспедитор? Гарантируете ли вы бесперебойную работу транспорта?
Э д у а р д. Нет.
Н о й м а н. Полагаю, счастливое завершение сделки даст нам основание надеяться на лучшее. Позвольте, господин Швертфегер, по этому поводу стаканчик довоенного?
Ш в е р т ф е г е р. Благодарю. Но я не пью, ни капли. Принципиально. Не выношу спиртного.
Н о й м а н. Тогда поздравим друг друга просто так.
Э д у а р д. Вам что! Вы сидите дома и в ус не дуете. А мои грузовики ездят по дорогам. Завтра я без официальных документов ни одной машины не выпущу.
Н о й м а н. Эдуард, я же сказал: придет Боббе. Больше мне добавить нечего.
Пауза. Господин Швертфегер снимает очки.
Ну, право же, у господина Швертфегера может сложиться впечатление, будто мы не в состоянии гарантировать спокойное и нормальное ведение дела.
Э д у а р д. Но они же — не идиоты. Уже четыре недели я твержу представителям городского управления, что мои грузовики в ремонте. А чего ради? Еще неизвестно, кто больше заплатил бы. И я снова мог бы спать спокойно. (Громко.) А ты лезешь ко мне с твоими дурацкими советами.
Ш в е р т ф е г е р (приподнимаясь). Я привык, чтобы мои партнеры хотя бы элементарно соблюдали приличия.
Н о й м а н. Господин Швертфегер, это его больное место. Он сам малюет на стене черта и сам же его пугается.
Е к к е л ь. Вот именно.
Н о й м а н. Пусть господин Швертфегер скажет, как он расценивает политическое положение в Халле.
Ш в е р т ф е г е р. Реалистически.
Н о й м а н. Ну вот. Долго все это не продержится.
Е к к е л ь. Нам нужен добровольческий корпус.
Ш в е р т ф е г е р. Нам нужно сохранять достоинство. Вы читали Дамашке? Мироощущение немца социально. Таков принцип. Но натура немца восстает против уравниловки в любой форме. В результате: высокая поглощающая способность рынка, обусловленная разрухой, с одной стороны, и здоровый дефицит во всех сферах — особенно на товары широкого потребления и стройматериалы, — с другой.
Е к к е л ь. Простите, а русские?
Ш в е р т ф е г е р. Знаете, что погубило Христа? Библия. Он придерживался догмы.
Н о й м а н. Русские тоже придерживаются, не так ли, Эдуард?
Ш в е р т ф е г е р. Вот вам пример. Они против нацистов. Я тоже. С маляром я дел не имел. Этот тип слишком громко орал.
Е к к е л ь. Что с него было взять? Ефрейтор.
Ш в е р т ф е г е р. Но нельзя же из-за этого выставлять за дверь всех чиновников городского управления. Не все ли равно, как он относится к нордической расе, лишь бы умел рассчитать налог. Но именно в этом и проявляется догма: диктат пролетариев. Ну кто же против рабочих? Однако управлению государством обучаются не у верстака, а в университете. Право же, вам следовало бы почитать Дамашке.
Н о й м а н. Кстати. Эдуард, новый бургомистр — железнодорожный рабочий.
Ш в е р т ф е г е р. Они совсем запутались, чему доказательством является вся их так называемая политика. Эти красные приходят к нам, нехорошим буржуям, и просят о сотрудничестве с ними. Мы им говорим: ну что ж, подождите год-другой, а сами пытаемся установить контакты с американцами. Way of life, вы меня поняли?.. Надо действовать втихую…