Э л ь с т е р м а н (вытаскивая из кармана бумажку). Вот пригласительный билет. Что в нем значится? «Гость». О выступлении ни слова.
В а й л е р. Но на открытиях принято произносить речи. Это же ясно, как божий день.
Э л ь с т е р м а н. Тогда выступай ты. Ты — КПГ.
В а й л е р. А ты — глава города. И за тебя голосовали СДПГ, КПГ, ХДС и ЛНП.
Э л ь с т е р м а н. Единогласно.
В а й л е р (достает сигарету). Закури фабричную. Вчера обменял на чемодан. А главное — скажи об этой женщине.
Э л ь с т е р м а н. О какой еще женщине?
В а й л е р. Она живет не здесь, я ее пригласил. В сорок пятом, когда буржуазия забаррикадировала двери, эта женщина заявила: они не хотят нас пускать? Ладно, позаботимся о себе сами. Мы отправились сюда и отстроили жилье. Во всяком деле важна инициатива. А инициатива исходила от нее.
Э л ь с т е р м а н. Инициатива?
В а й л е р. Она из деревни. Муж с политическим прошлым. Пятеро сорванцов на шее. Пассионария. Конечно, она этого о себе не думает. Но я ее впряг в нашу телегу, а за ней потянутся и другие. Завтра утром, ровно в восемь я являюсь к Паулю Бартлингу и объявляю, что мы развернули социалистическое строительство. А я снова могу идти в слесаря. Так-то. А ты собираешься подложить мне свинью, отказываешься выступать: «Я этому не обучался!»
Э л ь с т е р м а н (к публике, под музыку). Выходит, что я, Рихард Эльстерман, по профессии токарь, должен уметь произносить речи. А откуда мне уметь? Этому я не обучался. В концлагере меня научили не с речами выступать, а помалкивать, чего бы это ни стоило. И вдруг мне говорят, что с сегодняшнего дня я не токарь, а обербургомистр и должен восстанавливать предприятия. Откуда мне знать, как это делается? Во время забастовок я учился останавливать фабрики, а не восстанавливать их. Но мы взялись за дело и восстановили. Мы знали, что многое недоделано и некоторые начнут придираться, но ведь пришлось начинать все сначала и делать в тысячу раз лучше прежнего. Над этим стоит поразмыслить. (Взбирается на груду металлического лома.)
Переселенцы аплодируют.
Эльстерман, Рихард, обербугомистр. (Большая пауза.) Граждане жильцы! Там, где вы сейчас живете, когда-то было полно станков. На них делали бомбардировщики. Каждое движение руки несло смерть. Станков нет. Разбомбили. Теперь здесь живут люди. И это прогресс. Цех войны вы превратили в цех мира. Сами, своими руками. Что важнее всего для человека сегодня? Многие этого не знают. Самое важное — это…
Ф р а у Ф л и н ц (соседу, тихо). Трудовая книжка.
Пораженный Эльстерман умолкает.
Г а м п е. Тихо. Потом поговорите.
Э л ь с т е р м а н (продолжает). …это инициатива. Инициатива. И та, от кого она исходила…
Х и н т е р л е х н е р (сидящий рядом с фрау Флинц). Марта, а почему трудовая книжка? У меня ее нет.
Ф р а у Ф л и н ц. Тихо, Эд, ты портишь весь праздник.
Х и н т е р л е х н е р. Но ведь я работал здесь, на стройке общежития.
Г а м п е. Тихо!
Э л ь с т е р м а н. Что-нибудь непонятно?
Х и н т е р л е х н е р. У меня нет трудовой книжки.
Ф р а у Ф л и н ц. Да тише ты, Эд. Ведь господин обербургомистр разъяснил, что это фабрика. А если на фабрике люди не работают, а живут — это прогресс.
Э л ь с т е р м а н (возмущенно). Что я сказал?
Ф р а у Ф л и н ц. Что на земле будет мир, если все фабрики постепенно перестроить под общежития. Эта — только начало.
Э л ь с т е р м а н. Женщина, побойся бога. На фабриках надо работать.
Ф р а у Ф л и н ц. Пока не выкинут все станки. А потом жить. (Эду.) А для жилья трудовой книжки не надо.
Г а м п е (резко). Кончай дурацкую болтовню. Сама не строила, а людей с толку сбиваешь. Ты ее не слушай, Эд. Мы работали, а теперь хотим это отпраздновать.
Ф р а у Ф л и н ц (Хинтерлехнеру). Вот оно как.
Наступает тишина.
Э л ь с т е р м а н. Вот поэтому я и говорю. (К фрау Флинц.) Гражданочка, вы не должны из моих высказываний делать вывод, будто фабрики надо превратить в общежития. Это же не так.
Ф р а у Ф л и н ц. Господин обербургомистр, вы только что произнесли прекрасную речь. И порадовались, что у нас теперь наступил полный покой.
Смех.
Э л ь с т е р м а н. Я сказал, что у нас теперь цех мира.
Ф р а у Ф л и н ц. Ну да. Вроде как «почивайте с миром», дорогие граждане.
Смех.
В а й л е р. Спасибо нашему обербургомистру за торжественную речь.
Аплодисменты. Особенно рьяно аплодирует фрау Флинц. Эльстерман аплодирует вместе со всеми.
Переходим к третьему пункту.
Э л ь с т е р м а н. Минуточку, сперва нужно уточнить. Гражданочка, я говорил о бомбардировщиках. Это было военное предприятие. Вот почему его не нужно восстанавливать, чтобы не было больше бомбардировщиков. С этим покончено.
Ф р а у Ф л и н ц. Верно. Поэтому теперь в цеху не работают, а живут. Да еще боятся, как бы кто ненароком работать не начал.
Э л ь с т е р м а н. Да, мы начеку. Есть еще господа, желающие нажиться на войне.
Ф р а у Ф л и н ц. Что-то незаметно.
Э л ь с т е р м а н. В том-то и опасность.
В а й л е р. Товарищ Эльстерман!
Ф р а у Ф л и н ц. А особенно такие, как господин Нойман…
Э л ь с т е р м а н. …мебель и обработка древесины…
Ф р а у Ф л и н ц. Да. Я уж точно знаю, предложи ему, он сразу займет этот цех.
Э л ь с т е р м а н. Могу себе представить.
Ф р а у Ф л и н ц. Даст всем заработок и хлеб. И скажет, что в цеху будут делать столы и стулья.
Э л ь с т е р м а н. Но нам-то известно, что из этого получится.
Ф р а у Ф л и н ц. Маленькие деревянные бомбардировщики.
Э л ь с т е р м а н. Что?
Ф р а у Ф л и н ц. Картонные. Дерева все равно нет.
Э л ь с т е р м а н. Гражданочка, вам бы взять пример с той труженицы, по предложению которой был построен этот цех мира.
После секундной тишины раздается оглушительный смех. Эльстерман застывает от изумления.
В а й л е р. Товарищ Эльстерман не в курсе. Это же она и есть. Ну, посмеялись, и будет. Мы ведь все заодно. В праздник можно и пошутить. Главное, мы не сидим сложа руки. Всем нам хочется одного — выбраться из нужды. И сообща мы этого добьемся. Есть такое простое слово: социализм. Фрау Флинц, однажды вы уже проявили инициативу. И мы отстроили общежитие. Теперь мы будем строить социализм. Вы — с нами?
Ф р а у Ф л и н ц. На социализм у меня нет времени. Надо думать, где найти работу. (Уходит.)
Переселенцы и оба выступавших на трибуне смотрят вслед фрау Флинц.
Г а м п е. Правильно, давайте работу. Причем немедленно. Я краснодеревщик. Мне нужен не социализм, а работа.
Э л ь с т е р м а н. Сперва надо разобрать развалины.
Э л е р т. Ну и поехали на развалины. В Лойну.
Г о л о с. Куда? В Лойну?
Э л е р т. Флинц говорит, что туда надо всем, кто без трудовых книжек.
Г о л о с. Мы на фабрике живем, а ведь другие на фабриках работают. И нам так надо.
Д р у г о й г о л о с. Я не поеду в Лойну.
Е щ е о д и н г о л о с. Они нарочно не дают нам работы.
Е щ е г о л о с. И я так считаю.
Г а м п е. Глупости.
Г о л о с. Это же фабрика. Флинц то же самое говорила. Цех — не место для жилья. Мы сами лишили себя рабочих мест.
Е щ е г о л о с. И я так считаю.
Э л е р т. А работы здесь не найти.
Г о л о с. Поэтому и придется ехать в Лойну.
Г а м п е. Не позволяйте Флинц морочить вам голову. У нее одни ее сорванцы на уме.
Э л ь с т е р м а н. Люди!
Г о л о с. Я не поеду в Лойну.
Э л ь с т е р м а н. К чему горячиться. У нас демократия. Сами решайте, что делать с цехом. Жить в нем или нет.
В а й л е р (ожесточенно). Нет, здесь решаем мы. А кто поддакивает этой подкупленной особе, тому придется объяснить, у кого власть. У нас! Мы знаем, что хорошо, а что плохо. Мы хотим счастья для всех людей. А кто этого не понимает, того мы научим уму-разуму. Вот так. Если мы считаем правильным, чтобы люди здесь жили, — значит, они будут жить. Если мы считаем правильным разбирать развалины, — значит, будем разбирать. Даже на Северном полюсе.
Э л ь с т е р м а н (спокойно). Так не пойдет. Каждый имеет право сказать, как поступить с цехом.
В а й л е р. Валяйте. Говорите. Мы в поте лица отремонтировали цех, а теперь появляется эта особа, живущая у господина Ноймана, и начинает науськивать: отдайте цех господину Нойману.
Г а м п е. Неправда.
В а й л е р. Она именно так и заявила. Мы тут не глухие.
Шум.
(Встает на стул.) Все вы холопские души — лижете задницу своему эксплуататору: пожалуйста, будьте любезны, возьмите нас, сами мы чересчур глупы. Но мы, рабочие, не спасуем перед парой дураков. А я вам говорю, что еще до наступления ночи эта особа окажется за решеткой.
Наступает томительная тишина.
А теперь можете выступать. (Садится.)
Э л ь с т е р м а н. Я лишаю тебя слова. У нас демократия. Каждый может смело говорить что захочет. Прошу поднимать руки. Будем обсуждать.
В а й л е р. Ага, «обсуждать»!.. Как накануне тридцать третьего. Тогда вы тоже все обсуждали. Ты и твои социалисты. Пока не стало слишком поздно.
Э л ь с т е р м а н. А вы? Вы в каждом человеке видели фашиста.
В а й л е р. А вы? Вы заявили, что Гитлер сам на себе петлю затянет. Ха-ха! Мы-то знали, к чему все идет.
Э л ь с т е р м а н. Но не предотвратили.
В а й л е р. Не смогли, потому что вы были против единого фронта.
Э л ь с т е р м а н. Но вы ни разу даже не прочитали наши условия.
В а й л е р. Было только одно условие.
Э л ь с т е р м а н. Какое? Какое?
В а й л е р (забирает пластинку и собирается уходить)