М о р и ц. Начинай здесь. Дома. Для человека не все равно, где начинать.
С а б и н а. Опять агитируешь, секретарь?
М о р и ц. Жаль, если ты так восприняла. Тогда, значит, встреча с тобой прошла для меня даром. А я с тех пор всегда старался говорить с людьми, как с тобой. Как человек с человеком. Это как раз то, чему я научился в тот вечер. И чертовски был рад. И всегда потом, когда объяснял что-нибудь людям, представлял себе, будто говорю с тобой. И, как правило, всегда получалось. В большинстве случаев.
С а б и н а. Это правда? Я тебе что-то дала? Я? Тебе?
М о р и ц. Да. И кое-что пригодилось другим.
С а б и н а. И даже тогда, когда меня здесь не было?
М о р и ц. Да. Так.
С а б и н а. Странно.
М о р и ц. Может быть, не знаю…
С а б и н а. Нет, это, правда, странно, секретарь. Веришь или нет, у меня сейчас даже мурашки пробежали по спине. Значит, я способна на что-то такое, что может тебе пригодиться? Первый раз слышу. Я тебе что-то дала! Слушай, или это… твои пропагандистские сети, которыми ты меня хочешь опутать?
М о р и ц. При желании можно во всем усмотреть пропаганду. Тот, кто не хочет слышать, может оставаться глухим. Как мне говорить с тобой, чтобы ты меня услышала? Сабина…
С а б и н а. Никак, черт возьми! Ничего ты мне не должен говорить! Я пьянею, когда слушаю тебя. А я не хочу пьянеть! Никогда! Никогда! Никогда! Я хочу уехать, потому что ты добрый дядя! Я не хочу, чтобы ты был прав! Ты благодаришь меня, а я не хочу твоей благодарности! И сама не хочу благодарить! Мне не нужны твои подарки! Я хочу брать, что мне нужно! Или покупать!
М о р и ц. Вот тут ты лжешь! В первый раз лжешь!
С а б и н а. А что правда?.. Что правда?
М о р и ц. Я тебе уже говорил.
С а б и н а. Все получалось и когда меня тут не было.
М о р и ц. Но теперь уже не будет, если ты, вернувшись, снова уедешь. Тогда я не смог бы больше тебя ждать.
С а б и н а. Не смог бы, Мориц?
М о р и ц. Нет, Сабина… Не плачь. Все это зверски сложно, но ты не плачь. Ну не плачь же, пожалуйста. Конечно, я буду поздно приходить домой, и буду очень уставать. Не будет воскресений, когда можно подольше поспать, а если и будут — то редко. Потому что есть кроме нас с тобой и еще люди. И потому, что мы сумасшедшие, которые вбили в голову, что в мире может быть еще кое-что кроме проклятого равнодушия, не желающего ничего знать. Наши отпуска будут недолгими, и я не смогу показать тебе мир. Но, может быть, я сумею тебе объяснить его. Мы должны будем многому научить друг друга, чтобы делать меньше ошибок и не быть несправедливыми. И ты не должна будешь забывать, что ты женщина и имеешь право на счастье. Я тебе обещаю, мы будем трудиться не только для того, чтобы какие-то там внуки жили лучше, чем мы, — они будут жить лучше, — но ведь мы тоже чьи-то внуки, внуки тех, кто трудился, чтобы нам было лучше, и мы не станем их разочаровывать. Я предлагаю тебе много лишений, много работы и немного счастливых часов, за которые нам не придется стыдиться.
С а б и н а. Так вот, Мориц! Я жду ребенка. Ага, видишь, ты уже притих. Его отец меня бросил. Вернее, он хотел, чтобы я сделала аборт. И моя мать — тоже. Это было немного слишком для меня. Поначалу я растерялась. Теперь потихоньку прихожу в себя. Мир от этого не рухнет. За последние тысячелетия такое уже случалось кое с кем и могло бы прекрасно случиться со мной и здесь. Может быть, и не от тебя, но могло бы. Поэтому не надо делать политических выводов. Плохие люди есть везде. Хорошие тоже. И, ради бога, не говори мне теперь, что ребенок для тебя не помеха. Это было бы ложью. Я же вижу, ты сейчас подыскиваешь аргументы, чтобы как-нибудь приукрасить твое государство, а может быть, и самого себя. Не делай этого. Не надо.
М о р и ц. Я ничего не подыскиваю. Я только вижу, что ты нажила ребенка и потеряла голову. Я только вижу, что ты мучаешься и не знаешь, к какому берегу пристать. И ты права: это могло бы случиться с тобой и здесь. Именно с тобой. Чего ты уставилась? Не нравится, что я говорю? Ты осталась такой же маленькой, какой была тогда, когда уезжала в Ганновер… Сохранишь ли ты ребенка или освободишься от него…
С а б и н а. Нет!
М о р и ц. Что — нет?!
С а б и н а. Нет!.. Почему ты не скажешь, чтобы я осталась?
М о р и ц. Я это сказал.
С а б и н а. Почему ты теперь это не говоришь?
М о р и ц. Ты не хочешь.
С а б и н а. Но-не-де-лай-же-то-го-что-я-хо-чу!!
М о р и ц. Бедная ты моя малышка. Сейчас, в этот момент, ты ведь совсем одна. Я могу взять тебя за руки, могу обнять, как только что обнимал, и все же ты будешь одна. Для человечества она ничего не значит, эта минута в твоей жизни, но для тебя она важна, потому что никто, никто за тебя ничего не решит. И может быть, позже, через много лет ты посмеешься, вспоминая об этом. Но сейчас постарайся, чтобы это была хорошая улыбка, а не кривая усмешка. То, что у тебя есть, это твое, — никто, кроме тебя, этого не имеет… Никто, кроме тебя и твоего ребенка. Спокойной ночи. Сабина…
С а б и н а. Спокойной ночи, Мориц.
К л а р а, М и х а э л ь.
К л а р а. Да вы шутите! Просить у меня руки моей дочери! А не поздновато ли? На сколько вы опоздали?
М и х а э л ь. Месяца на два, я думаю…
К л а р а. Два месяца!.. Да, пусть-ка придет эта штучка домой!.. Я с ней поговорю.
М и х а э л ь. Но вы ведь… Надеюсь, не станете нам на пути?
К л а р а. А почему?.. Потому что я вам рассказала о Ганне?
М и х а э л ь. И поэтому.
К л а р а. Я вижу, вы хитрый малый… Мне нужно чего-нибудь выпить. Вы ничего не получите.
М и х а э л ь. Я бы, во всяком случае…
К л а р а. То, что вы видите во мне ее мать, это правильно. Но только не обольщайтесь. По головке я вас обоих за это не поглажу. Сколько вам лет?
М и х а э л ь. Двадцать три.
К л а р а. И учитесь на медицинском факультете?
М и х а э л ь. Да.
К л а р а. Значит, вы только начинаете?
Т е ж е и С а б и н а.
С а б и н а. Михаэль!… Михель!.. Михель!..
К л а р а. Очень мило, что ты все-таки снова появилась здесь.
М и х а э л ь. Я все рассказал твоей матери.
С а б и н а. Все?
М и х а э л ь. Все.
К л а р а. И что теперь будет?
М и х а э л ь. Я приехал, чтобы увезти тебя обратно. Как жену. Если ты меня еще любишь. И делаю это не ради порядочности, а потому, что я тебя… Очень трудно, фрау Краузе… втроем…
К л а р а. Понимаю… Хотите меня выпроводить?
М и х а э л ь. У нашего ребенка должен быть отец, Сабина. Ты, конечно, не будешь жить больше у своей матери… Мой отец… Впрочем, я расскажу тебе все потом. Сейчас половина двенадцатого, и мой пропуск кончается. Скажи только «да» и что ты больше не сердишься на меня. Я хочу заслужить, чтобы ты снова была со мной. Если мы станем говорить об этом сейчас, получится как в кино. Это не нужно ни тебе, ни мне.
С а б и н а. Мама…
К л а р а. Пожалуйста, я ухожу. Твой чемодан еще не распакован, и ты можешь делать что хочешь. Как и тогда. Теперь-то ты сама уж, должно быть, знаешь, где твое счастье. Я ничего не скажу. И если ты снова решишь уехать, никто тебя упрекать не станет. Но… зачем так метаться? Там ты не можешь жить, здесь не хочешь. В девятнадцать лет всегда кажется, что жизнь очень длинна. Это правда, что не я тебя родила, но мы всегда ладили с тобой. Почему же нельзя быть счастливой там, где тебе хорошо? Человек учится многому и многое забывает. И этот вот, отец, что вовсе не так важно, как часто считают. Ребенок, в конце концов, для тебя важнее, чем отец. И ближе. А то, что станут говорить люди… Боже мой, если б я всегда их слушала…
М и х а э л ь. Вы только что говорили совсем другое.
К л а р а. Ну, тогда я не знала, что снова услышу, как она это говорит — «мама»…
Т е ж е, кроме К л а р ы.
М и х а э л ь. Что будем делать? Тебе нельзя оставаться одной.
С а б и н а. Должен же быть когда-то конец.
М и х а э л ь. Завтра я за тобой заеду. Или послезавтра.
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Здесь это все — тоже не для тебя.
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Может быть, перед тем как уйти, я удостоюсь все-таки поцелуя?
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Это было довольно-таки бесстрастно, дорогая невеста…
С а б и н а. Ты можешь мне сказать, о чем мы будем говорить, когда станем жить вместе?
М и х а э л ь. Отложим этот разговор до завтра. Сейчас меня это не интересует. Все сложится само собой.
С а б и н а. Тогда скажи, о чем мы будем говорить завтра?
М и х а э л ь. Завтра мы купим твоим родителям что-нибудь интересное, чтобы скрасить им расставание с тобой, затем несколько дней побудем в Берлине, сходим в театр или еще куда-нибудь, куда ты захочешь… Уж что-нибудь нам придет в голову.
С а б и н а. А потом?
М и х а э л ь. Потом поженимся наконец. А потом я буду снова учиться. Очень много работать. Должен же я кормить свою жену.
С а б и н а. А потом?
М и х а э л ь. Потом ты родишь нашего бэби, и мы будем придумывать ему имя. Потом будем его крестить.
С а б и н а. А потом?..
М и х а э л ь. Неужели я должен теперь все выкладывать, что бывает потом с супругами? Бывают и разные неожиданности. Всего я не знаю. Ни разу еще не женился. По утрам солнце восходит, а вечерами заходит. А мне нужно скорее бежать, чтобы попасть еще на последний поезд. Привет, мимоза.
С а б и н а. Привет, Михаэль.
М и х а э л ь. И не ломай голову над тем, что будет. Лучше радуйся тому, что есть. Ведь могло бы случиться и так, что я не приехал бы.
С а б и н а. Но ты же меня любишь.
М и х а э л ь. Очень. Сейчас же, как вернусь туда, обязательно выпью…
С а б и н а. За то, что ты настоящий парень?
М и х а э л ь. За то, что ты будешь благоразумной. И за нашего бэби. До завтра.