(Берет у монахини факел.)
Г р е т а (в ужасе). Это факел смерти. (Бросается к монахине. Та обнимает ее, словно стараясь защитить.)
М о н а х и н я. Идем.
Уходят.
Ф р е д (он все это время держал в руке ветку сирени, подаренную Гертой). Постой! Эта сирень Герты, возьми ее! (Бросается вслед за ними.)
М а р и я Д е р ф л е р (на нижней площадке). Наш Дон Жуан с цветами, белой сиренью, ну и ну. Выходит в люди. (Обращаясь к остальным.) Мне одной, что ли, отправляться на площадь? Из других домов народ так и прет. Я только что видела учителя Хюбнера.
Б и р. Тогда и я пойду.
Снизу слышен звон разбитого стекла.
Что это, что это было?
Б р у н о. Витрина.
Б и р. Моя?
М а р и я Д е р ф л е р. К чему похоронное бюро, когда кругом все ликуют?
Фред идет вверх по лестнице.
Б и р. Это он!
Ф р е д. Следующий гроб — для вашей дочери.
Б и р. Ты мне заплатишь за витрину.
Ф р е д. Сначала докажите, что это — я. Даже если на улице полно осколков. Понятно? Ваша дочь умерла.
Б р у н о (Биру). Вы остаетесь или идете со мной?
Б и р. В штатском.
Б р у н о. Пора.
Снизу доносится песня в ритме марша:
«Что нам не по нраву,
Разбей без пощады.
Мир, полный осколков,
Для нас не преграда.
Нам смерть не страшна.
Сияет пред нами
Нового мира
Священное пламя».
(Поднимает факел.) Вперед, чтобы пыль столбом. Салют! Все города — наши!
Улица, ведущая к заснеженной площади, освещенной факелами. Сбоку — арка двора, на углу — ступени у входа в кафе Марии Дерфлер. С другой стороны — силуэт католического госпиталя. Перед площадью — поперечная улица. М о н а х и н я стоит на той стороне, где госпиталь, Б р у н о и Б и р — недалеко от арки. Х а н н е л о р а и ее м а т ь — между аркой и кафе. М а р и я Д е р ф л е р спускается по ступенькам кафе, одновременно из дома выходит д р у г а я ж е н щ и н а.
Д р у г а я ж е н щ и н а (в экстазе). Какая красота!
М а р и я Д е р ф л е р. Хорошая у меня иллюминация, не правда ли?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Я имею в виду не ваши окна.
М а р и я Д е р ф л е р. Я извела два пакета свечей и не позволю, чтобы обо мне шептались за моей спиной.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Я говорю о площади, о площади! Как все ликуют! (Уходит, шурша платьем.)
Х а н н е л о р а (матери). Как она вырядилась, эта кладбищенская ворона.
Ж е н щ и н а (испуганно). Тише, теперь нельзя так говорить.
Б р у н о (глядя вверх, на дом). В некоторых окнах вообще не поставлены свечи. Надо людям малость подсобить.
М о н а х и н я. Каждое окно — как черный крест в красном свете факелов.
Ж е н щ и н а (Ханнелоре). Иди наверх, дочка.
Х а н н е л о р а. У меня теперь есть фонарик, с ним не так страшно. Я пойду с монахиней. (Бежит к монахине.)
Ж е н щ и н а (глядя на площадь). Может быть, все не так уж плохо, раз там дети? (Уходит в дом.)
Б р у н о (Биру). Ну вы, друг мертвецов, хватит вам думать об этих осколках.
Б и р. Как же я получу возмещение убытков от безработного?
Б р у н о. Не беспокойтесь, мы ему найдем работу. Факельное шествие сейчас начнется, ступайте туда. А я пройду стороной через кусты.
Б и р. Меня втравили, а сами — ни при чем?
Б р у н о. Мне надо к своим. Шествие пройдет мимо нас.
Б и р. А потом мы увидимся в «Гамбринусе»?
Б р у н о. После того как выполним задание. (Уходит.)
М о н а х и н я (задерживая Бира). Когда вы принесете гроб для вашей дочери?
Б и р. Успеется. (Уходит на площадь.)
Движется процессия, доносится песня:
«По лесу, по лесу
Охотник идет.
Он птицу подстрелит,
Он зверя убьет».
Н е с к о л ь к о п о д р о с т к о в возвращаются с площади.
П е р в ы й п о д р о с т о к. Видал, все учителя там были!
В т о р о й п о д р о с т о к. Пели так, что себя не помнили, будто без них бы не обошлось.
Т р е т и й п о д р о с т о к. Прямо как одержимые.
П е р в ы й п о д р о с т о к. И ноги задирали.
В т о р о й п о д р о с т о к. Наш-то, пузатый, как будто у него в жирном брюхе шар перекатывается.
Т р е т и й п о д р о с т о к. А впереди всех учитель рисования пыхтел.
П е р в ы й п о д р о с т о к. У него рост — метр девяносто, ему там наверху дышать нечем было.
Н е с к о л ь к о м а л е н ь к и х д е в о ч е к с фонариками окружают мальчишек.
О д н а и з д е в о ч е к. Мы хотели позвать Грету. Пусть идет с нами.
П е р в ы й п о д р о с т о к. Ну валяйте!
М а л ь ч и ш к и и д е в о ч к и (хором). Грета! Грета!
С о в с е м м а л е н ь к а я д е в о ч к а (тихо). Гретель.
М о н а х и н я выходит к детям, с ней Х а н н е л о р а.
М о н а х и н я. Не зовите Грету.
Х а н н е л о р а. Она умерла.
Дети, пораженные, замолкают. Совсем маленькая девочка зарывается лицом в платье монахини.
М о н а х и н я. Да ты дрожишь. (Берет девочку на руки, укачивает ее, стараясь успокоить.) Смерть это прощание. Но не она, а любовь заставляет нас плакать. (Поет.)
Уехал я в далекий путь,
Простился я с вами, друзья.
Мне с этой дороги нельзя свернуть,
Домой вернуться нельзя.
(Детям.) Пойдемте вместе? Что мы будем петь?
Д е т и. Песню о фонарике.
М о н а х и н я (ставит девочку на землю). Да. Это ты тоже можешь петь.
Д е т и (строясь).
Иду я ночью поздней,
Фонарик мой со мной.
М о н а х и н я (детям). Пойте громче, тогда будет веселее. (Идет впереди детей, поет.)
На небе светят звезды,
А здесь — фонарик мой.
Площадь становится пустой и безжизненной.
М а р и я Д е р ф л е р (на ступенях своего кафе). А посетителей нет, ни единого. К чему тогда вся эта иллюминация? Германия просыпается, а они не могут не поспать хотя бы одну ночь, какая наглость. Надо открыть заднюю дверь, может быть, из дома кто-нибудь зайдет. Хотя бы мальчуган, если он образумился. (Уходит в кафе.)
Из-за угла появляется Б р у н о, с ним д в о е ш т у р м о в и к о в.
Б р у н о (штурмовикам). Этого типа, который разорялся около ихнего комитета, зовут Кунерт. Он днем здесь таскал гробы. Его мы прихватим с собой, иначе нас взгреют за то, что мы прошляпили их списки. Ведь мы даже не знаем, когда они пропали. Стойте на углу, я вам дам знак.
Вбегает Х а н н е л о р а.
Эй, постой-ка.
Х а н н е л о р а. Мне нужно скорей домой.
Б р у н о. Скажи-ка, где живет Кунерт? Ты его знаешь?
Х а н н е л о р а. Это папу так зовут.
В арке показывается К у н е р т. Ханнелора бросается к нему.
Вот он!
К у н е р т. Тебя-то мне и надо.
Б р у н о. А мне вас. (По его знаку из-за угла появляются два штурмовика.) Взять его.
Х а н н е л о р а. Папочка! (С криком бежит в арку.) Мама, мама!
К у н е р т. Не имеете права меня трогать.
Б р у н о. Наша власть, наше право.
К у н е р т. Не ваша!
Б р у н о (штурмовикам). Успокойте его, да не слишком, нам кое-что узнать у него надо.
К у н е р т а силой утаскивают за угол.
(Смотрит на кафе, размышляет.) Ишь какая иллюминация, здесь, наверно, можно навести справки. (Входят в кафе.)
Ж е н щ и н а выбегает из дома.
Ж е н щ и н а (тихо вскрикивает). Пауль? Ты?
Через площадь идет Г е р т а.
Г е р т а (взглянув вверх). У меня темно, света нет. Где же Грета?
Ж е н щ и н а. Она там, у монахинь, ей уже ничего не страшно.
Г е р т а. Умерла?
Ж е н щ и н а. Можно и так сказать. Где ты была, что не знаешь об этом?
Г е р т а. Везде. Ничего не происходит.
Ж е н щ и н а. Но все изменилось. (Прислоняется к стене.)
Г е р т а. Что с тобой? Тебе нехорошо?
Ж е н щ и н а. Они забрали Пауля, Кунерта. Мы не были женаты, просто жили вместе; девочка, Ханнелора, не его, но только бы он вернулся.
Д р у г а я ж е н щ и н а победно шествует через площадь.
Д р у г а я ж е н щ и н а (поднимаясь на ступеньки подъезда). Наступают счастливые времена! (Останавливается, узнает соседку.) Можешь мне поверить, даже от безработных очистят улицы. (Приблизившись к ней вплотную.) Что, не веришь? (Еще ближе.) Сказала бы я тебе словечко… Молчать!
Г е р т а (вступаясь). Перестаньте!
Д р у г а я ж е н щ и н а (не знает, как реагировать). Ты что, можешь мне запретить? (Обнимает ее, доверительно.) Значит, с полицейским — дело верное? (Проходя в дом.) Тогда — детишки, детишки. Апельсины — за мной.
Ж е н щ и н а. Что ты собираешься делать, Герта?
Г е р т а. Закрыть мою комнату.
Ж е н щ и н а. Идем.
Обе уходят в дом. Из кафе выходит Б р у н о, зажигает сигарету.
М а р и я Д е р ф л е р (следуя за ним). Вы нашли мои сведения неудовлетворительными?
Б р у н о. Слишком общими.
М а р и я Д е р ф л е р. Я не могу дать вам более подробных. Вас-то сразу видно, а насчет других — мало ли, кто носит штаны и куртку, разве все они коммунисты? Я не настолько разбираюсь в людях.