С ы н. Ты говоришь о Германии, словно поднимаешь тяжелый груз.
Р а б о ч и й. Ешь, ешь. Набирайся сил, чтобы ты смог снести эту ношу, когда вырастешь. Ведь от нее, сынок, тебе не избавиться никогда. (Глядя на Грейфа.) Чуть что случись — немцы всегда тут как тут. Немцы задушили революцию во Франции, немцы задавили республику в Голландии, в Греции немецкие войска поддерживали самое гнусное из всех правительств. Немецкие полицейские орудуют по всей Европе вплоть до Португалии, с помощью немецких солдат была разорена Польша, вырезано население Кракова, разграблены Венеция и Ломбардия. А у этих слезы наворачиваются на глаза, едва только речь заходит о немцах. Хотя они своими глазами видели, как была сожжена Силезия, опустошена Богемия, повержена Австрия.
С ы н. Но разве они этого хотели? Ты ведь сам учил меня различать угнетателей и угнетенных.
Р а б о ч и й. Конечно, мой мальчик, ими правит семейство капралов и шутов. Но будь у нашего народа немного меньше высокомерия, мы бы сберегли наше доброе имя и от многого избавили бы наших соседей. Кажется, я понял, чем тут воняет: берлинской помадой для волос. Ну и врежу я ему сейчас, сын мой!
Грейф убегает.
Квартира Штибера в Лондоне. Нечто среднее между чиновничьим кабинетом и гостиной с претензией на дешевую элегантность. А г е н т ы. Г о л ь д х е й м сидит за столиком, читает и пишет.
Ш т и б е р (ест). И какой только жратвы нет на свете! Спагетти, кнедлики, квас, гуляш, бифштекс.
Грейф завершил рассказ об изгнании с выставки.
Они все еще следят за нами?
Грейф молча начинает чистить куртку и шляпу.
(Ест.) Живем здесь как на острове. Как прокаженные. Что слышно о наследном принце?
Грейф отрицательно качает головой. Один из присутствующих наливает пиво, Штибер пробует и морщится.
Этим людям нечего делать в Европе.
Входит Г и р ш.
Г и р ш. Хэлло, господин Шмидт!
Ш т и б е р. Чертовски поздно, Гирш!
Г и р ш. Работа на вас меня гробит. Посмотрите на меня! Круги под глазами, руки дрожат, бессонница. (Демонстрирует содержание карманов — блокноты, записки, книги и тому подобное.) И всего за неделю занятий в учебной группе у Маркса. Да еще в перспективе экзамены у Либкнехта или у Вольфа, у кого найдется время. Есть кое-что и для вас! «Радикалист»! Красный катехизис. (Передает Штиберу брошюру в красном переплете.)
Ш т и б е р (продолжая есть). Жратва от этого лучше не станет.
Г и р ш. Англия. Двести сект и лишь один соус.
Ш т и б е р (показывая на брошюру). Маркса?
Г и р ш. Анонимная. Поговаривают, что Гесса.
Ш т и б е р. Идеи Маркса?
Г и р ш. Отчасти. Маркс его однажды назвал ослом.
Ш т и б е р. Выражение, достойное Шекспира.
Г и р ш. Если вам это пригодится, могу сообщить, что Европейский революционный комитет он назвал целой кликой социальных ослов, горлопанов, болтунов, писак, клоповником в обезъяннике, известного философа Руге обзывает клоуном, циркачом и беспринципным обывателем от литературы.
Входит Ф л е р и.
Ф л е р и. Хэлло! (Передает Штиберу письма.)
Ш т и б е р. Когда же я наконец получу подлинное письмо Маркса?
Ф л е р и. Господин советник! Диц архивариус в группе Шаппера — Виллиха. Маркс сейчас в ссоре с этой группой, так что от него писем ждать не приходится.
Г и р ш. Маркс обозвал Дица тараканом и ловкачом, отиравшимся возле трех революций.
Ш т и б е р. Чем же Маркс, собственно, занимается в свободное от ссор время?
Ф л е р и. Читает.
Г и р ш (показывает). Его библиотечный абонемент.
Ш т и б е р. А когда не читает?
Г и р ш. Пишет.
Ш т и б е р. Если он читает и пишет книги, то когда же он собирается устраивать революцию?
Г и р ш. Что касается революции, то здесь существует дилемма. Маркс знает, как делают революцию, но говорит, что сейчас для революции время еще не пришло. Шаппер и Виллих твердят, что революция ждет у дверей, но не знают, как впустить ее в дом. Сразу и не разберешься, кто прав.
Штибер читает письма.
Я понимаю ваше глубокое разочарование в лондонской партии переворота. Но почему это так, господин Шмидт? Возьмем двух прусских бунтарей. Один едет в Париж, другой — в Лондон. В Париже, господин Шмидт, жизнь кипит. Елисейские поля, Монмартр, дешевые устрицы, социализм, политика и француженки. В этом все дело! Парижанки любят, чтобы мужчины их завоевывали. А где мужчина выглядит наиболее эффектно, как не на баррикадах, в пороховом дыму, перед лицом опасности? Это возбуждает, господин Шмидт, награда сладка, плоть слаба. Любовь и бунт — не зря Францию рисуют в виде женщины с обнаженной грудью среди сражающихся на баррикаде. Allons enfants! Вперед, детки!
Ш т и б е р. Потише, потише. (Передает письма Гольдхейму, тот внимательно их читает).
Г и р ш. А теперь обратимся к бунтарю, подавшемуся в Лондон. Здесь, господин Шмидт, здесь нравственность, до венца — ничего, кроме поцелуев. И наш молодой, холостой, но вполне здоровый бунтарь женится. И пошло. Когда же тут ходить по два раза в неделю в клуб, учиться революции? Милый, kiss me to night, а потом oh see, the little children![12] Приходится зарабатывать деньги, а с деньгами в дом приходит собственность. Собственность — тормоз революции. Чему примером — домовладельцы, которых не очень-то раскачаешь на революцию.
Ш т и б е р. Господин Гирш, когда Маркс приехал сюда, он был женат и имел долги. Для него революция была бы даром божьим. У него же появляется ребенок за ребенком, а он читает и пишет. Вот вам!
Г и р ш. Тут дело в немецкой философии. Забавная игра в антитезисы задевает человека за живое. По себе замечаю. На что уж я был отчаянный, а с тех пор, как начал изучать Гегеля, меня словно подменили.
Ш т и б е р. Что такое?
Г и р ш. Его антитезисы такой ералаш в голове устраивают, что если ты не женился до немецкой философии, потом уже и пытаться не стоит.
Ш т и б е р. Вы изучаете Гегеля?
Г и р ш. До глубокой ночи сижу за книгами, ни о чем другом и думать не хочется, господин Шмидт! Такие занятия в гроб загонят.
Ш т и б е р. Один Гегеля изучает, другой дерьмовые письма таскает. Ни одного покушения. Гогенцоллернов ругают, но умеренно. А где же нечто ощутимое, жизненное, активный бунт?
Ф л е р и. Приношу, что есть.
Ш т и б е р. Тогда принесите письма, которых нет.
Ф л е р и. Научите, как это сделать, господин Шмидт.
Ш т и б е р. И научу. Слушайте. Во-первых: вы, Флери, немедленно поезжайте в Париж. Гольдхейм, садитесь за сочинение писем, подстрекающих к убийствам и мятежу. Надежный человек отвезет эти письма в Париж к Флери. Вам, Флери, я укажу один адрес. Там письма перепишут, и вы отправите их под видом красной революционной почты в Лондон Дицу. Диц положит их в архив, а наш человек их оттуда изымет. И мы получим то, что нам надо. Самый простой и короткий путь.
Ф л е р и уходит.
Г о л ь д х е й м. В подстрекательских письмах всегда содержатся весьма опасные флюиды бунта, от которых я бы советовал держаться подальше.
Ш т и б е р. Как это они пели в Силезии? Мошенники, дьявольское семя и что-то о петле. Убивайте сильных мира сего!
Г р е й ф. Кому нужны сильные мира сего? Вот если убить священника, публика это поймет. Или если изнасиловать свою двоюродную бабушку.
Ш т и б е р. Слышите, Гольдхейм? Учитесь у Грейфа.
Г р е й ф. В литературе тоже всегда можно найти нечто пикантное. «И с дьявольским грохотом ворваться в кельи монахинь, ха-ха-ха, а бедные дурочки лихорадочно ищут в темноте свои юбки, жалобно причитают, вопят и стенают, и вот наконец эта старая…»
Все с удивлением взирают на Грейфа.
Шиллер.
Ш т и б е р. Непостижимо. Однако, Гольдхейм, это «ха-ха-ха» было великолепно, обязательно воспользуйтесь.
Входит А г е н т.
А г е н т. Господин советник, камердинер наследного принца сообщает, что его высочество завтра посетит выставку. Художественную.
Ш т и б е р. Художественную? Английская полиция сообщала нам что-либо о художественной выставке?
А г е н т. Никак нет, господин советник.
Ш т и б е р (Агенту). А ведь знают, что за люди болтаются на художественных выставках! Доложите обо мне полицейскому префекту Лондона. И понастойчивее. Я настаиваю на встрече.
А г е н т уходит.
А вы, Гирш, впредь все ваши мысли включайте в донесения. Изготовьте тетрадь протоколов группы Маркса. Имена, подписи, материал. Ясно? Нечто существенное.
Г и р ш. Все понятно, господин Шмидт! У Маркса есть масса весьма интересных вещей, на которые никто не обращает внимания.
Все присутствующие, кроме Гирша, начинают расходиться. К кому бы Гирш ни обратился, его никто не хочет слушать.
Откуда, например, у Маркса столько боевого пыла. (Гольдхейму.) Честное слово, у него мозоли на заднице. Мы с вами наслаждаемся, нежимся на лоне природы, а он сидит в Британском музее, читает экономические книжки и насиживает мозоли.
Г о л ь д х е й м уходит.
(К другому агенту.) Дилетант удивится, а я называю это современным взглядом на вещи. Человека можно понять только через его психику.
А г е н т уходит.
(Не замечая, что его не слушают.) Нельзя, к примеру, забывать о национальных особенностях. Маркс — немец, ученый человек, настоящий ученый, но понимает, что ему никогда не стать профессором. И этого вполне достаточно, чтобы повести немецкого интеллигента на баррикады. Я вам раскрою этого Маркса страница за страницей. (Увидел, что все ушли, ищет слушателя, не найдя, обращается к публике.) А слышали, как Маркс узнал о том, что Виллих находится в связи с квартирной хозяйкой? Потрясающая история… Началось с того, что…