Ф л е р и. Мадам!
М а р и я. Очень приятно!
Ш т и б е р. Люди на своих местах?
Флери свистит. На мгновение показываются спрятавшиеся п о л и ц е й с к и е.
Ф л е р и. Гирш будет здесь через несколько минут.
Ш т и б е р. Как только все закончится, уезжайте в Лондон.
Ф л е р и (держав руке шляпу). Мне придется нанять карету. Скорую. Сегодня воскресенье, двойной тариф.
Штибер дает ему деньги.
Мадам, пока.
М а р и я. Очень рада.
Ф л е р и. И я. (Уходит.)
Ш т и б е р. Доверься ему. Это наш лучший работник, отлично говорит по-французски и по-английски, даже немного по-ирландски. Светская особа.
М а р и я. Опасный парень?
Ш т и б е р. Еще бы.
М а р и я. Но ты им командуешь.
Ш т и б е р. Как и всеми.
М а р и я. Я бы тебя ужас как боялась!
Ш т и б е р. Мой взгляд действует на всех. Когда я направляю на тебя весь мой мужской темперамент, это, как в зеркале, отражается в глазах. Взгляд свободен и силен. Мой взгляд наступает, поражает и побеждает.
М а р и я. Мой хищник!
Стучат. Штибер открывает. Входит Г и р ш.
Ш т и б е р. Доброе утро, любезный. (Запирает дверь, ключ кладет в карман.) Господин Гирш.
М а р и я. Очень приятно.
Г и р ш. Привез кое-что для вас. Подлинная книга протоколов.
Ш т и б е р. Гирш! Мы знаем, чем мы вам обязаны. Но и вам известно, чем вы нам обязаны. Мы нуждаемся в ваших услугах.
Г и р ш. С удовольствием.
Ш т и б е р. Не в Париже.
Г и р ш. Путешествия — моя страсть.
Ш т и б е р. Нам это известно. Поэтому мы считаем, что после долгого отсутствия вас вновь потянет в Пруссию. В Кёльне через несколько дней начнется процесс. Ваши личные показания на этом процессе избавят нас от излишней работы. После процесса вы сможете уехать из Пруссии куда пожелаете.
Гирш смеется, как будто его щекочут.
Чтобы в нашей беседе не было неясностей, потрудитесь, господин Гирш, ознакомиться со списком прусских граждан, подделывавших, как и вы, векселя. Французские власти выдали их Пруссии. Поскольку виновные в подделке векселей подлежат выдаче. Мы приглашаем вас в Кёльн.
Г и р ш. Предположим, я приму ваше предложение. Но что это даст? Да каждый воробей в Кёльне чирикает с крыши, что Гирш, он же Шерваль, человек Штибера.
Ш т и б е р. И мы так подумали. А поэтому решили — чисто формально — просить французскую полицию арестовать вас как красного революционера и выдать нам. Что вы на это скажете?
Гирш смеется и гладит Штибера по голове. Затем встает и идет к двери.
(Следит за ним, достает ключ из кармана, открывает дверь.) Как угодно. Что у меня в руке? (Показывает книгу протоколов, кричит в коридор.) Кто вы такой? Вам не уйти!
Г и р ш. Штибер, что это значит?
Ш т и б е р (снимает с руки часы). На помощь, грабят! (Бросает часы в коридор.)
Г и р ш. Вот как! Убью!
Завязывается борьба.
Ш т и б е р. Полиция! Воры!
Появляются п о л и ц е й с к и е. Музыка.
На помощь Штиберу бежит М а р и я.
Гирш кусает ее в грудь. На него наваливаются полицейские.
(В публику, с видом важного политического деятеля.) Это событие вновь выставляет главарей мирового коммунизма в неприглядном свете. Нарушение общественного спокойствия, угроза убийства, насилие среди бела дня. Перед возмущенной общественностью развертывается ужасная панорама красного заговора против собственности, права и закона. Сегодня у нас в руках такие материалы против красной партии, каких мы никогда не имели. Спасибо за внимание.
Г и р ш. Сударыня, это самая феноменальная комедия, какую я когда-либо видел.
Ш т и б е р. Отношение ко мне всегда было весьма пристрастным. Но эту операцию я считаю предельно ясной. (Уходит.)
Мария долго машет ему рукой.
М а р и я. Провожаю мужа на столь опасные дела, и страх леденит душу. Я не боялась бы так сильно, если бы мой супруг подарил мне сына, и я могла бы его нежить, целовать. Хоть взгляд у него пронзительный, но в цель он, видно, никак попасть не может.
Ф л е р и (стучит снаружи). Это я, Флери!
Мария открывает.
(Входя.) Вижу следы побоища.
М а р и я. Это все Гирш! Порвал на мне платье и укусил. Вот сюда.
Ф л е р и. Мадам! А ваш супруг?
М а р и я. Повел сумасшедшего в тюрьму.
Ф л е р и. И в самом деле следы укуса. (Закрывает дверь.)
М а р и я. Вы замечательно говорите и по-немецки.
Ф л е р и. Я из-под Дрездена. Он так бушевал?
М а р и я. И кричал бессовестный! Орал: «Убью!»
Ф л е р и. Но ваш супруг вступился за вас?
М а р и я. Еще как! О боже! Сердце! Я падаю в обморок.
Ф л е р и. Падайте, мадам, падайте. (Подхватывает ее.)
Объятия.
З а н а в е с.
Музыка.
Н о т ъ ю н г (в кандалах).
Смешно? Я рад, что вам смешно все это.
А нам ведь не пришлось выдумывать сюжета.
Всех этих типажей при орденах и лентах
Наш автор раскопал в архивных документах.
И все, что на подмостках здесь творится, —
Истории Германии страницы.
Нам не хотелось бы вам портить настроенье,
Намеренья у нас такого нет,
Но королевских низостей букет
Способен вызвать гнев и возмущенье.
(Показывает свои кандалы.)
За шутки Штибера мы жизнями платили,
Нас в заключенье сорок лет гноили!
Да-да, мадам, билеты дороги, признаться,
И вы пришли не плакать, а смеяться.
Что ж, без сомненья, это ваше право.
Продолжим. Штибер-Шмидт, ваш выход справа.
(Уходит.)
Кабинет Хинкельдея. Стучит аппарат Морзе.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Господин советник.
Ш т и б е р. После проведенной в пути ночи спешу сообщить вашему превосходительству, что через три дня в руках прусской полиции окажется некий Шерваль, он же Гирш, главный свидетель обвинения против Маркса и его единомышленников. Префект парижской полиции Калье ожидает лишь требования о выдаче. У меня все.
Х и н к е л ь д е й. Электрический телеграф передал спешное сообщение о том, что Шерваль, он же Гирш, прошлой ночью бежал из Парижа в Лондон и обосновался там в качестве агента самого Калье. У меня все.
Гольдхейм и Грейф подхватывают Штибера, чтобы он не упал.
З е к к е н д о р ф. Господин президент, хорошо бы арестовать еще кого-нибудь. Или заполучить другой материал, или другого советника уголовной полиции. Но лучше всего, если вы раздобудете себе другого обер-прокурора. (Собирается с достоинством уйти.)
Высвечивается центр сцены.
Трон, на нем к о р о л ь.
З е к к е н д о р ф. Пока не исчезла земля и небо, не исчезнет ни единая буква, ни единая запятая закона.
К о р о л ь. Подойдите-ка сюда, ближе, еще ближе.
З е к к е н д о р ф (следует королевскому приказанию). Пусть погибнут земля и небо, но право, ваше величество, право да пребудет вечно.
К о р о л ь. Приблизьтесь ко мне. Поднимитесь выше.
З е к к е н д о р ф. Я признаю только две вещи, которыми руководствуюсь в своих поступках: нравственный закон во мне и звездное небо надо мною.
К о р о л ь. А как насчет короля?
З е к к е н д о р ф. Надо мною звездное небо, во мне — нравственный закон.
К о р о л ь. Это твое последнее слово, непреклонный Зеккендорф?
З е к к е н д о р ф. Последнее, ваше величество.
К о р о л ь. Adieu, Зеккендорф. Adieu надежда!
Зеккендорф спускается вниз со ступеней трона.
З е к к е н д о р ф. Победа права есть прекраснейшая награда за мужество гражданина перед лицом короля. (Возвращается на то место, где стоял, пока его не позвал король.)
К о р о л ь. Зеккендорф, что ты там видишь?
З е к к е н д о р ф. Где?
К о р о л ь. Там.
З е к к е н д о р ф. А это, кажется, мой дорогой коллега, верховный судья Борнкессель из Дюссельдорфа.
К о р о л ь. Непреклонный человек, как ты, упрямый и, как ты, противник всяких компромиссов.
З е к к е н д о р ф. Ваше величество, более честного человека вы не сыщете во всем Дюссельдорфе.
К о р о л ь. А разве суд состоится в Дюссельдорфе?
З е к к е н д о р ф. Кажется, нет.
К о р о л ь. А может быть, где-то далеко в Померании? В Гумбиннене или даже в Мазурах? Вот видишь, а он забыл, что как раз там-то мне и нужны честные, бескомпромиссные и непреклонные судьи. Именно там. Будь здоров, Зеккендорф!
З е к к е н д о р ф (поворачиваясь к трону). Ваше величество!
Свет гаснет. Конец интермедии.
Разве вы не слышали? Мне нужна подлинная книга протоколов и письма, поторопите ваших людей в Лондоне и Париже! Сколько еще прусская публика будет мучиться в ожидании процесса? (Уходит.)
Х и н к е л ь д е й. Валяйте, господин советник! (Уходит.)
Ш т и б е р. Так точно, ваше превосходительство. (Грейфу и Гольдхейму.) Что вы стоите? Валяйте!
Г р е й ф и Г о л ь д х е й м. Так точно, есть — валять! (Уходят.)
При открытом занавесе сцена превращается в комнату свидетелей Кёльнского суда.
Ш т и б е р репетирует выступление перед судом.
Ш т и б е р. Клянусь богом всемогущим говорить правду, только правду и ничего, кроме правды… Господин свидетель, поднимите правую руку и повторяйте вслед за мной… ничего не прибавлять… ничего не утаивать… да поможет мне бог… Клянусь богом всемогущим… сп