(испытующе смотрит на него. Отвернувшись). Переоденься. Он может прийти с минуты на минуту.
К у р т (садится на постель, берет одну из диаграмм). И, как нарочно, — именно школьный товарищ оказался тем, кто дал мне подножку!.. Друг детства!.. Вот уж никак не ожидал… Входит, говорит — «не пялься на меня, это действительно я», — а затем начинает рубить, да так, что к концу я уже выглядел жалким дилетантом, которому не следует совать нос в экономику. И все — на высокой ноте, аргументируя соображениями «высшего порядка». Но отнюдь не точными цифрами! А в заключение, как ни в чем не бывало, напросился в мой дом, на ужин.
Э в. Поужинает он в гостинице.
К у р т. Весьма предусмотрительно.
Э в. Ты можешь завтра заехать за детьми?
К у р т. Завтра?
Э в. У меня учительский совет. Если мне придется заезжать в детский сад, я не успею в магазины. А у нас ничего не куплено на субботу и воскресенье.
К у р т (агрессивно). Может быть, и это ты мне поручишь?
Э в (сдержавшись). Если я успею, то сделаю все сама.
К у р т. Пожалуйста, пожалуйста, я все исполню. Скоро мне вообще придется стать домашней хозяйкой. И объявить это моей новой профессией.
Э в. Очень мило.
К у р т. Я уйду в ссылку на кухню. Одержимый идеями хозяйственник вооружится пылесосом и тряпкой.
Э в. Переоденься же наконец.
К у р т. Я для тебя недостаточно импозантен?.. Ты будешь сконфужена из-за меня?
Э в. С моими первоклашками легче разговаривать.
К у р т. Два года работы — псу под хвост. Мои расчеты и проекты — подшить к делу, сдать в архив. Все остается по старинке. Мне же придется подогревать самодовольство тех, кого я сам вытащил из дерьма. Только, конечно, на тихом огне — чтобы не убежало из кастрюльки. А посуда побольше — невозможна на ближайшие двадцать лет.
Э в (помолчав). Он что… очень изменился, наш Фридель?
К у р т. Мы все изменились.
Э в. Да?
К у р т. Может быть, нет?
Э в. Жаль.
К у р т. Милое дитя, мне приходится иметь дело с грубой действительностью изо дня в день. Может быть, те, кто работает с детишками в школе, сохранили еще в полной свежести свои девичьи красивые мечты.
Э в (подходит к платяному шкафу, открывает дверцу). Что мне надеть?
К у р т. Для него — что-нибудь самое лучшее.
Эв вынимает из шкафа мужскую сорочку, протягивает ее мужу.
Фридолин Эрлихер, любимец класса, кумир девушек, идол всей школы…
Э в. Надень… (Подносит ему сорочку.)
К у р т. И поскольку мой проект угробил он, значит, что-то в этом проекте было не так… Есть над чем подумать, не правда ли?.. Начать сомневаться, настроиться скептически — даже против собственного мужа…
Э в (бросает сорочку ему на колени). Ты просто сходишь с ума. (Снова подходит к шкафу, открывает другую дверцу.)
К у р т. Я же это вижу. По твоей реакции.
Э в. Что ты видишь?
К у р т. Тебе это лучше знать.
Эв резко поворачивается к нему лицом.
Я же не дурачок.
Э в. Чтоб ты замечал, как кто-то на что-то реагирует, — такого мне давно не приходилось наблюдать. Запонки на ночном столике.
К у р т. Во всяком случае, ко мне он не отважился напрашиваться в гости.
Э в. Не будь смешон.
К у р т. А позвонил именно тебе, в школу. Не нужно быть глубоким психологом, чтобы понять, какое это на тебя произвело впечатление.
Э в. Какое?
К у р т. Ты поспешила поскорее убрать это! (Потрясает диаграммами.) Хотела ему продемонстрировать, что не имеешь ничего общего с моими… сумасбродствами. Что ты далека от этого.
Э в. Ты что, — выпил там, на кухне?
К у р т. Две маленьких.
Э в. Достаточно в твоем состоянии.
К у р т (брюзгливо). Да-да, скоро надо будет вообще за мной приглядывать…
Э в (довольно зло). Эти штуки я, действительно, сняла со стены, потому что время от времени надо стирать с них пыль. Обычно я не обременяю тебя этими мирскими проблемами. И если бы ты пришел домой, как обычно, к полуночи, твои диаграммы уже висели бы на стене… Вот так. А то, что ты поссорился с Фриделем, это я тоже узнала лишь от тебя, да и то в весьма скупом изложении. Но я к этому уже привыкла. Ты опять произнес много слов, чтобы мало чего сообщить…
К у р т. Да?
Он на самом деле озадачен.
Э в. Да.
К у р т. Ну, тогда извини… (Делает беспокойный, неуверенный жест.)
Э в (резко). Да переоденься же наконец, — боже мой.
К у р т (расстегивает пуговицы на сорочке). Ты ничего не знала об этом?
Э в. Нет.
К у р т. Странно… (Надевает сорочку через голову.)
Э в. Мы же и пяти минут с тобой не говорили.
К у р т. Где запонки?
Э в (устало). На ночном столике.
К у р т. Неужели он думает, что мы могли бы просидеть целый вечер, делая вид, что ничего не произошло? (Застегивает пуговицы на сорочке.)
Эв идет к ночному столику, достает запонки.
Э в (подойдя к Курту). Дай сюда. (Берет его руку, вдевает запонку в манжету.)
К у р т. Как он себе все это представляет?.. Будто я в состоянии думать о чем-нибудь другом больше минуты.
Э в. Не дергайся… (Пытается вдеть другую запонку, очень сосредоточенна.) Скажи мне… Как же я должна вести себя, по-твоему?
К у р т. Лучше всего — помалкивай.
Эв замерла, уставилась на него. Курт этого не замечает.
Потчуйте друг друга своими школьными историями.
Э в. Прелестно.
К у р т. Ведь ты этому заранее радовалась.
Э в. Великолепно!.. (Резко отходит от него, нервно теребит оставшуюся у нее в руках запонку.) Целый год я рассказывала детям на уроках краеведения, что теперь их родители стали настоящими хозяевами фабрик и заводов. (Непроизвольно начинает говорить, как перед классом, но с саркастическим оттенком.) Что они усиленно борются за повышение производительности, любят свою работу и чувствуют себя подлинными хозяевами. Да-да, Инге, твой папа получил квалификацию, — ты знаешь, конечно, что это такое. Нет?.. Ну а кто знает?.. Ага, Мартин, скажи-ка… Правильно, если человек хорошо все делает или, скажем, умеет сам наладить станок, на котором работает. А твоя мамочка, Карин, скоро станет даже инженером, а когда она много лет назад впервые пришла на фабрику, она боялась машин… Видите, дети? (С нарастающей иронией.) И поскольку эти фабрики, которые объединены в одно общее предприятие, являются единственным видом промышленности в нашем городе, постольку все, что там происходит, очень важно для всех нас. (Курту.) Но с сегодняшнего утра этого уже нельзя сказать?.. И, может быть, нельзя было говорить и вчера и неделю назад?.. Может быть, я говорила детям неправду?.. Не следует ли мне следующие уроки провести под знаком самокритики?.. Видите ли, дети, — тут есть одна закавыка, милые дети, только я вот не знаю, в чем она, эта закавыка… Это, безусловно, чересчур сложно для вас, — для меня, впрочем, это тоже чересчур сложно, мы узнаем обо всем это позднее. В свое время.
К у р т. О господи, меня волнует кое-что поважнее, чем твоя детвора… Мне бы твои заботы.
Э в. Я знаю. Они для тебя никогда не имели значения. Раньше моя работа предоставляла возможность скорее приобрести холодильник, а теперь она стала просто времяпрепровождением, которое ты вежливо терпишь: нельзя же заставить жену день деньской сидеть дома, это теперь выглядит не слишком современно и не очень к лицу руководителю социалистического предприятия. Так примерно ты и сейчас думаешь.
К у р т. Старая песня. Я не психиатр. Не разбираюсь в комплексах неполноценности.
Эв бросает запонку на трюмо, хочет уйти.
Нет, пожалуйста, тебе незачем хоронить свой педагогический талант. Все, что ты сказала, — верно.
Э в. К чему же тогда все волнения?.. Или это только половина правды?.. А как же с другой?.. Я женушка послушная и не стану вмешиваться.
К у р т (уклончиво). Я не это имел в виду.
Э в. Я вроде бесплатного бюро по рекламе своего собственного мужа. Существую для того, чтобы через посредство детей воздействовать на их родителей — убеждать их в величии твоей миссии.
К у р т. Ты становишься истеричкой…
Э в. О боже, только не это! Это было бы совсем ужасно. Одного истерика в семье более чем достаточно. (Подбегает к кровати, хватает молоток, протягивает его Курту.) Ты вроде бы хотел заняться убранством квартиры?.. Или вся эта ария была просто очередной отрыжкой души, которую ты можешь себе позволить по крайней мере дома, не теряя, так сказать, достоинства? (Сует ему молоток в руки.) Если ты положил гвозди в сахарницу, то они там так и лежат, может быть, только засыпанные рафинадом, который я вчера купила. Без злого умысла, разумеется. Просто в спешке.
К у р т (не зная, что делать с молотком). Ты никогда не пользовалась этой сахарницей.
Э в. А вот воспользовалась. Тебе в угоду, мой дорогой. Чтобы не слышать больше твоего ворчания, что в пакетах сахар отсыревает… Так… Еще что? Ага, правильно, с завтрашнего дня, клянусь в этом, я не буду больше ходить по квартире босиком. А на холодильник положу шариковую ручку и листок бумаги, на котором ты сможешь излагать свои дальнейшие жалобы. Письменно. (Замолкла.)
Курт перекладывает молоток из одной руки в другую; наконец кладет его снова на кровать.
К у р т. Извини.
Эв пожимает плечами.
Я немного распустился.
Э в. О’кей… Я тоже.
К у р т. Все в порядке?
Э в (через плечо). Это мы всегда себе говорим. После.
К у р т. Я что-то кислый сегодня.
Э в. Это ты тоже всегда говоришь. После.
К у р т. Да?
Э в. Да.
К у р т. Гм… Может быть.
Э в. Уже года три.
К у р т. Не преувеличивай.
Э в. Приблизительно.
К у р т. Ну, допустим… Когда приходишь домой после всей этой свистопляски на фабрике… Вероятно, я бываю иногда