Сенявин молча прикладывает руку к треуголке.
(Подходит к лежащему навзничь убийце). Почему ты стрелял в меня, грек? Что я сделал тебе дурного?
Пауза. Убийца приподнимается и долгим взглядом всматривается в Ушакова. Переводит взгляд на Орфано, молча показывает на него.
Метакса. Проклятый отступник! На рею его! На рею! Орфано. Храните хладнокровие! Я не подданный русского императора и…
Сенявин. Повесить мерзавца немедля!
Вокруг Орфано угрожающе сдвигаются офицеры.
Орфано. Господин Мишеру, вы, как неаполитанский министр…
Мишеру. Но я не имею чести быть знакомым.
Орфано. Господин Траубридж, прошу вашего покровительства…
Траубридж презрительно пожимает плечами. Шум за сценой.
Ушаков. Знал, всегда знал — не России ты служишь. Но и Неаполь от тебя отвернулся. Но и Англия не узнала. Но и греки презрят тебя. Жалка участь отступника, в коем не бьется сердце при слове «отчизна». Уведите его!
Матросы скручивают руки сопротивляющемуся Орфано.
Орфано. Пусть черная оспа превратит вас в трупы! Пусть чума задушит вас! Пусть холера стащит вас в ад! Детей ваших! Внуков ваших! Проклинаю, ненавижу, прокли…
Матросы уводят Орфано.
Сенявин. Гадина, у коей вырвано наконец жало…
Шум за сценой нарастает.
Что там?
Метакса. Корфиоты хотят видеть вас, господин адмирал! Они кричат ваше имя.
Ушаков. Конституция с тобой?
Метакса. Здесь. (Вынимает из-за обшлага бумагу, протягивает ее Ушакову).
Ушаков. Повторяй за мною. (Поднимается на холм). Единоверцы! Сия конституция семи очищенных от французов островов писана мною собственноручно в соответствии с древними вашими обыкновениями. Мы, русские, пришли к вам не яко завоеватели, но яко освободители! Не владычествовать — охранять! Не разделяя взглядов старейшин ваших на устройство государственное, держал совет с ними, ибо привык чтить нравы и обычаи других народов. Принял их волю, ибо это ваша воля. Посему именем России возглашаю, в соответствии со стремлением и желанием вашим, независимое Ионическое государство — Республику семи Соединенных Островов!
Секунды тишины. Метакса подкидывает вверх шляпу.
Метакса. Виват Эллада! Виват Россия! Виват Ушаков!
Крики «виват». Слышна песня. Это песня русских матросов, с которой они шли по знойной приднепровской степи к Херсону, туда, где в великих трудах, наперекор врагам и стихиям, заложили они будущий могучий Черноморский флот. С песней провожают матросы погибших своих товарищей. Плывут внизу гробы. Появляется на холме чопорный и невзрачный офицер в мундире голштинского образца.
Офицер (вынимает из-за обшлага свернутый в трубочку рескрипт). «По именному повелению его императорского величества…»
Ушаков вытягивается.
Сенявин (шепчет на ухо Васильеву). Наконец-то… Долго же шла к Ушакову высочайшая благодарность…
Офицер (читает). «…заковать в кандалы, обрить, а дабы иным не повадно было — прогнать сквозь строй, сеча шпицрутенами, после чего отправить с конвойными к вечной каторге, рванью ноздрей и кнуту осужденного, подлого преступника государственного, к позору для русского флага на эскадре скрываемого, беглого по прозвищу «Тишка Рваное ухо».
Шумит песня. Плывут внизу гробы. На гробы греки бросают живые цветы.
(Сворачивая рескрипт). Повелено вам выдать сего преступника немедля.
Ушаков. Поздно! Тихон Прокофьев геройски погиб, прославив в веках возлюбленную Россию. Флаг, поднятый им на дотоле неприступной крепости Корфу, виден всей Европе.
Сенявин ( взмахивает белой перчаткой). Салют!
Где-то далеко слышна повторяющаяся команда: «Салют!», «Салют!» Шумит песня. Плывут мимо холмов гробы, на которые падает дождь живых цветов.
Ушаков (смахивая слезу). Други, прощайте…
Загремели в море траурные залпы. Все сняли шляпы. С обнаженной головой Ушаков стоит у края холма. Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Ночь. Набережная. Зарево освещает смутные очертания Неаполя. В кровавых отблесках мерцают золотые буквы на бортах двух кораблей, стоящих у пирса. Доносится из города неясный шум, время от времени слышны выстрелы, стоны, вопли, грубые возгласы. По трапу одного из кораблей сходит Метакса. Навстречу ему Ермолаев и служители лазарета ведут несколько женщин и детей в разорванной, мокрой одежде. Позади шагает мрачный В асильев.
Метакса. Кто такие, господин лекарь?
Ермолаев. Вытащили у смерти из-под носа. В заливе подобрали, средь кипящей смолы. Памятуете чуму херсонскую, Васильев? Тут похуже! Воистину, моя баталия! С ног сбились лазаретные служители мои. Идите, господа неаполитанцы. Флаг русский да охранит вас.
Вся группа поднимается на «Святого Павла».
Васильев (мрачно). Где адмирал?
Метакса. Сейчас сойдет на берег.
Васильев. Он увидит несчастный город, где вешают и правого и виноватого, впрочем, на одного виноватого — тысячу правых. Отнимать город у французов, дабы отдать его в руки ополоумевших от жажды мести королевских палачей, — не горькое ли и неблагодарное дело?
Метакса. Такова воля императора Павла, Васильев, и не нам прекословить ей. Мы солдаты. Но здесь же Нельсон! В его власти пресечь беззаконие! Ему передал бразды правления король Фердинанд!
Васильев (машет рукой). Нельсон! Нельсон! Не он ли расстрелял картечью пленных французов? Вот кровавые итоги правления его!
Метакса. Можно ли верить? Флотоводец, воин…
Васильев. Он — воин в баталии. Здесь, в Неаполе, он — лорд! Чей приказ — вешать и сжигать за одно лишь сочувствие республиканцам? Лорда Нельсона!
Ушаков спускается по трапу, идет к офицерам.
Сам король Фердинанд, сие тупое и кровожадное чудовище, алчущее крови…
Ушаков. Вы потеряли разум, Васильев! Как вы смеете — об особах королевского дома? Я сего не слышал!
Васильев (с горечью). Вы сего не слышали, господин адмирал! Я говорю: его величество кротчайший и благостный король Фердинанд вкупе со своей фурией…
Ушаков (строго). Васильев, я запрещаю вам…
Васильев. Слушаю, господин адмирал. Даже их величества, опасаясь гнева людского, не умертвили любимца Неаполя, командующего республиканским флотом, престарелого Караччиолло. Лорд Нельсон отменил приговор и приказал повесить Караччиолло на мачте. Увы, господин адмирал! Нет границ сему европейскому варварству. Стоило занимать Неаполь, господин адмирал, дабы…
Ушаков. Прекратите немедля, Васильев. Приказ императора для нас свят!
Васильев. Есть, господин адмирал.
Пауза.
Ушаков (оглядываясь). Что это за тени?
Васильев молчит.
Я спрашиваю вас, Васильев!
Васильев. Горожане, господин адмирал. Собираются на казнь. Час назад провели вон в тот погреб приговоренного к повешению за написание республиканского гимна Доменико Чимарозу. Казнь будет на рассвете.
Метакса. Чимарозу? Музыки сочинителя?
Васильев (гневно). Музыки сочинителя, всему миру известного! В Санкт-Петербурге снискал восторг публики своим талантом, блиставшим как благородный алмаз! Три года оперой санкт-петербургской дирижировал!..
Ушаков. Разве адмирал Нельсон воюет с сочинителями?
Васильев. Увы, господин адмирал! Впрочем… (Прикладывает два пальца к шляпе). Прощайте, господин адмирал?
Ушаков. Вы куда?
Васильев (смешался). Небольшие хлопоты, господин адмирал. Гм-м… Свиданье с одной прекрасной неаполитанкой… (Исчез).
Ушаков. Врет… (Метаксе). Нам пора, Нельсон нас ждет. Что молчишь?
Метакса. Я вспоминаю Корфу, господин адмирал. (Кланяется, пропуская вперед Ушакова).
Уходят по набережной, исчезая в темноте.
Освещается адмиральский салон английского корабля. В глубине салона Нельсон шагает из угла в угол, мрачно прислушиваясь к стонам и воплям, доносящимся с берега. В углу, в кресле, сжавшись, обхватив острые колени руками, дрожит ошалевший от страха золотушный король Фердинанд. Сэр Роберт Уорд хладнокров но раскладывает пасьянс. Каролина стоит, сжав губы, устремив полный неутомимого бешенства взгляд в окно кормовой галереи. JI еди Гамильтон, кутаясь в турецкую шаль, отходит от окна.
Леди Гамильтон. Боже, какая страшная и какая необыкновенная ночь. Это песнопение, возносящееся в небеса… Вы, кажется, что-то сказали, ваше величество?
Каролина. Я молюсь.
Леди Гамильтон (подходит к Нельсоиу; тихо и нежно). Но отчего вы не в духе, милорд? Вы печальны — и у меня так тяжело на сердце…
Уорд (раскладывая пасьянс). Лорда Нельсона тревожит предстоящее свиданье, и это понятно…
Нельсон (злобно). Глупости, сэр!
Леди Гамильтон. Предстоящее свиданье — это честь для Ушакова, а не для Нельсона!
Уорд. Разумеется, но от этой встречи столько зависит… Пойдут ли русские на Рим? Снова их происки с Мальтой, им нужна Мальта…
Фердинанд прислушивается.
Леди Гамильтон. Я даже не знаю, как милорд будет объясняться с русским. Вероятно, жестами. Ведь Ушаков не умеет говорить по-английски!
Фердинанд (неожиданно). Зато он умеет воевать!
Нельсон с презрением смотрит на Фердинанда, тот торопливо садится в кресло, поняв, что сказал не то, что следует.
Леди Гамильтон fзлобно). Вы необыкновенно остроумны, ваше величество.
Уорд (раскладывая пасьянс). С таким остроумием, ваше величество, можно однажды снова проснуться без короны. Ваши неаполитанцы тоже были остроумны — теперь они жарятся на кострах.