Идет к растерявшемуся Ивану). Сдай! Революция тебе его не доверяет.
Иван. Не ты давал.
Позднышев. Силой возьму. Слышишь? Силой! (Вырывает из рук сына револьвер).
Стук в дверь.
Кто еще по ночам?
Иван (кричит). Заходи!
Позднышев. Кого зовешь?
Иван. Своих. (Кричит). Заходи! (Поздпышеву). Замашки комиссарские. Отдай, говорю…
Входят Гуща и Таська-боцман. Она остановилась на пороге. Спиной — о косяк, бьет каблучком шнурованного ботинка, лущит семечки.
Гуща (Поздпышеву, козыряет). Еще раз. (Подошедшему Ивану). Ввели тебя в члены ревкома. (Жмет руку. Громко). Забираю сынка вашего. Извините. (Смотрит на револьвер в руках Позднышева). Не шлепните ненарочком.
Иван быстро одевается.
Позднышев (кладет револьвер на постель). Куда это?
Гуща. Так, авральчик небольшой, на флагмане.
Позднышев. А дня не хватает?
Гуща. Так ведь днем митингуем.
Таська. Ванич-чка, а за мной жених явился!
Гуща. Иди вниз, Тася, мы сойдем.
Таська. Не на рысаке подкатил, как бывало…
Гуща. Сойди вниз, говорю.
Таська. Не то из Ревеля, килька, не то из. Гельсингфорса, форсила. А может, и из самого Парижа. Не веришь, Ванич-чка? Пароль доннер, чтоб с места не сойти.
Гуща. Заткнись.
Таська. Фу, грубиян.
Гуща (Ивану). Шевелись, ждут.
Таська (Гуще). Смотри, вернусь к жениху — заскулишь.
Иван (надевает бушлат). Какой еще жених?
Таська. Бывший, Ванич-чка. Из разбитого класса. А чтоб не спутали, приставка — фон.
Летит на пол, сбитая кулаком Гущи. В ту же минуту Гущу сбивает с ног Позднышев.
Иван. Батя!
Позднышев. Уйди прочь! Вы что тут с Кронштадтом делаете? А? В расход вас всех!
Гуща медленно поднимается с пола. Иван помогает ему. Таськабоцман встала, отбежала к порогу.
Почему форма на вас морская? Кто такие?
Гуща (медленно). Матросы мы, комиссар, матросы…
Таська. Чернь они, чернь!
Позднышев. А ты, мамзель, чайка с Морского Бульвара! По какому уставу бескозырку напялила? Сымай! (Сорвал бескозырку с нее, сдернул ленточку, швырнул ей обратно бескозырку). И вы, вы — не краснеете? За ленточку флотскую? Клешники. Кто вас, таких, на корабли пустил? Отвоевался, вернулся в Кронштадт — и будто в чужой дом. Девчонку за собой таскаете, мордуете… Да с вами она и облик человеческий растеряла! Девчонка ведь. До чего ж вы ее довели, стыдобу? Ванька, разве мать тебя окотом растила?
Иван. Батя, а вы сами — что ж себе позволяете? Я так тоже не оставлю.
Гуща. А ты слушай, набирайся. (Позднышеву). Учите нас, учите. Претензий не имею. Кинулся на нее как шальной, из ревности, — что есть, то есть. Низменный, сказать, инстинкт. Недостойный революционного моряка. Тася, прости отчаянного. И вы — простите. И ты, Иван, благодари. За науку.
Иван. А раныне-то… (Схватил с кровати свой револьвер, заткнул за пояс, убежал).
Гуща. Необъезженный. Не серчаю на вас, и вы — не серчайте. (Козырнув, пошел).
Таська (подошла к Позднышеву). Все так некрасиво. Простите меня, простите. (Всхлипнув, убежала).
Позднышев (в ярости сжал кулаки). Свои!.. (Схватил бескозырку, бушлат, пошел к выходу. Вернулся, взял кольт). Отвоевался… (Прицепил к поясу, ушел).
МЯТЕЖ
Флагман эскадры. Штаб. Каюта. Шалашов допрашивает Расколупу. Гуща нервничает, поглядывая на часы. Красный Набат вынул из своего брезентового портфеля тетрадку, записывает. Двое часовых из пантомимы.
Расколупа. Жена у меня тихая была. С городским личиком. Бледненькая, тоненькая. Идет — гнется, ну, мачточка. Люди оглядываются, руками разводят: где там у нее все помещается? Деток народила тоже смирных. Да ведь я и сам, ребята, не из горлопанов, вот приму — тут свинья-свиньей. А почему принимал? Фенька. «Что ты, Расколупа, за мужчина. Думала, ты кадровый матрос, а пальцем ткнешь — перекинешься». Вот зараза три раза. А я приму, делаюсь — другой калибр. Гололед, к Феньке идти под гору, ноги расползаются, а я иду. А Феньке, товарищ Шалашов, того и нужно. Она первач варит. На продажу. Ей я нужен в виде дымовой завесы. Сами судите — какое ее нахальство. А пришел — и ноги присохли. Добираю ее первачу, хотя уже от него с души воротит, и, естественным путем, остаюся с нею до рассвету. И что бы вы думали? Моя — ждет, милая душа, ждет меня, окаянного. Прячется. В канаве. Выйду — за мной, опять-таки на дистанции, с полка бельтова, идет, молчит. Так вот и живем: я — вброд, она — вброд, я — до рассвета, она — в канаве. А осень гнилая, вода — стылая, однажды это, на ночь глядя, иду к Феньке, оглядываюсь — нету за мной никого. Опять оглядываюсь — опять никого, до хаты иду — лежит моя, с городским личиком, на белой подушечке, улыбается мне с ласкою, ничего худого не говорит, а только встать не может. Ну, к Покровам стала отходить. Зовет меня к постели. «Степа, говорит, жили мы с тобой хорошо, завидно, я тебя любила, ты меня любил, что там было — наше с тобой дело, вины твоей передо мной нет, ничего не прошу, а только одного: не приводи Феньку в дом». Похоронили ее как следовает быть, пришли с кладбища, выпили за упокой души. И что бы вы думали? Я за порог и — к Феньке. В тот же день привел ее, естественным путем, в дом. Вот и понимайте как хотите. И делайте со мной как желаете. Желаете — в трибунал, желаете — куда. Барахло тоже не деткам вез. Не таясь скажу — ей. Для куражу. Что я — на Балтике не последняя лайба. Забирайте барахло, ребяты, только гармонь — не трогай. Своя. Вот я весь.
Пауза.
Шалашов. Выйди.
Гуща. Выйди.
Часовые выводят Расколупу.
Шалашов (вынул платок, утер глаза, высморкался). Фенька! Балтфлот живет сейчас другими интересами. И запросами. В трибунал бы надо, а жалею. А революция жалеть не умеет. Эх, была не, была… (Гуще). Дай ему двадцать суток, да не на губе — в морской следственной. Вещи — отнять. Гармонь — оставь. Ну, Фенька… У меня, возьмите. Тоже. Жена. Личное и общественное. Так всё как надо, работает в женотделе… Но… Ревнует. Замучился. Сын уже говорит: слушай, давай ее бросим!.. Главное — не попадает. Готовлю доклад о событиях в Индии — Гуща не даст соврать — до петухов, прихожу домой, голова как кочан, — она как взвоет: «Павиан ты, павиан!» — и будильником по лбу! Выхожу с докладом на массы — записки шлют: откуда ранение? (Нахмурился. Гуще). Материалы о стачечном движении в Ирландии подготовил?
Гуща кивает.
Что там еще у тебя?
Гуща. С увольнительными тут много…
Шалашов. Увольнительных — никаких. Штаб флота запретил.
Гуща. Вы сами вчера троим с эсминца «Азард»…
Шалашов. Выписал, да. А почему выписал? Потому, что ты меня от них не уберег. «Луч света в темном царстве» Добролюбова читал? Не читал. Ты — темное царство. Отказывай. А уж кто сквозь тебя прорвется, тут уж я — луч света. (Красному Набату). Что вам еще добавить? Есть тяга к искусству среди военморов, а ты? В Ораниенбауме давали концерт артиста Шаляпина, цена билета тысяча семьсот пятьдесят рублей. А оклад? Месячный? Военмора? Две тысячи. Не грабиловка? Это не записывайте. (Решительно). Пишите! Чего там! Деморализует… Ну, что еще? Организуем запись желающих в общество плаванья «Дельфин». Это пишите.
Входит Позднышев.
Позднышев. Здравствуй, Шалашов.
Шалашов. Гордей, ты!
Рукопожатие.
А я уж думал — сложил буйну голову. Как брата вспоминал, вот Гуща не даст соврать.
Позднышев внимательно посмотрел на Гущу.
Жинке-то радость! Хороша она у тебя, Гордей. Не захочешь, да оглянешься. Как она? Здесь?
Позднышев (помолчав). Здесь. (Поглядел на Гущу). А этот что?
Шалашов. Гуща-то? Правая рука. Матросы выдвинули сюда, в штаб. Парень с мозгами.
Позднышев. Вижу. (Вынул бумагу, протянул Шалашову).
Гуща (глянул на часы). Разрешите идти?
Шалашов. Погоди. Помочь надо товарищу Позднышеву. Проведем собрания команд, организуем субботники кораблей. С линкора — духовой оркестр. А, Гуща?
Гуща (быстро взглянул на Позднышева). Духовой оркестр — это хорошо. Для бодрости, сказать.
Позднышев. Ты куда сына ночью увел? (Выхватил револьвер, наставил на Гущу).
Шалашов. Ты что? Ты зачем?
Позднышев. А он зачем по ночам — авралы? Что это за авралы?
Гуща молчит.
Шалашов. Что уж ты так, с пушкой играешь? Не шутки, опусти. (Отводит револьвер). Вроде бы война кончилась, Гордей, а ты всё…
Позднышев. Не больно-то, видать, кончилась. И правую свою руку спроси: какой барон в Кронштадт вернулся? Каким ходом? Кто ему мандат на въезд в крепость дал? И не тот ли старый приятель, что меня перед строем по морде учил, в пятнадцатом? Текло, а я не смел утереться.
Шалашов. Какой же барон? А, Гуща?
Гуща молчит.
Позднышев. По евангелию живете: левая рука не знает, что делает правая! Так знай, Шалашов! Нечисто дело! Неладно в Кронштадте, бей тревогу!
Шалашов. Сгущаешь краски, Позднышев. Убери кольт, говорю. Моральное состояние в крепости неплохое. Держим руку на пульсе. Есть, понятно, явления. Нездоровые. Но…
Вспыхнула в небе и сверкнула в иллюминаторах сигнальная ракета. Другая, третья. Гудки. Колокол громкого боя. Заревела сирена. Боевая тревога. Топот многих ног над каютой. В каюту вбегают несколько матросов, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, с наганами.