Дергачева (помолчав). По принципиальным соображениям. (Помолчав). Мужчины часто видят в нас, коммунистках, только женщин, только своих жен.
Малютина. Бывает, вы правы.
Дергачева. А вы замужем?
Малютина. Замужем.
Дергачева. Тогда вы сами все это испытали. (Пауза). В тысяча девятьсот сороковом году летом я жила в Томилине, у мамы. Вечером приехал Николай, мой муж, взволнованный. Вызвал меня в палисадник с веранды, где сидела мама, сказал, что сегодня в газете напечатана статья, в которой утверждается, будто бы он в книге своей дипломные работы учеников использовал. Спросил меня, почему молчу. Я сказала: надо подумать. «О чем?» Я сказала: «Не могу так, с налета, сразу, ведь не мещанка я, которая считает, что только ее муж один кругом прав, а все кругом неправы. (Пауза). Разве я, как коммунистка, могу не считаться с нашей прессой? Нет у меня пока оснований не доверять газете». — «А не доверять мне у тебя есть основания?» — спросил он. Я сказала: «Здесь посторонние, езжай в город, а мне надо подумать, вечером приеду, всё решим». Хотела я ему еще сказать что-то ободряющее, сейчас не помню — что, перебил. «Думай, думай!» — закричал и уехал. С мамой не попрощался. Ушла в лес, обдумала все. Поняла: нет, не должна реагировать на эту статью, муж мой был и остался честным человеком. Поехала ему сказать об этом. Дома его не застала. С тех пор я его и не видела. (Пауза). Никто никогда так и не. узнал причины нашего развода. (Пауза). Вы первая.
Малютина. А вы считаете себя правой?
Дергачева. Больно, тяжело, но я не могла поступить иначе.
Я всегда смотрела на вещи принципиально. Я должна была подумать, определить свое отношение…
Малютина. Сколько лет вы были замужем?
Дергачева. Десять.
Малютина. И не могли за десять лет определить своего отношения? Разве он, понимая, что вы его знаете, как никто, только вы по-настоящему знаете, какой он, — не имел права требовать… вашей веры?
Дергачева молчит.
Руки не подали тому, кто больше всех в ней нуждался… Вы… вы любите его?
Дергачева молчит.
И сейчас любите?
Дергачева молчит.
Да… (Вышла из-за стола, в волнении прошлась по кабинету). Жизнь порою жестоко, даже слишком жестоко наказывает нас. Но не так ли часто мы сами помогаем ей наносить нам свои удары? (Горячо). А я бы все простила любимому человеку, все, а этого бы… никогда! Ушла бы, как он! Разве дети бы удержали! (Пауза). Отвлеклись мы с вами, простите. Впрочем, все это — к делу Хлебникова…
В дверях неожиданно просунулась голова Полудина.
Полудин. Прошу прощения, но в час мне надо быть у министра.
Малютина. А может, до другого раза, товарищ Полудин? Я ведь людей вызвала… И в папке вашей ведь о Дымникове материалы, а не о Хлебникове… Кстати: он что, осужден, этот… Дымников?
Полудин. Полагаю, не вам меня об этом спрашивать, товарищ Малютина.
Малютина. Но вы-то сами имеете данные?
Полудин. Товарищ Малютина, зачем это? Тайны есть и у вас и у нас.
Малютина. У кого это — «у нас»?
Полудин. Ну хотя бы в нашем управлении кадров.
Малютина. Я сама семь лет работала по кадрам и никогда не слышала, что в управлениях кадров есть тайны от партии.
Полудин (вежливо улыбнулся). А ведь вы, товарищ Малютина, еще не партия.
Малютина (помолчав, тихо). Вас послушать, в нашей стране не кадры решают всё, а управление кадров. И нормы партийной жизни тоже не для вас существуют?
Полудин. Я их никогда не нарушал.
Малютина (спокойно). Может быть. Очевидно, я ошиблась, и не вы топали ногами на члена партии Чижова, требовавшего слова… и не вы предостерегали, что все окажутся в позорном положении, если Хлебникова, как вы выразились, вовремя не исключат. И челябинскую группу пугали не вы за то, что она отказалась включить вас и Быкову в группу мастера Пронина и продолжала консультироваться у Хлебникова… А Быкова возьми да и сама приди в МК… (Пауза). Час дня. Вы не опоздаете к министру, товарищ Полудин?
Полудин (задумчиво). Что ж, товарищ Малютина. Дерешься — где-то силы удара и не рассчитаешь. Где-то увлекся Полудин. В чем-то перегнул. Жизнь учит. Но бдительность, товарищ Малютина, бдительность! Не спешите обелять Хлебникова, не спешите!
Малютина. Виноват Хлебников — не сомневайтесь, он понесет наказание. (Пауза). И про бдительность вы вспомнили правильно. Иные забывают о ней, а вокруг нас еще не так мало нечисти, чтобы…
Полудин. Ох, не так мало, товарищ Малютина, да-да!.
Малютина…чтобы мы позволили это оружие не к тем, против кого надо, применять,, чтобы мы позволили пустить нас по ложному следу.
Пауза.
Полудин. Есть о чем подумать, да, да.
Малютина. Разрешите, я подпишу вам пропуск? (Дергачевой). И ваш, будьте добры. (Подписывает, однако, лишь первый пропуск, провожает Полудина до дверей, возвращается, садится).
Дергачева (медленно поднимает голову). Сплоховала я…
Малютина молчит.
Когда его ждать, решения?
Малютина (задумчиво). А может быть, и не надо никакого решения? (Пауза). Может быть, у всей партийной организации есть потребность самой вернуться к делу Хлебникова?
Пауза.
Дергачева (медленно). Может быть.
Малютина (тихо). Может быть, и у вас, Анна Семеновна, есть такая потребность?
Дергачева (еще тише). Может быть.
Малютина. Предварительно я уже докладывала дело Хлебникова. Насколько я понимаю, партколлегия будет склонна именно к такой точке зрения. (Подписывает пропуск). Вот, пожалуйста. (Отдает пропуск Дергачевой, провожает ее до дверей, возвращается, садится. Задумалась).
Стук в дверь.
Входите.
Входит Хлебников.
Садитесь, товарищ Хлебников. Садитесь, пожалуйста.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
КАРТИНА ШЕСТАЯ
В столовой Хлебниковых. Нет массивной пепельницы на рабочем столе, чайного сервиза на полубуфете, ковра на полу. Кто-то уезжает — раскрытый чемодан у дивана, рядом с ним пакеты, свертки, перевязанные стопки книг. У окна Степан и Марьяна. По радио передают «Патетическое трио» Глинки. Вошел из другой двери Павлик.
Павлик (мрачно оглядел обоих). И не звонил?
Марьяна. Нет.
Пауза.
Степан. Пошли заниматься?
Павлик (помолчав). Охота мне кому-нибудь морду набить. Знать бы — кому… (Ушел обратно).
Степан. Да.
Марьяна. Утро все на диване лежал с ногами, глаза открыты. «Чего ты, Павлик?» Молчит. Неужели сломало его?
Степан. Сломало? Нет. Пожалуй, собрало.
Марьяна. Может, и собрало. (Грустно улыбнулась). Мама сказала бы: не было бы счастья, да несчастье помогло. (Пауза). Вон буквы светятся. Словно бы льдинки зеленые. Трубная? Или Красные ворота! Только в Москве такие смешные и милые названия: Палиха, Арбат, Сивцев Вражек. В каждом городе должно быть свое. В Ленинграде — Невский проспект. Ленинграду идут проспекты. А там, видишь, часы освещены снизу? Площадь Маяковского. Наши девчонки сегодня в зале Чайковского. Люди ходят в театры… (Пауза). Хоть бы сегодня с этим все кончилось, Степа… Навсегда из памяти, из сердца вон, словно бы не было. Почему ты молчишь?
Степан. Выходи за меня замуж.
Марьяна. Что?
Молчание.
Степан. Не думал, что скажу.
Марьяна. И не надо, Степан. Ладно? Не надо, миленький.
Степан. Не сердись.
Марьяна. Я не сержусь.
Степан. У меня бы и не вырвалось, если бы…
Молчание.
Марьяна. Ну говори.
Степан. Если бы у тебя все ладно было, ни за что бы не вырвалось.
Молчание.
Марьяна. Ты что же, из сострадания?
Степан. Поверь, Марьяна. Твое горе — мое. Все эти месяцы, ты знаешь… я с тобой был. Утром, ночью, дома, на семинаре — всегда. Я убежден, все кончится, как должно кончиться, иначе быть не может, но все равно…
Марьяна. А нам на бедность не надо. Наша семья в милостыне не нуждается. (Повернулась к окну).
Степан. За что обижаешь?
Марьяна не отвечает.
Какая ты…
Марьяна не отвечает.
Как хочешь.
Марьяна не отвечает.
Пойду. (Идет к дверям).
Марьяна (не оборачиваясь). Никуда не ходи.
Степан (обернулся, живо). Ты мне?
Марьяна (не оборачиваясь). Встань здесь, говорю.
Степан возвращается, встает рядом.
И молчи…
Степан. Я…
Марьяна. Молчи, слышишь?
Вошел из коридора Черногубов с трубкой в руках.
Черногубов. Огонь есть в доме? (Увидел Марьяну и Степана. Оглядел их, подошел к столу Хлебникова, не нашел пепельницы, ничего не сказал, взял со стола спички, пошел).
Марьяна. Ион Лукич, куда вы?
Черногубов только махнул рукой, не ответил, ушел.
Неудобно.
Степан. Наплевать.
Марьяна (изумленно). Что ты говоришь, Степан?
Степан. Я говорю — наплевать. Мне сейчас на всех наплевать. Марьяна (по-прежнему не поворачиваясь к нему). Какой ты… решительный.
Степан. Какой есть.
Молчание.
Так как?
Марьяна. Что — как?
Марьяна (робко). Степан, а что там светится? Вон, где буквы бегут?
Степан. Выйдешь?
Степан. Оставь в покое эти дурацкие буквы. Я тебя спрашиваю.