Черногубову). Теперь жми, морская душа!
Они обнимаются с Черногубовым.
Черногубов. Да ты расскажи, как дело было.
Хлебников. Расскажу, все тебе на вокзале расскажу. Четыре с половиной часа одно персональное дело разбирали. Наших коммунистов из главка всех до одного вызвали. Говорили без регламента. (Засмеялся). По правде сказать, момент был, когда, помоему, про меня и вовсе забыли. Да и сам я тогда забыл, что разбирается мое дело. Большой разговор по существу — о бдительности, подлинной и мнимой. О врагах партии — скрытых и явных.
Черногубов. О Дымникове разговор не возникал?
Хлебников. Возникал.
Черногубов. Ну?
Хлебников. Сказал как есть. И еще добавил: окажется невиновным — рад буду. Всегда лучше, если одним честным человеком на свете больше. (Неожиданно). Дай еще тебя обниму!
Черногубов. Да ну тебя!
Дядя Федя. Позволь и мне пожать твою честную руку, ангел мой. (Жмет руку Хлебникову).
Черногубов. От беспартийных большевиков.
Телефон.
Александра Ивановна (берет трубку). Да. Дома. Быкова? Какая Быкова? (Радостно). А, здравствуйте, здравствуйте. Сейчас дам. Тебя, Алексей… Которая руку мне пожала…
Марьяна. И люстру зажгла!
Хлебников (взял трубку). Вера Владимировна! Да, спасибо, принимаю поздравления. Так и должно было быть, Вера Владимировна. Что? Ну, Вера Владимировна, зачем же? (Закрыл рукой трубку, Марьяне). Дурища, ревет, как ты… Ладно, Вера Владимировна. Завтра увидимся. (Повесил трубку). А почему никто меня не спрашивает, где я работаю? Дядя Федя, где я работаю?
Дядя Федя. Где ты работаешь, душенька?
Хлебников. Я работаю начальником технического отдела главка предприятий Востока.
Марьяна (зло). А он?
Александра Ивановна. Господь с ним, Марьяна. Реабилитировали отца, хватит тебе.
Марьяна. Мне не хватит. Не хватит! (Хлебникову). Я о Полудине.
Хлебников. О каком Полудине? A-а… (Черногубову). Там, в МК, доказывал, что МК не все знает… Выяснилось же, что МК знает все, даже то, что я в биографии его не первый. Но последний. Конец. (С удовольствием). К черту Полудиных! Да! Распоряжением министра мне оплачивают проезд в Челябинск и обратно, плюс суточные и гостиница. Самое же непостижимое — главбух визу наложил: оп-ла-тить! Старожилы утверждают: в истории бухгалтерии нашей впервые! (Вдруг, помолчав). А ведь в Челябинске меня вахтер дальше проходной не пустил. Из главка запрет строжайший. Вернулся в гостиницу вечером, дождик сечет, лампочка в номере тусклая, на стене «Лес» Шишкина, из крана водица кап-кап, вас нету…
Александра Ивановна. Не к чему вспоминать!
Хлебников. Сел в пальто поперек кровати, руки сложил крестом. Вдруг дверь будто с петель сорвалась, шум, гам, ветер! Вся пронинская бригада с женами! Взяли Хлебникова на руки, черти! И утром под свою ответственность — на завод! Вахтер под козырек, а я ему чуть язык не кажу… Ладно. Завтра с утра на работу, а в воскресенье, дядя Федя, мы с вами в Сандуны.
Павлик. Бассейн открыт, я с вами.
Хлебников. Возьмем с собой банные веники…
Дядя Федя. Какие веники, дружочек? Я завтра в Софию уезжаю.
Хлебников. В Софию? В какую Софию?
Дядя Федя. Ну в какую Софию? София на свете одна. Столица Народной Республики Болгарии.
Хлебников. Это мы слыхали. Да вы-то туда зачем?
Дядя Федя. Еду на съезд виноделов. Членом советской делегации.
Хлебников. Вы, дядя Федя?
Дядя Федя (скромно). Люди растут, ангел мой.
Хлебников. Чего ж вы мне раньше не сказали?
Дядя Федя. Не спрашивал, Алешенька.
Черногубов. Я говорил — родич как родич. Бывают и похуже. Поетой, он еще у нас с тобой рекомендации попросит.
Дядя Федя. Будущее покажет.
Черногубов (глянул на свой чемодан, вздохнул). Знай, моряк, честь. Погрелся у чужого очага — и вон. (Идет к чемодану, укладывается). Да и дома меня заждались.
Хлебников. Дома?
Черногубов. На базе. К своим пора.
Марьяна. Ион Лукич…
Черногубов. Ну, что тебе, девятнадцать с половиной? Или теперь уже все двадцать?
Марьяна. Ион Лукич… Алексей Кузьмич мне больше, чем отец. А вы, Ион Лукич, вы мне и нашей семье больше, чем друг.
Пауза.
Черногубов (покашлял). Давай-ка мне пакет, вон тот, у дивана. (Пауза). Спасибо, студентка.
Александра Ивановна. Пора, Ион Лукич, пора. Я бы уж от страха умерла, что на вокзал не поспею. Павлик, возьми чемодан. Марьяна, пакет. Алексей, бери этот сверток. И книги.
Степан. Я за такси, на угол. (Бежит).
Дядя Федя. Позвольте и мне что-нибудь взять.
Все идут к выходу. Слышится детский плач.
Александра Ивановна. Ну, мать, Мишку забыла. Я только до низу.
Хлебников. Ничего с ним не будет, с твоим Мишкой. Ты должна его проводить и на вокзал.
Черногубов. Справедливо. У Михаила вашего всё впереди, его еще барышни провожать будут.
Александра Ивановна. Кто же останется?
Павлик. Ну кто? Я.
Марьяна. Ты с Мишкой?
Павлик. Что вы все удивляетесь?
Марьяна. Да так как-то. Не привыкли.
Павлик. Лишние разговоры.
Черногубов (жмет руку Павлику). А в общем, парень ты как парень. И ветру будто бы в голове поубавилось. Будь здоров.
Павлик. Салют!
Все идут к дверям. Навстречу им входят Степан и Колокольников.
Степан. Такси внизу.
Колокольников. Я столкнулся с сыном, и он сказал: у тебя все в порядке, Алеша. Я понимаю. Мои поздравления, учитывая всё… и сегодняшнюю мерзость Клавдии Сергеевны… до некоторой степени смешны и нелепы. И радостно мне, Алеша, и как-то… неловко… И сам я…
Хлебников (обрывает). Ладно. Как вы, дядя Федя, говорите — «будущее покажет, душенька»? Пошли.
Все, кроме Павлика, уходят в переднюю. Павлик направляется в комнату, где спит Мишка. Столовая пуста. Из передней доносятся оживленные голоса, смех. Возвращается Степан. За ним — Марьяна.
Степан. Я, понимаешь, хотел…
Марьяна. Скорей, неудобно…
Степан. Руку твою… Можно? (Берет ее руку, целует).
Марьяна. Степан, ты хороший!
Поклянись мне. Что бы ни случилось, правду говорить. Мне. И всем. А рука эта твоя. Можешь опереться на нее, что бы ни случилось…
Выходит Павлик, держа завернутого в конверт Мишку. Видит Степана и Марьяну, отворачивается.
Павлик!
(Павлик идет к ним, молча кладет свободную руку на их руки). Побежим!
И, держа друг друга за руки, Марьяна и Степан убегают. Павлик с Мишкой остаются одни. Занавес
ГОСТИНИЦА «АСТОРИЯ»
Драма в четырех действиях
Действующие лица
Коновалов Василий Фролович — летчик, командир «Дугласа».
Тюленев ИванИванович — второй пилот.
Нарышкин Петя — стрелокрадист.
Троян Вадим Николаевич — военный журналист.
Екатерина Михайловна — бывшая жена Коновалова.
Рублев — ее муж, конструктор.
Илюша — сын Коновалова.
Светлана — его невеста.
Батенин Глеб Сергеевич — доктор филологических наук.
Линда — сотрудница аппарата Совнаркома Эстонии, эвакуированная из Таллина.
Аугуст, Ян — ее друзья.
Люба — бывшая официантка, заведующая этажом, заместитель начальника ПВХО.
Жемчугов — инспектор отдела перевозок.
Голубь Маруся — старшина, шофер.
Дуся — работница.
Полина — работница.
Лейтенант.
Боец.
Сентябрьские ночи 1941 года в Ленинграде. Гостиница «Астория» на площади Воровского. В сумраке свинцовой балтийской осени громада серого камня кажется неожиданно похожей на мертвое горное селение, вырубленное в скалах. Ни огонька — разве блеснет, чтобы тут же сгинуть, ниточка света в одном из наглухо зашторенных окон. Черный всадник на черном постаменте стережет площадь. Его бронзовый профиль вдруг багровеет от недобрых всполохов. С купола Исаакиевского собора, обращенного в рядовую огневую точку, иногда рванется в небесную темень трассирующая кривая. Тут, в гостинице, в сентябре 1941 года волею всегда естественных и всегда удивительных военных обстоятельств негаданно и преднамеренно столкнулись судьбы разных людей — военных и штатских, несчастных и счастливых, сильных и слабых, прекрасных и подлых.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Двухкомнатный номер в гостинице «Астория». Дальнее уханье пушек. Частит метроном войны в черной тарелке радио. Пианино. Под картиной в богатой резной раме — таверна в Голландии, пенящиеся через край кружки, обильная снедь на некрашеном столе — на гобеленовом диване с золочеными спинками, накрывшись шинелью с обожженными краями, свесившимися на французский ковер, спит старшина Голубь. К наборной работы шкафику с амурами прислонился автомат, подле него — связка гранат. На кресло накинуты противогазы, на подлокотнике — пистолетная кобура на ремне. За столом, в шинели, с трубкой в зубах — Троян. Диктует в телефон. На столе — блокноты, планшет, портативная пишущая машинка. Из ванной комнаты, намыливая густую, давно не бритую щетину, выходит Батенин. На нем выгоревшая почти добела и пошедшая пятнами красноармейская гимнастерка, коломянковые брюки заправлены в брезентовые сапоги, облепленные ссохшейся грязью.
Батенин. Вода еще идет, но уже только холодная. И лампочка перегорела.
Троян. От сотрясения. Брейтесь здесь. (В телефон). «…Ценою неимоверных потерь…»
Батенин. Немцам удалось?..
Троян