Тюленев. Будет, сержант. Разговорился.
Нарышкин. Да я спросить хотел…
Тюленев. Спрашивать будем после… (Усмехнулся). После прогулки в Бранденбургском лесу…
Нарышкин (уныло). Ясно. И где такой лес, товарищ капитан?
Тюленев. А вот проедешь Берлин и сразу, тут же, и лесок… А пока до него не добрались… И помолчим.
Нарышкин (уныло). Ясно. Я только в отношении майора… Хотел бы разъяснения, товарищ капитан… Что же, до того лесу и будет за майором хвост оземь биться? Зря его — так. Напротив, полную чуткость ему, всё ему окажи, на всю железку! Может, я политически неграмотно рассуждаю, товарищ капитан, так вы разъясните. Он же теперь — что? Он же теперь свою партийную честь защитить желает, поскольку хочет доказать, что он верный сын Родины и так далее… Он Ленина город желает защищать и в смертельный миг на себя берет всё. Вот разъясните, не пойму: как же не может быть ему при этой обстановке сто процентов доверия?
Жемчугов (покашлял). Тебе-то легко тут. Сто процентов… А ты войди в их положение. Время-то вон какое… Кого обнять, а кого и из пистолета на месте… Оправдать надо доверие, понятно?
Нарышкин (уныло). Понятно. Только… Чтобы его оправдать, опять-таки его иметь при себе надо?
Жемчугов. Кого?
Нарышкин. Доверие.
Жемчугов (покашляв). А может, человек еще свою злобу держит? А может, он еще ее копит? Ты в душе его был?
Нарышкин (уныло). Понятно. Только мне думается… Коли уж его оттуда выпустили, так теперь не то что полк — ему и дивизию можно доверить и корпус…
Коновалов медленно выходит из другой комнаты. Все вскакивают от неожиданности.
Коновалов (тихо). Не надо мне корпуса, сержант. Дивизии не надо. Пусть дадут мне один истребитель, и я покажу, кто враг народа!
Тюленев (помолчав). Где вы были, Василий Фролович? Коновалов. Бригадного комиссара Плеско искал: На острова улетел. (Помолчав). Бранденбургский лес?.. Что ж. (Нарышкину, нахмурившись). Много болтаете, — знал бы, не брал в экипаж. Жди внизу, пока «форд» с аэродрома не придет.
Нарышкин. Есть. Разрешите идти?
Коновалов (молча кивнул). И вы, Жемчугов.
Жемчугов козырнул, пошел следом за Нарышкиным.
Поработайте немного над его политико-моральным… И ему будет польза и… и вам.
Жемчугов, снова козырнув, молча уходит из номера.
(Идет к дверям). Дежурная! Дежурная!
Появляется Люба.
Оформляйте отъезд. Где ваши двадцать два килограмма? Ну, сын ваш где? Пусть собирается…
Люба. Нет у меня сына, товарищ майор, спутали.
Коновалов. Троян спутал.
Люба. Троян? (Засветилась). Надо же… Братишка, Василек, как же. (Опечалилась). Ой, захворал парень некстати, вот уж некстати, Сыпка по телу побежала, неудача какая…
Тюленев. Прилетим еще.
Люба. Не поздно будет?
Тюленев. А это от вас, от ленинградцев, зависит.
На пороге Троян. Люба метнулась к нему.
Люба (порывисто). Спасибо вам, Вадим Николаич… (Всхлипнула, кинулась прочь из комнаты).
Троян. Нервная обстановка, однако, в городе. Салют, камарады! (Отстегивает кобуру). А я думал, ты уже воюешь.
Коновалов (с усмешкой). Отвоевался. (Тюленеву). Будем собираться, капитан?
Троян. Куда?
Коновалов. В тыл. (Тюленеву). Позвоните в Адмиралтейство, с аэродромом свяжитесь.
Тюленев уходит.
(С той же усмешкой дотрагивается до кобуры). Палить-то из него — знаешь?
Троян. Палить-то невелика наука, а вот как его, дьявола, заряжать? Почему же в тыл, Василий Фролович?
Коновалов. Неполноценный я человек. Уяснил? А вдруг я к немцам перекинусь, — мало ли что? И… и не будем пальцем по стеклу размазывать. Ты с фронта? Ну? Что там? Муть?
Троян. Муть.
Коновалов. Почему он город не бомбит?
Троян. Вот почему?
Коновалов. Психическая?
Троян. А черт его знает. Был я в Смольном.
Коновалов. Ну?
Троян. Сегодня ночью… (Достал карту из планшета). Вот тут. Высажен парашютный десант… Те, кто Крит брали…
Коновалов (смотрит на карту). На Неве?
Троян (кивает). Наши зацепились на Невской Дубровке, — видишь «пятачок»? Забавно, однако.
Коновалов. Забавно?
Троян. Что я тебе военную обстановку разъясняю, — забавно.
Идите, идите, тут разглашают военные тайны… впрочем — германского генерального штаба. (Тычет пальцем в карту). Через Пулково, Урицк они хотят ворваться на южную окраину города. Тут — сомкнуться с финнами… Тогда кольцо замкнется окончательно… Ленинграду полная, полная блокада грозит.
Коновалов. А удастся ли?
Троян пожимает плечами.
Ты-то как считаешь?
Троян. Я? Какое это имеет значение?
Коновалов (продолжая изучать карту). Голова-то своя есть на плечах?
Троян. Этот вопрос для меня неясен. Впрочем, то, что надо считать, вы можете прочитать в моих корреспонденциях. Коновалов. Молодец. Вырос.
Троян. С тех пор как мы перестали видеться по не зависящим от тебя обстоятельствам, я рос именно в этом направлении.
Вошел Тюленев.
Тюленев. С аэродромом связался. Машина за нами вышла. Самолет погружен.
Батенин. Присчитайте и вес вашего друга. (Показывает на Трояна).
Троян. Мерси, не собираюсь пока.
Батенин. Да? (Дает Трояну телефонограмму).
Троян (прочел, растерянно улыбаясь). Вызов… в Москву… Коновалов (вздохнул). Что ж. Судьба. (Снова вздохнул). Заберем. (Тюленеву). Сильный перегруз?
Тюленев. Взлетим.
Коновалов. Ступай рассчитайся — и айда.
Троян (мнет в руках телефонограмму). Что? Да. Ладно. (Идет к дверям).
Батенин (вдруг кинулся за ним). Слушайте, Троян…
В дверях они встречаются с Илюшей.
Илюша. Здравствуйте.
Троян. Здравствуй, миленький, здравствуй.
Батенин и Троян уходят.
Коновалов. Так. (Оглядывает сына).
Шинель Илюши плохо пригнана, топорщится в складках, обмотки накручены неумело, пилотка сдвинута к затылку.
(Печально). Вполне боевой солдат Швейк. А, Тюленев?
Тюленев. Обомнется.
Коновалов. В охрану бы какую на завод пошел, дел в Ленинграде найдется.
Илюша. Нет, папа.
Коновалов. Штатский ты человек, понимаешь? И… и незачем, незачем…
Илюша. Есть зачем, папа. Тебе это известно лучше, чем мне.
Пауза.
Тюленев (покашлял). Так я там… оформлю выезд… (Уходит). Коновалов. Вместо меня идешь?
Илюша. Нет, не…
Коновалов. Вместо меня. (Пауза). Ой, Илюшка, погано. Одни мы с тобой…
Илюша (смутился). Мы… мы не одни, папа. (Подошел к двери). Света! Света, как хочешь, но несерьезно., (Коновалову). Необыкновенно застенчива, папа!
Коновалов. Кто?
Илюша. Невеста.
Коновалов. Кто-о?
Входит Светлана. Она в самом деле держится застенчиво, как, вцрочем, держались бы многие девушки в схожей ситуации. У Светланы — тоненькая, еще не сложившаяся фигурка и изумленные глаза. Она в ватнике, в брезентовых штанах, в синем беретике.
Светлана. Здравствуйте, Василий Фролович.
Коновалов (растерянно). Привет. (Илюще). И… имени-отчеству обучил?
Илюша. Светлане известно о тебе, папа, с первого и до последнего дня. Я ей всю твою жизнь рассказал. И басмачи, и Врангель, и Мадрид, и… и всё. Даже внешность твою описал, и, видишь, она сразу определила, что ты — это именно ты…
Коновалов. Исключительно. (Оглядывает Светлану). Невеста?
Илюша. Невеста, папа.
Коновалов. Исключительно. И когда же вы… порешили?
Илюша. Сегодня утром.
Коновалов. Тоже не так давно.
Светлана (тихо). Когда ваш сын вышел из военкомата, я ждала его, и первое, что я увидела, была ладанка…
Коновалов. Ладанка?
Илюша (смутился). Ну ты знаешь, папа. На Светлану почему-то произвело впечатление. Обычный воинский медальон: Фамилия тут. (Показал). На всякий случай, конечно…
Коновалов молчит.
То, что мы встретились со Светой, папа, разумеется, чистая случайность. Но эта случайность — необыкновенная. Светлана на посту стояла, — у входа в бомбоубежище. Вот как раз в этом беретике синем. А я как раз мимо шел, и загнал меня в убежище милиционер. Не иди я мимо и не будь сигнала тревоги… Светлана поначалу мне ничего особенного и не сказала, но…
Коновалов (грустно). Но все равно — это было необыкновенно…
Илюша. Да. Не смейся. Это было удивительно, необыкновенно й… и прекрасно. Света, правда? Я тебе говорил, у нас с отцом еще тогда, я был мальчишкой, еще тогда такие отношения были… можно ему было говорить все. Это уж такой отец… Она стесняется, папа, а вот странная вещь! Тревога длилась два часа, и мы вышли на улицу, но уже давным-давно знавшими друг о друге всё до мелочей, до привычек, папа… И казалось, если чему и должно удивляться, то единственно тому, что мы встретились так поздно. Нам обоим, видимо, до этого просто не везло. Но все равно: рано или поздно, там или здесь, где-то, в какой-то точке земли мы должны были встретиться, я теперь даже не представляю, как могло быть иначе, и Светлана — тоже…
Входит Люба.
Люба. Разрешите? Вещи соберу. Вадиму Николаичу. (