Анютка охотно подает.
А н ю т к а. Молочка, не взыщите, нету.
И в у ш к и н. Было три коровы?
А н ю т к а. Взяли. За недоимки.
И в у ш к и н. Сразу трех?!
А н ю т к а. Зачем? Не сразу, по одной…
О х а п к и н. Заваруха была, без власти, ну и не платили. А теперя твердая власть навалилась, адмиральская…
Ивушкин садится за стол, к самовару. Охапкин стоит.
И в у ш к и н. А ты, Анисим Федорович?
О х а п к и н. Я-то? (Кряхтя и охая, осторожно присаживается.)
И в у ш к и н. Что, тоже болеешь?
О х а п к и н (покосившись на Анютку). Так, пустяки… прострел…
Анютка, сдерживая смех, прикрывает лицо ладонью.
И в у ш к и н (щелкнув пальцем по самовару). Помнишь, как ты в патруле с этим аппаратом стоял?
О х а п к и н (захлебнувшись чаем). Чего вспоминать-то?! Было — сплыло. Мало ль на чьей стороне по случайности приткнешься!
И в у ш к и н. Тебя грабят, а ты — лапки кверху?
О х а п к и н. А что я против такой силы? Все королевства супротив нас. Вон, болтают, тальянцы ажноть в Сибири объявились! Которые с южных морей.
И в у ш к и н. А ты прислушайся: по всей Кулунде молоты в кузницах стучат… народ мечи, пики кует.
О х а п к и н. Слыхали кое-что. Ты, грят, самый главный подпольный штаб?
И в у ш к и н. Много в степи подпольных штабов, Анисим Федорович. Еще большой пожар впереди, а маленькие огоньки во многих местах вспыхивают.
Голос с улицы: «Анисим, налоги тянут!»
О х а п к и н. Вишь, власть, а? Ты б ее, удавку, забыл, так сама тебя помнит…
Заметались Охапкины по избе. Ивушкин взобрался на печь. Еще со двора слышны голоса сборщиков налога: «Что у них еще значится?» — «Самовар». Охапкин слышит и, схватив самовар, ищет глазами, куда б спрятать единственную ценность. И находит — бросает самовар в зыбку, прикрывает тряпкой.
Анютка, качай!
В избе появляется с б о р щ и к н а л о г а.
С б о р щ и к. Где самовар?
Анютка качает зыбку.
О х а п к и н. А прохудился — выбросили.
Сборщик ищет. Опустившись на четвереньки, заглядывает под скамью. Из самовара, лежащего в зыбке, полилась вода — да прямо сборщику за ворот…
А н ю т к а (испуганная, еще старательнее качает зыбку). А-а-а, а-а-а-а!
С б о р щ и к. Тьфу! (Встает, обтирается шапкой.) Где самовар?
О х а п к и н. Говорю, прохудился, выбросили.
Плюнув с досады, с б о р щ и к уходит. О х а п к и н выходит проводить.
А н ю т к а. Дядя Ивушкин, Ванька наш мамку к фелшару не повез, не! Тятька врет. Мамка сама его прятать повезла от солдатчины. В некруты его брали адмиральские. Теперь он в бегах. А тятьке шомполами каратели всыпали…
И в у ш к и н. За что они ему?
А н ю т к а. А за Ваньку! Всех мужиков пороли, у кого сыны от солдатчины сбегли.
И в у ш к и н. Вот какой у него прострел!
Входит О х а п к и н.
О х а п к и н. Как ворюги, по-темному…
И в у ш к и н (слез с печи). Терпи, терпи, Анисим Федорович.
О х а п к и н. А ты давай-ка мотай из села! Петька Тельнихин с отрядом в Чесноковке, сюда собирается. Там и Любаха с ним.
И в у ш к и н. Какая Любаха?
О х а п к и н. Твоя… Ферапонтова дочка. Она теперь в тельнихинской дружине Святого Креста.
И в у ш к и н. Вот куда подалась… Лихую весть ты припас для меня, Анисим Федорович.
О х а п к и н. Весть как есть.
И в у ш к и н. И кто ж там, в этой дружине?
О х а п к и н. С правого флангу, вестимо, богатые. А так, окромя, всякие, даже из голытьбы, заблудшие. (Берется за спину.) О-ох, мотай, паря! Село наше, примерно сказать, открытое, без гарнизону, да ить тоже страх… То карахтерные налетят, то милиция иль еще какая войска… За сокрытие большевика — расстрел.
А н ю т к а (срывается вдруг). Как не совестно?! В непогодь человека гнать… Оставайся, дядя Ивушкин! (Просительно глядя на отца.) Оставайся… Дело к ночи.
Охапкин молчит.
И в у ш к и н. Я у тебя, Анисим Федорович, на всю ночь не останусь. Часок-другой пережду и отчалю. Дело тут у меня. (Устраивается на широкой скамье и, перед тем как укрыться армяком, вынимает из кармана книгу.) На вот, Анютка, если хочешь, книжку почитай.
А н ю т к а (жадно берет). Спасибо вам.
О х а п к и н. Эта книжонка-та… э… э… тая?
И в у ш к и н. Другая! (Укладывается.)
А н ю т к а (подходит к лампе, раскрывает книжку, читает по слогам). «Бессмертные похождения кавалера до Ламадьена, храбрейшего из смертных»…
За окном цокот конских копыт, говор. Ивушкин встал со скамьи.
О х а п к и н (в страхе). Быстрая вошка, да ить частый гребешок…
А н ю т к а. Сюда, сюда! Там лаз на чердак, а с чердака в огород…
И в у ш к и н. Погоди, Анютка. (Вынул револьвер, проверил.) Страхи, должно быть, напрасные… (Выходит с Анюткой.)
Громкий стук в окно. Голос: «Эй, хозяин, отпирай!» Охапкин выходит в сени. Возвращается с д в у м я в о о р у ж е н н ы м и л ю д ь м и. Один из них — тот самый солдат, что стоял с Ивушкиным в петроградском патруле. Это — Ефим Мамонтов.
О х а п к и н. Проходите… господа…
М а м о н т о в. А ежели товарищи?
О х а п к и н (присматривается). Быдто с лица знакомый…
М а м о н т о в. Да и я тебя, кажется, где-то встречал. (Подает руку.) Мамонтов.
О х а п к и н. Мамонтов?! Это твой отряд адмиральскую милицию в Чистюньке порешил?
М а м о н т о в. Было такое дело. А это мой помощник, Епифанов.
Сплошь увешанный оружием, массивный, с туповатым лицом, Епифанов важно поводит глазами, делая вид, что не замечает протянутой руки Охапкина.
О х а п к и н. Эт-та да-а!.. Анютка!
А н ю т к а (появляется). Здесь я.
О х а п к и н (тихо). Упреди Ивушкина… партизаны, мол, это… А то он в темнотище пальбу затеет.
М а м о н т о в (Охапкину). Человек тут один у тебя, часом, не бывал?
Входит И в у ш к и н.
И в у ш к и н. Сам понял, что свои. Здравствуйте.
Ивушкин и Мамонтов смотрят друг на друга.
М а м о н т о в (изумлен). Неужто…
И в у ш к и н. Ефим!
Они крепко обнялись.
М а м о н т о в. Хлеб и розы, а?
И в у ш к и н. Вспоминал я тебя, Ефим.
М а м о н т о в. А я? Эх… ночь та петроградская на всю жизнь отметиной легла. Значит, это ты тут степь поднимаешь? А я слышу — Ивушкин да Ивушкин… Дай-ка, думаю, пошлю связных, разыщу его, да и познакомлюсь!
О х а п к и н. Стал быть, не случайно вы тут-ка стакнулись?
И в у ш к и н. Мы тебе доверяем, Анисим Федорович.
О х а п к и н. Доверяли зайцу медведей сторожить…
И в у ш к и н (смеется). Вот ты какой, знаменитый Мамонтов, гроза адмиральских карателей!
М а м о н т о в. Ты не чурайся, Егорка, подойди сюда.
Е п и ф а н о в. Мы можем подойти, не гордые.
М а м о н т о в. Знакомься с товарищем Ивушкиным.
Е п и ф а н о в (протягивает руку). Можно. Мы не против краткого знакомства.
И в у ш к и н. Почему краткого?
Е п и ф а н о в. А что вам тут, питерским, делать? Залетели в нашу степь и улетите.
И в у ш к и н. Эсер?
Е п и ф а н о в. Это не играет значения. (Выходит.)
И в у ш к и н. Зачем тебе, Ефим, эта подпорка?
М а м о н т о в. Егор? С одного села мы. В одной стенке на кулачки ходили.
И в у ш к и н. А в какой стенке он теперь? Смотри, браток! Постой-ка, постой, а самоварника ты узнал? (Указывает на Охапкина.)
М а м о н т о в. Бат-тюшки… (Обнимает Охапкина.)
И в у ш к и н (весело). Весь патруль в сборе…
М а м о н т о в. Давай обрешим дела. Связь между нашими отрядами нам надо установить.
И в у ш к и н. Где советоваться будем?
М а м о н т о в. Да в этом кабинете.
О х а п к и н. А как, ежели карахтерные нагрянут?..
М а м о н т о в. Каратели, Анисим, страшные, когда от села до села, от человека до человека — пустота. А как поднимется степь — все села, все люди!..
О х а п к и н. Ежели чаю пожелаете, самовар в зыбке, сберегся.
И в у ш к и н. Родину береги, Анисим Федорович, тогда и самовар уцелеет.
О х а п к и н. Вишь ты, паря… родина — она штука совместная, а самовар — мой!
Заимка Тиуновых. Большая горница, напоминающая ту, что в избе Охапкина, но богаче обставленная. Богатый киот, горит лампада. Т и у н о в, мрачный, постаревший, сидит перед пьяным П е т ь к о й Т е л ь н и х и н ы м.
П е т ь к а. Истуканом смотришь, да?! А мне кровь бельма заливает…
Т и у н о в. Самогон, а не кровь.
П е т ь к а. Пускай! Что, как не пить? Куда ни качнешься с отрядом — бьют! Мужики, свои, степняки сибирские, ловят, как волков. Все села взнялись, все поголовно! Заварили кашу большевики, ох и круто заварили… Все отряды в одну армию свели. Штаб у них… Шта-аб! Главнокомандующий!.. Ефимка Мамонтов, унтер-офицер, востровский мужик. Первый друг этих питерских закоперщиков… Мать наша, степь Кулундинская, ни пройти, ни проехать — на пику, на саблю нарвешься. Кованые пики у них, одна винтовка на отряд, а дерутся, сволочи… Откуда злость такая, Ферапонт Михайлович?
Т и у н о в. Откуда и твоя. Люди разобраться хотят.
П е т ь к а. В чем, в чем тут разбираться?!
Т и у н о в. Степь всегда была ровная, а люди на ней — один небо чубом цепляет, а другой из ковылей не виден…
П е т ь к а. Так разве ж мы можем допустить?.. Я — Тельнихин! Движимое, недвижимое и в наличности… а тут… всякая шантрапа… из ковылей…
Т и у н о в. Хочешь, тайну тебе открою? Тайну своей жизни? Э, нет, в самогоне ты по горло…