Входит В а л е р и й.
В а л е р и й. Штраф! Платите, парочка.
О л я. Иди, мама тебя покормит.
В а л е р и й. А чего вы тут сохнете? Пошли бы в парк. Цветы. Кафе. Люблю посидеть. Официантки, как на пуантах, прыгают, соображают, с кем имеют дело. Представитель власти. Знаете, что такое власть, Максим… Павлович?
М а к с и м. Нет, не знаю.
В а л е р и й. Вот я маленькую власть имею, да и то стоят передо мной… Почему в неположенном месте в обнимку ходите, молодые люди?! Это вам что, набережная Сены? Уберите руку с плеча вашей девочки, голубчик…
О л я. Пошел вон отсюда.
В а л е р и й. Что? Как вы, гражданочка, высказались?
М а к с и м. Хватит!
В а л е р и й. Так и быть, объясняйтесь. Пока мой новоиспеченный братишка Андрюшенька в третьем отделении милиции отдыхает.
О л я. Что с ним случилось?!
В а л е р и й (в дверях). Пристал к какому-то прохожему. А наши ребята тут как тут, быстро его сделали. Я, конечно, вмешался, но братишка с характером — говорит, что обойдется без моей помощи. (Скрывается.)
О л я. Максим, выручайте.
М а к с и м. Иду.
О л я. Скорее, Максим.
М а к с и м уходит. Появляется В а л е р и й с полотенцем.
В а л е р и й. Ольга… Дача, квартира, машина. Гляди, прозеваешь! Толстая сберкнижка. Колоссальный блат. А что? Девчонки еще и не такое делают. Подловят какого-нибудь академика. Один сезон с ним на юге, другой сезон — с ним, глядишь, инфаркт. Вечная память ветерану науки. Теплый некролог в газете. А молодая вдова ту-ту-ту-ту — опять, и, уже свободная, как птичка, мчится на юг. (Выходит.)
Входит А н д р е й.
А н д р е й. Ты поразительно похожа!
О л я. На кого?
А н д р е й. Я только что видел одного очень близкого и пока далекого тебе человека.
О л я. Скажи-ка, братик, сколько ты выпил?
А н д р е й. Сейчас — каплю. Вот уж где я наберусь, так это на нашей с тобой свадьбе!
О л я. Ты с ума сошел.
Входит М а к с и м.
М а к с и м. А, нарушитель уже здесь.
А н д р е й. Благодарю. Здесь, и возле милой своей сестренки.
О л я. Так, значит, едем, Максим?
А н д р е й. А куда берете курс?
М а к с и м. Москва.
О л я. Едем. (Выходит.)
А н д р е й. Максим, проявите великодушие.
М а к с и м. То есть?
А н д р е й. Зашвырните меня в азиатские джунгли. Там, я знаю, звери прожорливые.
М а к с и м. При одном условии. Зашвырнусь и я с вами. Пусть сожрут и меня!
З а н а в е с
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
И в а с ю т а увлеченно работает, просматривает свои записи. Входит О л я.
О л я. Сергей Матвеевич, мне звонили?
И в а с ю т а. Минаев. Просил передать: билеты на самолет заказаны.
О л я. Спасибо.
Ивасюта углубляется в работу. Входит П о к а т о в, большой, длиннорукий человек лет шестидесяти, с римским профилем и седой челочкой над бугристым лбом.
П о к а т о в (остановился, пристально смотрит на Ивасюту). Это, стало быть, вы из Москвы, из архива?
И в а с ю т а. Я.
П о к а т о в. Бумажечки… да и вид не здешний…
И в а с ю т а. А вы ко мне?
П о к а т о в. В краевой газете заметку прочел… Просите откликнуться, кто знал Василия Качурина.
И в а с ю т а. Садитесь, пожалуйста.
П о к а т о в. Значит, вы лицо официальное?
И в а с ю т а. Безусловно.
П о к а т о в. А проживаете, извиняюсь, почему здесь, не в гостинице? Родственники?
И в а с ю т а. Кто? Нет-нет! Все мои родственники в Москве.
П о к а т о в. Должностенку-то, конечно, занимаете, маленькую?
И в а с ю т а. Дело творческое. Раскопаешь что-нибудь интересное — вот ты и велик.
П о к а т о в. Теперь, значит, про Василия Качурина раскапываете?
И в а с ю т а. Да, про него.
П о к а т о в. Каким же он вам рисуется? Как в заметке напечатано?
И в а с ю т а. Может быть, мы познакомимся?
П о к а т о в. Можно. Покатов, Георгий Вавилович.
И в а с ю т а. Сергей Матвеевич.
П о к а т о в. Так-так… История — штука неумолимая. Вы можете проверить все свои достоверные сведения про Василия Качурина?
И в а с ю т а. Довольно сложно, и все-таки, если взяться… А вы знаете что-то иное? Вы были знакомы с Качуриным? Когда? До войны? В военные годы?
П о к а т о в. Мы вместе были в немецком плену, в одном лагере.
И в а с ю т а. Ого! Да вы для меня клад!
П о к а т о в. Для вас?.. Сколько времени вы ухлопали на Василия Качурина?
И в а с ю т а. Я занимаюсь им уже полгода.
П о к а т о в. Ну вот… А я в один час все ваши раскопки засыплю. Какой же я для вас клад?!
И в а с ю т а. Что ж вы хотите мне такое рассказать?
П о к а т о в. Рассказать… Слова — звук. Бумага — документ. Восемнадцать листов. Собственноручное свидетельство очевидца. Читайте, как говорится, завидуйте.
И в а с ю т а. Чрезвычайно интересно.
П о к а т о в. За каждую букву ручаюсь седой своей головой. Кроме того, можно проверить. Указаны фамилии. Многие, конечно, погибли, но, как вы говорите, если взяться…
И в а с ю т а (просматривает заявление Покатова). Да это же… ужасно!
П о к а т о в. Что — ужасно? Ваше дело — истина.
И в а с ю т а. Черт знает что!
П о к а т о в. Это вы, Сергей Матвеевич, на досуге прочтите. Спокойно, буквочка за буквочкой. А потом мы с вами встретимся для собеседования. Там, на последнем листе, мой постоянный адрес. Или я сам приду, как хотите.
И в а с ю т а. Василий Качурин — не герой?..
П о к а т о в. Сколько еще таких! Иные, как этот, где-то за границей околачиваются. А кое-кто, возможно, и здесь, на сладкой родной земле… Если б не заметка в газете, я бы дремал себе спокойно. Забылось давно военное время, плен, лагерь. Да и надсаживать душу не хочется. Знаете, как на всяких разоблачителей смотрят? Плюнул я на эту историю и забыл. Бегает Васька Качурин где-то там по вонючим задворкам Европы, а может, и в Америке. И пускай себе холуйствует, ему же горчица к чаю, мне-то что? Ну а коль такая злостная неправда, коль его тут в бронзе отливают, я молчать не могу, нет.
И в а с ю т а. Разберемся.
П о к а т о в. Расписочку бы для убедительности.
И в а с ю т а. Пожалуйста, форменная, на бланке.
П о к а т о в. Если захотите какие-либо уточнения, дополнения — дайте знать. Тут же явлюсь. Я на пенсии, время свободное в избытке. До свиданья. (Уходит.)
Входит О л я.
О л я (набирает номер телефона). Это бухгалтерия? Лидия Семеновна, когда я смогу получить отпускные? Спасибо.
И в а с ю т а. История располагает огромными маховыми колесами и трамплинами космической силы. Но в ее арсенале есть малюсенькие колесики и пружинки… Именно за ними наблюдать — увлекательное занятие. А вы — в Москву? Вот, возьмите на всякий случай мой телефон.
Входит М а р и я И п п о л и т о в н а.
М а р и я И п п о л и т о в н а. Олюшка, ты не собираешься ли уйти?
О л я. Да.
М а р и я И п п о л и т о в н а. Задержись, пожалуйста.
И в а с ю т а. А я пойду, если можно?
М а р и я И п п о л и т о в н а. Вечером я вам одну уникальную книженцию покажу.
И в а с ю т а. Как павловская собака на сигнал о пище, я реагирую на книгу. Спасибо. (Уходит.)
М а р и я И п п о л и т о в н а. Олюшка, если все получится, как думалось мне я Андрюше, вот-вот он придет. Дождись его, девочка. И позволь без предисловий. Андрюша придет с твоим отцом.
О л я. С моим отцом?!
М а р и я И п п о л и т о в н а. Да, с твоим отцом, он здесь живет, в нашем городе.
О л я. Не может быть!
М а р и я И п п о л и т о в н а. Девочка, я сама с ним говорила. Сходила к нему — и вместе с Андреем. Хороший, сердечный человек.
О л я. Я не верю… Я не верю… (Торопливо уходит.)
Входит К л а в д и я.
К л а в д и я. Мария Ипполитовна, куда так решительно устремилась ваша внучка?
М а р и я И п п о л и т о в н а. Я надеюсь, мы еще уточним родство, Клавдия.
К л а в д и я. Сегодня мне снова предлагали отдельную квартиру. Отказалась.
М а р и я И п п о л и т о в н а. Бери, пока дают. Торопись, милая. (Выходит.)
К л а в д и я. Что она задумала, старушка?..
Входят А н д р е й и Д и ч а л о в.
А н д р е й. Прошу, садитесь. Пожалуйста.
Д и ч а л о в. Опять — я, Клава.
А н д р е й. Оля!
К л а в д и я. Вышла она… только что…
А н д р е й (выбегает). Я сейчас!
К л а в д и я. Эх ты, думала, хоть последние бабьи годы поживу с любимым, с тобой, Илья… (Обнимает Дичалова.) Что ты рот разинул? Сам говорил — всю жизнь мечтал. А вот взял да и все сам разрушил… А ну, иди отсюда, я видеть тебя не хочу.
Д и ч а л о в. Да ты что, дурачком меня, что ли, считаешь?!
К л а в д и я. Хорошо. Хочешь, по большому счету, откровенно?
Д и ч а л о в. Давай откровенно.
К л а в д и я. Могла бы я тебе, как всем, сказать: я — жена Качурина, Ольга — его дочь, я открыла правду, бесполезно возражать, скандалить, искать опровержения! Закон в этом случае только один — мое слово. Вот!
Д и ч а л о в. Удумала! Объявила себя женой Качурина, да еще дочку впутала. Чтоб больше веры.
К л а в д и я. Допустим, удумала, как ты говоришь. Но кому от этого плохо?!
Д и ч а л о в. Ольге.
К л а в д и я. Ольга уедет в Москву и выйдет замуж за сына министра.
Д и ч а л о в. Любит-то она — Андрея.
К л а в д и я. Любит, любит — разлюбит. Кому же еще плохо? Тебе? Считай, пожалуйста, Ольгу своей дочерью, если тебе так нравится, только не скандалить! Теперь сравни, какая польза — не для меня, для общества! Старуха, Мария Ипполитовна, дышит на ладан. Сын — плавает. Кому из близких заниматься памятью героя войны, Василия Качурина? Если я не жена, а просто так, — со мной не будут считаться. А память Василия Качурина общественно важна, для молодого поколения. И я в этом деле смогу сыграть немалую роль. Я буду писать статьи, встречаться с пионерами и школьниками, с комсомольцами на заводах, в колхозах и на рыбных промыслах. Если кинематограф