Н и н а. Спасибо.
С т е б л о в и Ч е р е д н я к выходят. Нина беззвучно плачет.
Входит Л е к а.
Л е к а. Что с вами, Нина Родионовна?
Н и н а. Ничего, так…
Л е к а (садится, обнимает Нину). Я очень слышу, когда плачут. Это у меня с детства. Мама часто плакала. Уж так тихо, а я все равно слышала.
Н и н а. Даже не знаю, что такое… Галлюцинация? Я видела сейчас Якова.
Л е к а. Якова?
Н и н а. Моего мужа. Отца Владика и Пети. То есть мне показалось, что его именно видела… Седой человек прошел мимо. Меня аж в дрожь бросило. Хотела побежать за ним… Ноги подломились.
Л е к а Где это было?
Н и н а. Почти у самого нашего дома.
Л е к а. Говорят, у каждого человека есть на земле двойник.
Н и н а. Лицо, походка… Только старше, то есть, чем тогда, старше. Когда мы виделись в последний раз, он был почти как сейчас Владик, нет, как Петя. Студентики мы были оба, смешные!.. Своих родных у него не было, детдомовец, а в нашей семье жить не захотел. «Мы — фигуры самостоятельные!» Снимали комнатку. А платить чем? По ночам вагоны разгружал, уголь, дрова. Придет под утро — веселый, измазанный. Я уже выспаться успею. Сижу, жду. «Бессонница ты, ну, чего вскочила?» Чай, булку на стол. Сидим, пьем этот предутренний чай, смотрим друг на друга… А у него, если он уголь грузил, и после того, как умоется, угольная пыль в глубине ресниц оставалась, черная каемочка. Глаза — как подведенные. Возьмет меня от стола на руки… «Бесплатная переноска грузов!»
Л е к а. Если бы это был он, он не прошел бы мимо вас, остановил бы вас!
Н и н а. Да? Меня уж и узнать-то не легко… Он ушел добровольцем, в первые дни войны. С третьего курса Высшего технического училища. Бауманского. Старшенького своего я еще кормила грудью. В январе сорок второго Яков приезжал на побывку… Потом Владик родился. Я послала фотографии — туда, на фронт. Яков отвечал, радовался: второй сын!.. А с осени сорок третьего года — ни одного письма… Похоронной тоже не было. Запрашивала я… Ответили: в списках пропавших без вести.
Молчание.
Л е к а (смотрит на Нину в раздумье). Ваше лицо я написала бы в зеленоватых тонах… Зеленые глаза. Все освещают. Волосы дала бы в каштановой дымке. Цвет неспелого каштана.
Н и н а. Яков звал меня Рыжиком. Тогда я была светлее.
Л е к а. И через весь холст я дала бы линии, пересекающие вас… Ваша жизнь — в линиях чертежей, в сдержанности чувств.
Н и н а (с хриповатым смешком). Вот развлекаюсь иногда. Отцовская картотека веселых историй… Я помогаю отцу: тексты переписываю начисто, сортирую его карточки. Столько откладывается в душе!.. Истории чаще всего только называются веселыми, а на самом деле больше грустные. Это такая галерея живых портретов! Тут тебе и личности из прошлого — дамы, аристократы, короли. Да все они в забавных случаях всяких. Я так и вижу их, будто они сейчас живые мелькают. А в других карточках — из наших времен фигуры. Тоже иной раз весело, а то и мурашки по коже. В неназванных людях — знакомые и даже родные лица узнаю… Отец не просто забавляется этими словесными картинками, нет, у него давний спор с самим собой… Меня втягивает — и мне интересней жить…
Л е к а. Почему вы не учились в институте, почему остались чертежницей?
Н и н а. Сперва как-то ничего не хотелось. Тоска. Дети. Заболел Владик. Я его долго выхаживала, лет до пятнадцати. Боялась, что потеряю его… Я уж с помощью папы самых знаменитых профессоров мобилизовала. Консилиумы всякие… и никакой надежды. Александр Степанович выручил. Тогда он уже работал в министерстве, в главке моего отца. Узнал, что у нас горе, бросился помогать. Привез из Иркутска старикашку доктора. Вроде бы обыкновенный старичок… За две недели Владьку на ноги поставил!
Л е к а. Он и тогда уже был с вами знаком, Чередняк?
Н и н а. Нет.
Л е к а. Для Родиона Ивановича старался.
Н и н а. Ну зачем так, Лекочка?
Л е к а. А что же, он для каждого рядового сотрудника помчался бы в Сибирь?
Н и н а. Александр Степанович — хороший человек. Владик в нем души не чает. Да и отец ценит. Дал ему путевку в большую карьеру.
Л е к а. Вы же с ним такие разные!..
Н и н а. Ох, да я же все одна, одна… Только и утешение, что мама. Для сыновей мама, для отца тоже мама. А ведь и дочкой почувствовать себя хочется, маленькой… Вот только Анну не могу обидеть. Для нее он — вся жизнь, а для меня — что есть, что нет… Ну да ладно. Ты-то как? За Владьку замуж не очень собираешься?
Л е к а. Наоборот!
Н и н а. Тогда почему тянешь?
Л е к а. Набиваю себе дену! Мечта меня одолевает… Пересадить его в другой посад. Учиться бы ему…
Н и н а. Сойдетесь — жить на что будете? У тебя стипендия, да если еще и у него…
Л е к а. Перебьемся. До нового хлеба.
Н и н а. Где растет твой хлеб?
Л е к а. Буду доставать старинные иконы и загонять иностранцам!
Н и н а. Окстись! А знаешь, огорчу я Александра Степановича. Вот увидела этого человека, похожего на Якова…
Л е к а. Дай бог здоровья тому прохожему! Где он, мой-то? (Выходит.)
Входит П е т р М ы т н и к о в. Офицерская выправка, открытое, мужественное лицо. Он в повседневной форме — костюм цвета хаки, брюки навыпуск, ботинки. Погоны старшего лейтенанта. Довольно внушительные для его звания и возраста орденские планки на груди. В одной руке у него розы, в другой — фуражка с кокардой.
П е т р. Здравствуй, мама. Говорят, это уже последние розы. (Отдает цветы Нине.)
Н и н а (поцеловала Петра). Сейчас, поставлю. (Выходит.)
Входит С т е б л о в.
С т е б л о в. Увидел мамку твою с цветами, думаю, кто же это явился?.. (Обнимается с Петром.) Зря ты, Петька, здесь не живешь. Такая квартира — хоть футбол гоняй.
П е т р. Вероника стесняется. Квартирешка у нас маленькая, ты видел, но там она — сама хозяйка. Зашел бы, дед? А то ведь скоро уеду.
С т е б л о в. Опять? Куда?
П е т р. Туда же — в Африку. Ты меня перед мамой поддержи. Нафантазирует мне столько опасностей…
С т е б л о в. А что — опасностей на этот раз не предвидится?
П е т р. Конечно, саперы не фиалки собирают, но…
С т е б л о в. Да, уж не фиалки.
П е т р. Дед, хоть ты не преувеличивай. Я ведь — советник, не воюю. Обучение бойцов народно-освободительной армии отыскивать мины, заложенные противником. (В подчеркнуто спокойном тоне лектора.) Мины — наземные — бывают различных типов. Все они в основном известны. Новинки, сюрпризы встречаются довольно редко. Способы постановки мин в условиях позиционных, затяжных боев, а также в партизанских действиях имеют свои особенности… Разминирование, как правило, проходит успешно. Бывает, конечно, и подрываются…
С т е б л о в (иронией сбивает лекторский тон). Случайные недоразумения?
П е т р. Все-таки джунгли… Мокрый ходишь, в болотной жиже, духотища… Под ногами чавкает, засасывает. Миноискатель выскальзывает из рук. Объясняешься черт те как!.. Одно-два их слова, а потом руками, глазами, рожи корчишь. Зато… ох, дед!.. Очистишь от мин подступы к какой-нибудь деревне. Крестьяне идут, детишки, женщины, которые живы… Все руки тебе жмут! Глазами сияют. «Спасибо, товарищ!» Эти слова знают хорошо: «Спасибо, товарищ». Ну, так что? Работа как работа. Вроде бы колхозная. От сорняков поля пропалываю.
С т е б л о в. Боюсь, надолго тебе работы хватит, дорогой ты мой колхозник-ударник. Засорены поля земного шара…
П е т р. Ну, в общем, дело привычное. А тут, понимаешь, возникла такая ситуация… На этот раз особо трудное задание, посылают только добровольцев. Прополка там нужна культурная. Для меня-то просто! Но вот мама, если она узнает, что я мог остаться дома, а поехал, представляешь? А случится что-нибудь? (Постучал по спинке стула.) Себя всю жизнь казнить будет, что не остановила меня.
С т е б л о в. А если тебе все же отказаться?
П е т р. Ты в подобных случаях как решал?
С т е б л о в. Я?…
П е т р. Ты, дед!.. Главное, на работе в таких условиях я, можно сказать, поднаторел.
Входит Н и н а с розами в вазе.
Н и н а. Дай же я взгляну на тебя… Сошел африканский загар?
П е т р. Отмыл.
Н и н а. Ты мне больше нравишься в штатском костюме.
П е т р. Вероника говорит то же самое.
Н и н а. Почему она с тобой не пришла?
П е т р. Врач сегодня ее смотрел. Отлеживается дома. (Как бы между прочим.) Вот я уеду, тогда она часто будет заходить к тебе. Да и ты к ней.
Н и н а. Ты совсем недавно приехал!..
П е т р. Сорок пять дней отдыха в родной Москве. Достаточно.
С т е б л о в. Опять в Африку собирается.
П е т р. Служба. Приказ, мама. Железно.
Н и н а. Тебя ценят начальники?
П е т р. Вероятно.
Н и н а. Так почему же они тебя не берегут? Или ты — незаменимый? Обучай других, чтобы они умели работать, как ты.
П е т р. Я и обучаю, мама. Там.
Н и н а. Нет уж! Ты должен подать заявление или, как это? Рапорт! Веронике нужен покой. Чтобы родился здоровый ребенок.
П е т р. Мама, с Вероникой мы уже все обговорили…
Н и н а. Про все, все? Про осколки, что из тебя вынимали три месяца в госпитале, тоже говорили?.. Их вынимали из тебя, а засели они у меня вот здесь… Хорошо, если не напишешь рапорт ты, тогда напишу я! Материнское слово тоже доходит.
П е т р. Мама, я тебя прошу…
Н и н а. Нет и нет! Папа, как это пишется? Покажи мне сейчас же, я напишу! Пойдем к тебе.
С т е б л о в (оглядываясь на Петра, упирается). Нина, успокойся… Взрослые люди…
Н и н а. Папа!.. (Уводит Стеблова.)
П е т р (набирает номер телефона). Ника? Это фельдмаршал Мытников. От своих звоню. Все нормально. А у тебя? Да что ты, такой красивый живот… Слушай, а вдруг там все-таки двое — парень и девка? Врачи, врачи! Много они понимают! Я тебя целую. Очень серьезно целую тебя. Ну что ты?.. Ну что ты?!