То, что дома в сердце у меня поет,
с юга мне навстречу эхо отдает.
И его я слышу, словно нежный звон,
а ведь это тот же мой норвежский сон.
То не эхо было с оснеженных гор…
Летний и лесной мне это шлет простор.
Так перелагатель на чужой язык
мысли, чувства, голос до конца постиг.
Но иную книгу шлю тебе теперь,
в ней могучей древней силы нет, поверь.
Там осенней ночи темный мир живет,
поутру над нею солнце не взойдет.
Речь идет о Женах, Смерти и Любви,
им идти во мраке, падать им в крови.
Юная, позволь же с родины твоей
унести твой дух мне в гул моих морей.
Глянь, вон фьорд Тронхейма пред тобой открыт,
там туман, как траур, в воздухе висит.
Тень Элины{62} смутно в свой уходит путь,
мать ее за нею. Ты о них забудь.
И вернись к потоку, что зовут Изар{63},
как бы от горчайших пробудившись чар.
1874
Письмо в стихахПеревод В. Адмони
Любезный друг!
Вы мне в письме вопросы задаете:
Чем люди ныне так удручены
И дни влачат в безрадостной дремоте,
Как будто страхом странным смущены?
И почему успех не тешит душу
И люди переносят все невзгоды
И ждут безвольно, что на них обрушат
Грядущие, неведомые годы?
Я здесь не дам сих тайн истолкованья, —
Вопрос, а не ответ — мое призванье.
Но раз уж Вы решились написать,
То пусть вопрос Ваш будет не напрасным, —
Конечно, если Вы не слишком ясный
Ответ потребуете, так сказать, —
Я сам в ответ хочу вопрос задать,
Но только, как поэт, прошу прощенья,
Спрошу не прямо, а путем сравненья.
Скажите ж мне, когда-нибудь случалось
Увидеть Вам у наших берегов,
Как отплывает судно от причала
В открытый океан под шум ветров?
Вы видели — и помните, конечно,
На корабле дух ревностный, живой,
И общий труд, спокойный и беспечный,
Слова команды, четкой и простой,
Как будто это мир закономерный
С орбитою своей, как шар земной,
Идет путем рассчитанным и верным.
Нередко судно в путь уходит дальний —
Иные ищет гавани и страны;
Сгружают вскоре груз первоначальный,
Берут товар с названьем чужестранным;
И наполняют в рвенье неустанном
Трюм ящиками, бочками, тюками —
И в точности, какой теперь багаж
И груз навален в трюм, ни экипаж,
Ни даже капитан не знают сами.
И снова судно отплывает в дали,
Кипит, белея, пена за кормой, —
Как будто тесен стал простор морской,
И кажется, что он вместит едва ли
Весь этот сгусток смелости людской,
Которую и штормы множат даже
У путников, а также в экипаже.
Да, здесь не позабыли ни о чем:
Закреплены надежно груза горы,
И держатся в порядке все приборы,
Чтоб в море судно верным шло путем.
Есть налицо и знанья и уменье, —
Здесь места нет и тени подозренья.
Но все же, вопреки всему, однажды
Случиться может так среди стремнин,
Что на борту без видимых причин
Все чем-то смущены, вздыхают, страждут.
Немногие сперва тоской объяты,
Затем — все больше, после — без изъятий.
Крепят бесстрастно парус и канаты,
Вершат свой долг без смеха и проклятий,
Приметы видят в каждом пустяке.
Томит и штиль, и ветерок попутный,
А в крике буревестника, в прыжке
Дельфина зло душой провидят смутной.
И безучастно люди бродят сонные,
Неведомой болезнью зараженные.
Что ж тут случилось? Что за час настал?
В чем тайная причина злого гнета,
Кто мысль и волю парализовал?
Грозит опасность? Повредилось что-то?
Нет, ничего. Дела идут, как шли, —
Но без надежд, без мужества, в тиши.
А почему? Затем что тайный слух,
Сомненья сея в потрясенный дух,
Снует по кораблю в неясном шуме, —
Им мнится: труп сокрыт у судна в трюме.
Известно суеверье моряков:
Ему лишь только стоит пробудиться, —
Оно всевластно, хоть лежит покров
На истине, покамест не домчится
Назло всем мелям, шхерам, вещим птицам
Их судно до родимых берегов.
Взгляните ж, друг, — Европы пакетбот
Путь держит в море, к миру молодому,
И оба мы билет на пароход
Приобрели, взошли на борт, и вот
Привет прощальный брегу шлем родному.
Как дышится легко здесь, по-иному,
Какой прохладой ветер обдает!
Багаж весь в трюме сложен со стараньем!
А кок и стюарт смотрят за питаньем.
Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?
Машины и котел гудят под нами,
Могучий поршень движет рычагами,
И воду винт, как острый меч, сечет;
Хранит от крена парус при волненье,
А рулевой хранит от столкновений.
Фарватер верный мы себе избрали;
Снискав себе доверье и почет,
Наш капитан пытливо смотрит в дали.
Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?
И все же в океане, далеко,
На полпути меж родиной и целью
Рейс, кажется, идет не так легко.
Исчезла храбрость, настает похмелье.
И бродят экипаж и пассажиры
С унылым взором, заплывая жиром.
Полны сомнений, дум, душевной смуты
И в кубрике, и в дорогих каютах.
Вы о причине задали вопрос!
По ощутили ль Вы, что близко что-то,
Что целый век, свершив свою работу,
С собою все спокойствие унес?
Какая тут причина — неизвестно,
Но все, что знаю, расскажу Вам честно.
На палубе однажды ночью душной
Я был один под звездной тишиною.
Улегся ветер от ночного зноя,
И воздух был ласкающе-послушный.
Все пассажиры спать легли в истоме,
Мерцали снизу лампы, сонно тлея,
Шла из кают жара все тяжелее,
Держа усталых в тихой полудреме.
Но в их дремоте не было покоя, —
Я это видел сквозь иллюминатор:
Лежал министр оскалясь, — он состроить
Хотел улыбку, но без результата;
Профессор рядом спал, объятый мукой,
Как бы в разладе со своей наукой;
Вот богослов весь простыней накрылся,
Другой в подушки с головой зарылся;
Вот мастера в поэзии, в искусстве, —
Их сны полны и страха и предчувствий.
А над дремотным царством беспощадно
Легла жара, удушливо и чадно.
Я взор отвел от этой сонной жути,
Взглянул вперед, где ночь была свежей;
Я глянул на восток, где уж бледней
Светились звезды в предрассветной мути.
Тут слово донеслось в неясном шуме
Наверх, где я у мачты сел в раздумье, —
Как будто кто-то громко произнес
Среди кошмаров и смятенных грез:
«Боюсь, мы труп везем с собою в трюме!»
1875
ЧетверостишиеПеревод В. Адмони
Жить — это значит все снова
С троллями в сердце бон.
Творить — это суд суровый,
Суд над самим собой.
1878
Звезды в туманеПеревод П. Карпа
Когда я родину свою искал,
Я помню, на путях моей кометы,
В пространстве, у созвездья Андромеды
Нежданный незнакомец мне предстал.
Дошла и до земли благая весть,
Что там, где бесконечность простиралась,
Звездой блестящей стал безмолвный хаос,
Что там законы тяготенья есть.
И хаос обнаружил я другой,
Его судьба на части разделила,
И не было в нем воли никакой,
Спала центростремительная сила.
Но вновь и вновь я вглядывался в дали
И постигал свершавшееся там,
Однажды так, — я это видел сам, —
Клочки туманностей звездою стали.
Теперь на севере туман клубится,
Пускай сегодня хаотичен он,
Но есть в нем тяготения закон,
И, стало быть, звезда здесь загорится.
1886
В этом доме они…Перевод А. Ахматовой
В этом доме они тихо жили вдвоем
И осенней и зимней порою.
Но случился пожар. И рассыпался дом,
И склонились они над золою.
Там, под нею, хранился ларец золотой,
Несгораемо прочный, нетленный.
Рыли землю лопатой, дробили киркой,
Чтобы клад отыскать драгоценный.
И находят они, эти двое людей,
Ожерелье, подвески, запястья, —
Не найти ей лишь веры сгоревшей своей.
А ему — его прежнее счастье.
1892