Первую ночь в «Белых Дубах» я спала, как умирающий старик. Во сне я придумала целую оперу. Я в жизни не слышала оперы, но во сне точно знала, как все должно происходить. Женщина-викинг, мужчина-жертва. Кровь ягнят, белокурый ребенок омывается в зеленом море.
Я избегала Амбер из-за ее пристрастия к «Семнадцати». Она хотела навести мне красоту. Продемонстрировала фотографии жертв «До» и «После». Девочки «После» улыбались; они выглядели отупевшими и спасенными. Амбер делала все, что велели в «Семнадцати». Кружки огурца на глаза, сок лимона в волосы. У нее было очень круглое лицо и блестящая кожа. Я никогда не видела девочек с такой блестящей кожей. Мне кажется, она хотела выглядеть экзотично, потому что выщипывала брови до тоненьких черных дуг и густо красила губы очень темной фиолетовой помадой. В моем описании она выглядит просто монстром, но на самом деле она была красивая и совершенно не производила впечатления человека не в себе. Она была выше меня, выше Дирка Уоллеса, но, в отличие от него, пребывала в мире со своим ростом. Не знаю почему, но всякий раз, взглянув на Амбер, всю из себя длинноногую и непоколебимую, я представляла, как она выбирается из-под обломков автокатастрофы, в то время как медлительные и вялые пассажиры догорают внутри.
После того, как я послала ее подальше, Амбер не давала мне прохода.
Впоследствии я обнаружила, что она – королева взломщиков.
Иногда ей нужен был лом, иногда она обходилась монеткой. Однажды она языком набрала цифровую комбинацию. Что самое смешное, она не хотела воровать. Ей требовалось лишь проникнуть внутрь. В апреле она взломала все шкафчики в школе Дубового залива. В мае она выпотрошила особняки в предгорьях. На прошлой неделе она попалась на взломе восьми кабинетов какой-то страховой компании.
Я не собираюсь исправляться, сказала она судье.
Почему?
Да потому что я мастер, кретин.
Я умела, я талантлива. Я – гребаный Гудини![12]
Судья не хотела помещать ее в тюрьму для несовершеннолетних. Она понимала, что Амбер испытает непередаваемое наслаждение, будучи запертой в помещении с тридцатью двумя запертыми дверями. Поэтому ее поместили в «Белые Дубы», временное убежище проблемных девочек, и так она оказалась в одной комнате со мной.
Я пообещала Амбер, что позволю себя разукрасить, если она научит меня взламывать.
Только азы, попросила я, никаких наворотов.
Мой дар азами не ограничить, ответила она. И кроме того, ты сюда только попала. Тебе рано бежать.
Я заснула на повторном показе «Ангелов Чарли».[13] Я помню голос Чарли. Девицы спорили по поводу Босли: Это не парень из «Счастливых дней»? Да нет же, это «Мужик из помойки».
Джилл, Келли и Сабрина сидели у стола, голос из ящика велел им надеть бикини и проникнуть на вечеринку у бассейна к миллионеру. Ох, Чарли, хихикали они в ответ. У голоса не было тела, Чарли так и не появился в комнате, но они сделали все, что он приказал. В мою оперу он не попал, хотя я заснула под его голос.
Амбер доложила, что во сне я обернулась к ней и сказала: Враг. Ох, прости.
Да нет, это было круто, Сара. Давай я заплету тебе французскую косичку?
Амбер, я не хочу менять внешность.
Я Гудини, я сделаю так, что ты снова появишься.
У тебя нет заколок.
Я что-нибудь придумаю.
В «Белых Дубах» девочки в своих дневниках хныкали. Они изливали душу, губной помадой выводя каракули на стенках туалета: Меня никто не любит. Я разбита. Боже, помоги мне, я пропала. Но Амбер сказала: Я что-нибудь придумаю.
Поэтому я позволила ей заплести мне волосы. Она закрутила мою челку, а остальные волосы не тронула. Косенькая и тугая косичка торчала надо лбом, будто рог единорога. Девица со страницы «Как заплести французскую косу» смеялась надо мной; ее коса была подобна безупречной короне. Но я все равно выглядела лучше. Тебе идет, отметила Амбер. Выглядишь такой свирепой и съехавшей с катушек.
Позже мы отметились о выходе на перекур. «Белые Дубы» – это старинный особняк, расположенный глубоко в частном лесу. Там не нужна охрана, потому что никто не хочет уходить. Тихонько перешептываясь, мы сели на крыльцо.
Не позволяй им определить тебя к суррогатным родителям, шелестела Амбер. Скажи, что у тебя неконтролируемые вспышки гнева. Сара, я не хочу, чтобы ты исчезала. Обещай, что ты здесь останешься.
Учитель рисования не спускал с Амбер глаз. Когда мы закрашивали радугу, я случайно услышала его слова.
Нет, не заставляй меня опять. В прошлый раз мне попало. Хватит тебе.
Вы что, не понимаете? спросила она, растирая золотую краску из баллончика по ладоням. Я – Гудини. Я делаю все, чего душа пожелает.
Я рисовала углем бегущую по переулку девочку и растирала контуры ее ног, пока мои пальцы не почернели окончательно. Я сделала вид, что ничего не слышала. Я уже некоторое время догадывалась, что Амбер что-то замышляет. Она выскальзывала среди ночи из комнаты, прихватывая заколки, которые я для нее раздобыла. Позже я обнаружила их в стоке душа. Молодец, сказала она, ты почти созрела учиться.
Кэсси прибыла на шестинедельную побывку из резервации. Ее диагностировали как не поддающуюся контролю, потому что она запустила в какого-то мужика бутылкой «Джонни Уокера».
Ростом она была метр с кепкой и злобно ухмылялась. Мне она тут же понравилась. Четыре другие девочки наряжались в трикотажные рубашки и джинсы. «Кока-Кола», «Адидас», Микки-Маус. Кэсси носила замшевый пиджак и драные колготки в сеточку. Волосы коротко выбриты, за исключением черной блестящей бахромы, нависавшей над темными глазами.
Я скинхед, сказала она, пиная меня своими «мартенсами». Ты знаешь, что это такое?
Да ты Покахонтас, возразила какая-то девочка и похлопала ладонью по губам. Уа-уа-уа. У тебя врожденный алкогольный синдром. Ты скво.
Ах, ты так оригинальна, ответила Кэсси, затопав по полу. Можно подумать, я раньше никогда такого не слышала.
Я задумалась о том, почему в «Семнадцати» никогда не писали о скинхедах. Почему они не публиковали советов по взломам. Мне было непонятно, почему все девочки Виктории читали этот журнал, хотя он не давал ни одного дельного совета.
Кэсси пнула «Ангелов». Телевизор покачнулся и свалился с подставки. Кэсси забралась на телевизор. Сдохни, проорала она, умри, Фара, умри!
Управляющая «Белыми Дубами» разъезжала на серебристом «мерседесе». Она получала деньги от Конторы Социальной Поддержки, чтобы держать нас подальше от уличных соблазнов. Как я понимаю, это благотворительность своего рода. Ее кабинет пестрел наградами.
Меня вызвали туда, чтобы обсудить будущее.
Микельсоны, они очень славная семья. Сара, нам кажется, что тебе там было бы лучше, чем в «Белых Дубах». Ты бы просто расцвела в хорошей семье.
Мне здесь нравится.
Ну, протянула Дама с Мерседесом, поигрывая золотой ручкой. Мне приятно это слышать. Но мы – всего лишь временный приют. И мы предоставляем место только сильно травмированным девочкам.
Простите, но идея суррогатной семьи меня не привлекает.
Ну почему же?
У меня неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.
На тот случай, если она не расслышала, я нараспев повторила громче, как псалом. Неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.
Амбер использовала полученный от учителя рисования гвоздь, чтобы учить меня. Она показала, как заклинить собачку замка. Мы вломились в комнату Кэсси. Мы направились в Красную Комнату в три часа ночи. Я не могла дождаться Красной Комнаты.
Амбер открыла замок заколкой. Охрана в этом помещении сосет, сказала она. Это слишком легко.
Красная Комната – место, где успокаиваются. Стенки обиты мягкой ворсистой материей, освещение инфракрасное. Красные фонари должны были служить лекарством от гнева. Делать нас более контролируемыми, что бы это ни означало.
Кэсси разлеглась на полу. Красные фонари скользили по ее яростному лицу.
Амбер пританцовывала, стукаясь о мягкие стены.
Сара похожа на наркоманку, сказала Кэсси.
Она знает Джастину, сказала Амбер.
А, да? спросила Кэсси. Ты знаешь, где она скрывается?
Мое лицо выдало бы меня. Я взглянула на стенки. Подушки были разукрашены тысячами отпечатков ног.
Она не заложит, Кэс. Оставь ее в покое. Помнишь Китаянку? Девчонку, с которой ты в госпитале познакомилась? Сара помогла ей надуть голубчика.
Кэсси пожала плечами, будто хотела сказать: Ну и делов-то?
Амбер помчалась к выходу с вырванной из «Семнадцати» страницей и закрыла ею стекло в двери. Будь свободна, вещала реклама тампакса, и девица на велосипеде щеголяла белой одеждой.
Мне хотелось покоя под красными фонарями, но ничего не изменилось.
Первой это сделала Амбер. Она показала мне шрамы: они начинались на запястьях и заканчивались на плечах. Некоторые были краснее фонарей в комнате, а некоторые бледные – длинные бугорки цвета слоновой кости. Она сняла лифчик. Над соском маленькой груди была пятиконечная звездочка, такая красная и безупречная, что, казалось, она вырезана из дерева; трудно поверить, что она по правде выгравирована на коже.
Кто сотворил это с тобой? хотела спросить я, но вспомнила о Маргарет, отмывающей грязь с белых лодочек. Им хотелось – я позволила.
Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.
Кэсси засунула руку в трусы. Что-то блеснуло там в волосах. Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.
Оказалось, что блестело лезвие.
Нежно, будто оно шелковое, Кэсси провела им по внутренней стороне бедра. Кровь полилась тонкой струйкой. Она не вскрикнула, не издала ни звука и размазала кровь по колену. Кэсси улыбалась, будто прекраснейший из мужчин только что нежно ее коснулся. Смогу ли я так?
Конечно, смогу. У меня неконтролируемые вспышки гнева.
Я хотела сказать: