Дай-ка мне лезвие, но не могла выдавить из себя ни звука.
Дай-ка мне лезвие, сказала Амбер, и Кэсси протянула его, зажав большим и средним пальцами. С таким же успехом это мог бы быть и косяк.
Амбер погладила внутреннюю сторону бедра. Она не вздохнула. Не закрыла глаз. Просто надрезала, проводя длинную линию от самой полной части бедра к белой материи трусов.
С ее губ сорвался легкий вздох: О боже, и она закрыла глаза.
Тогда я спросила о том, о чем не хотела спрашивать. Зачем?
Это здорово. Это как секс, ответила Амбер.
Это лучше секса, сказала Кэсси. Лучше секса с противными, жирными мужиками.
Я думала, что у тебя припадки бешенства, сказала Амбер.
Да, у меня припадки.
Тогда поверь мне, тебе это поможет.
Я не могла объяснить ей, что привязалась к своим припадкам. Они лучше моего жара, я не искала от них спасения.
Кэсси сказала, что пишет книгу. Хочу ли я взглянуть?
Нет, не очень.
Покажи ей первую страницу, сказала Амбер.
Страница первая, сказала Кэсси, и Амбер изобразила барабанную дробь.
Первая страница, сказала Кэсси, истории моей жизни. Указывая на место прямо под коленкой, она продемонстрировала буквы. Малюсенькие, но безупречно ровные буквы складывались в слово БЛЯДЬ.
Страница два, сказала она, указывая на гладкую кожу под рукой. Буквы безукоризненны и аккуратны, она явно рисовала их часами, часами не могла ни вскрикнуть, ни вздрогнуть, ни позвать на помощь.
СКВЕРНА, гласили буквы.
Третья страница была написана у нее на груди. Кэсси было всего четырнадцать, грудь еще не выросла – небольшой бугорок, крохотный сосок, окруженный нежно-розовым, и три буквы, кривее остальных. ЕВМ.
Знаешь, что это означает? спросила Кэсси. У Джастины такая же, только на запястье.
А, да, сказала я, словно только вспомнила.
Ебать Весь Мир, сказала Кэсси.
И у меня такая есть, сказала Амбер. Вон там, внизу, гляди.
Вместо этого я взглянула на камеру наблюдения. Ее объектив был неподвижен, как бесполезный сломанный глаз.
Ты такую хочешь? спросила Кэсси. На самом деле ты ее не заслужила.
Она заслужила. Она помогла Китаянке. Она круче, чем кажется.
Ебать Весь Мир. Я столько раз в день поминала про себя эти слова, что они практически врезались в память.
Да, согласилась я, и Кэсси схватила меня за руку. Она хотела сделать надрез на плече, там, куда мне когда-то делали прививку.
С видом профессионалки она надрезала мою кожу, зажав крохотное лезвие в маленькой руке. Я почувствовала тупую, тянущую боль.
Приятно, правда? спросила Амбер и взяла меня за руку.
Это было совсем не приятно.
Когда я попросила прекратить, Кэсси уколола меня лезвием.
Ты слабачка, сказала она. Я на себе выжигала, когда была в тюрьме для несовершеннолетних. Афина пронесла зажигалку в коробке с тампонами. Мы выжигали цветы.
Кэсси показала мне небольшой рубец на другой груди. Может, мак или тюльпан; кожа набухла и стала походить на цветок. Ее груди были такими же маленькими, как у девочки, за которой я присматривала. Энн Сандерс, ей было двенадцать. Я перечитывала ей «Энн из Зеленых Крыш», наверное, раз пятьсот. Внезапно я подумала, что надо бы позвонить родителям Энн и посоветовать, пока не поздно, увезти ее из Виктории.
Амбер сказала: Я хочу цветок. Кэсси наклонилась и надрезала ей грудь. Они обе были в каком-то трансе, будто загипнотизированные увечьями. Я ожидала, что Амбер закричит, но она улыбалась. О господи, повторила она и опять вздохнула.
Я им отчасти завидовала. Я ушла, оставив их расслабленные тела под слезами красных лампочек.
Я пыталась забыться на уроке Жизненных Навыков.
Сегодня, вещала учительница, мы поговорим о Преодолении Препятствий. Мы обсудим стратегии определения и достижения Цели Жизни.
Цель жизни, смешно. Может, «Белым Дубам» стоит целью жизни определить починку камер наблюдения.
Наша наставница носила полосатый костюм и голубой галстук. Амбер звала ее Глория Стейнем.[14]
Глория выдала очередной тест. С прибытия в «Белые Дубы» я заполнила уже, наверное, пятнадцать тестов, и каждый следующий был немного тупее предыдущего.
Этот тест предлагал выбрать ответы из перечисленных. Отмечать буквы А, Б, В, или Г – по-моему, довольно легкомысленный способ выбора профессии.
В пятидесятых женщины могли быть только женами и матерями. Сейчас на дворе восьмидесятые, и вам, девочки, повезло. Вы можете стать кем захотите.
Да, мы можем пойти на панель или в клуб раздеваться.
Что ты сказала, Амбер?
Я сказала, что мечтаю стать космонавтом.
Как правило, я нарочно портачила в тестах, где можно выбирать ответы, и никогда не выбирала правильный. Почему-то в тот день я решила быть честной.
Вы увидели, как грузовик переехал кролика. Вы бы:
а) Написали рассказ о пережитой душевной травме.
б) Помогли бы ветеринару лечить кролика.
в) Работали бы над улучшением безопасности на дорогах, чтобы предотвратить последующие несчастные случаи.
г) Записали бы номерной знак грузовика и сообщили властям.
Я отметила б.
Кэсси большими буквами написала ЕВМ и СКИНЫ КРУТЫ.
В качестве ответа на вопрос: ваша будущая профессия, Амбер написала НИМФОМАНКА.
Пока Глория проверяла тесты, мы смотрели видео.
Болезненно тощий мужик стоял перед безобразным бетонным зданием. Боб Джонсон, доктор наук, Орегонский университет.
Когда ты осознаешь свои недостатки, ты делаешь первый волнующий шаг в процессе, именуемом Переменой. Клянусь, он так и сказал.
Пацан, заорала Амбер, тебе бы подкормиться.
Мне бы Перемен, запричитала Кэсси. Глория, не подашь бедняжке на Перемены?
Амбер попыталась прочитать мои ответы, но я закрыла их рукой.
После урока Жизненных Навыков Амбер сказала, что хочет проникнуть в комнату Брэнди и утянуть ее косметику. Я сказала, что присоединюсь к ней попозже. Мне нужно обсудить свою температуру с врачом, сказала я, и это было правдой. Я коротала ночи в удушливой испарине.
После урока я топталась возле кинопроектора. Я не знаю, почему мне было небезразлично, но я наклонилась к Глории, чтобы посмотреть на свои результаты.
Ну, сказала Глория, поправляя очки и разглядывая мои ответы. У тебя просматривается склонность к профессиям, где нужно оказывать помощь и поддержку – медсестра или ветеринар. Хочешь обсудить варианты?
Не очень, ответила я.
Она протянула мне бланки для поступления в колледж Камосан на отделение медсестер и сказала, что я не такая, как остальные девочки, что я чувствительнее и что я готова к Переменам.
Но она ошиблась. Я обладала чувствительностью скалы. Я видела, как Кэсси и Амбер кромсают друг друга, и не сказала ни слова, а просто сидела, безжалостная и ни на что не годная. Ну какая идиотка просто сидит и не вмешивается? Мне бы стоило сказать, что меня это поразило.
Мне бы стоило сказать, что меня это огорчило. Мне бы стоило. Сказать что-нибудь хорошее.
Доктор в «Белых Дубах» оказался ни на что не годным.
Я попросила успокоительные, потому что у меня бессонница. Опера все никак не начинается.
Он ответил, что мне ни к чему успокаиваться.
Я сказала: Послушайте, у меня редкое заболевание. Может, вы о таком никогда не слышали, но поверьте мне, оно у меня есть, и я, наверное, от него умру.
В чем дело?
Дело в том, сказала я, что я родилась с жаром, и он утих, когда мне было шесть, но в этом году вернулся. Он то появляется, то исчезает, и я не знаю, когда и почему. То я в жару и с головокружением, то его уже нет. Например, прошлой ночью я проснулась в холодном поту.
Он пощупал мне лоб и засунул под язык стеклянную трубочку.
Прижми ее и держи, велел он.
Через некоторое время он вытащил термометр из моих сжатых губ. Понаблюдал, как красный столбик поднялся. Потом упал и медленно поднялся еще раз.
36,6, сказал он. У тебя нет температуры. Вы в полном порядке, юная леди.
Вы в полном порядке.
Он сказал, что знает эти уловки с набиванием температуры наперечет.
Жар – это симптом, проинформировал он меня. Человек не может родиться с жаром.
Но ведь я была…
Жар – это не болезнь, сказал он. Противник часто принимает форму вируса или инфекции. И жаром природа расправляется со своими врагами.
Хорошая девочка
Я отказалась говорить, где находятся мои родители, и меня отослали к чиновнице по размещению.
Ее звали Хейзел, она любила играть на собачьих бегах. В следующем году, когда ей стукнет шестьдесят, она собирается переехать во Флориду и проводить на бегах дни напролет.
Ты можешь курить, меня это не беспокоит, предложила она.
Мы немного побеседовали.
Я рассказала Хейзел, что хочу стать медсестрой.
Она сказала, что это достойная цель.
Таковой она и была. Идея медицинского училища придавала мне целеустремленности. Вся в белой одежде, я бы ощущала себя непорочной. Шрамы и гудрон, лес и бутылки «Баккарди», вкус Дирка Уоллеса, вид лезвия в крови – все это растает навсегда, как только я надену белую форму. В мягких туфлях на белой подошве я бы ухаживала за ранеными, как Эверли. Моя мать утешала людей с пулевыми ранениями и кислотными приходами. Я знала, что могу не хуже. Перевязывая раны, я бы шептала: Все будет хорошо.
Все они заслуживают медали за избавление меня от моих антиобщественных наклонностей. Заберите меня с улицы, где я общаюсь с ворами и проститутками. Поместите меня в семью, где я буду смотреть «Династию» и есть бифштексы.
Хейзел сказала, что Микельсоны – чудесная семья. Они живут в Гордон-Хед.
Взломанные замки, ободранные коленки, ворованный блеск для губ и дождливые улицы.
Айви Мерсер живет в Гордон-Хед, в особняке на холме. Может быть, это по соседству с Микельсонами?