— Нравилось, но не вначале. — Тревельон помнил безумное отчаяние, твердую решимость сделать шаг, единственный из тех, что ему оставили. — Я никогда не хотел быть солдатом. Это был жестокий удар, но, в конце концов, я действительно научился любить военную службу.
Она откинулась на спинку скамьи.
— Ведь там были лошади. Наверное, это вам помогло.
Он бросил на нее пристальный взгляд, но темнота скрыла от него ее лицо. Как она догадалась, что он любит лошадей?
— Да, лошади, — задумчиво сказал Тревельон. — А еще люди. Они собрались со всей Англии, но объединяла нас борьба с беззаконием в Сент-Джайлзе.
— Вам их не хватает?
— Да. — Закрыв глаза, он упивался ароматом роз и воспоминаниями о былом. Но это пустые сантименты. Он не из тех, кто проводит жизнь, вздыхая о том, чего не вернешь. — Однако я могу ездить верхом, несмотря на хромоту, несмотря на боль. И за это я благодарен судьбе.
Она вздохнула.
— А у меня есть сад, несмотря на то что я больше не вижу. Неужели я тоже должна за это кого-то благодарить?
Он знал, что должен быть очень осторожен, однако в этом-то, возможно, и беда: другие держали ее в бархатных перчатках, отказываясь признавать тот факт, что она уже взрослая.
— Да. Я думаю, вы должны радоваться тому, что еще вам осталось, и тому новому, что, возможно, предстоит для себя открыть.
— Я радуюсь, — призналась она. — Но мне этого мало! Я хочу еще!
— Вернуть зрение.
— Нет. — Ее голос обрел страстность. — Я знаю, что зрение никогда ко мне не вернется, и нет смысла бесконечно горевать о нем — я горюю уже долгие годы. Максимус привозил докторов со всей Европы и не только. В меня вливали самые омерзительные снадобья, от которых я засыпала. Я закапывала едкие капли, принимала ванны с ледяной водой и горячими отварами и думала: может быть, на сей раз… может, зрение вернется ко мне, хоть чуть-чуть, и я — помоги мне, боже — смогу довольствоваться этим чуть-чуть. Только оно не вернулось. Даже на чуть-чуть.
Он проглотил ком в горле, мускулы напряглись — как будто он мог спасти ее от этой пытки давнего прошлого.
— А теперь?
— А теперь… — сказала она, и голос ее, приправленный благоуханием роз, пленял сладостью и чувственностью. — Теперь, Джеймс, я хочу жить. Снова скакать верхом. Ездить туда, куда захочется. Хочу встретить джентльмена, который будет за мной ухаживать и позовет замуж, а потом родить детей, много. Разве мне не дозволено хотя бы это?
Он вспомнил о Маклише: красавец с белозубой улыбкой, с ярко-рыжими, зачесанными назад волосами. И леди Фебе он явно понравился: она улыбалась, когда он пришел, чтобы везти ее домой.
Маклиш для нее идеальная пара.
— Да, — сказал он хриплым голосом. Грудь разрывалась от боли, будто пуля пронзила сердце. — Да, вы заслуживаете этого и много больше.
Феба вдыхала аромат роз, прислушиваясь к хриплому голосу капитана Тревельона. Что-то с ним было не так. Может, рассердился? Феба покачала головой. Как поймешь, не видя лица? Может, вопреки собственным словам, он вовсе не одобрял ее желаний?
— А вы, разве вы не хотите того же? — умоляющим тоном спросила она. — Жена? Дом? Семья?
Она почувствовала, как он напрягся.
— Я пока не думал об этом, миледи.
Он сказал это так пренебрежительно, что в ней вспыхнула искра… Чего? Может, гнева? Какая беззастенчивая ложь!
— Никогда? — спросила она с недоверием. — Капитан, вы мужчина в расцвете сил, но хотите, чтобы я поверила, будто вы никогда не мечтали об уютном доме и любящей жене?
— Миледи, многие годы мне было не до размышлений на подобные темы.
Ей вдруг пришла в голову совершенно крамольная мысль, и она выпалила:
— А может, вы из тех джентльменов, что предпочитают общество мужчин?
Последовало напряженное молчание.
И в самом деле: если подумать, она никогда не слышала, чтобы капитан Тревельон обращал внимание на дам, за исключением ее самой, разумеется.
— Нет, миледи, — сказал он спокойно, — я не из таких.
Удивительно, но она испытала облегчение от его слов. Казалось бы, ей-то какое дело. С другой стороны, за капитана можно порадоваться, не так ли? Жизнь мужчины, который предпочитает других мужчин, легкой не назовешь. Очевидно, это ее и тревожило, как друга…
— Ведь мы друзья, капитан?
— Я ваш телохранитель, работаю на вашего брата, следовательно — вы моя хозяйка.
Да уж, умеет он все расставить по местам…
— Друзья?
С тяжелым вздохом капитан пошел на попятную:
— Если вам угодно так думать, значит — да, мы с вами друзья, миледи.
— Я рада! — Феба поерзала, размышляя над следующим вопросом, но все же решилась: — Тогда скажите мне, как другу: вы раньше ухаживали за женщинами?
Может, он просто слишком стеснителен, бедняжка?
— Это, конечно, вас не касается, миледи, — ответил он тихо, но твердо, — и говорить об этом совершенно неприлично, однако — да, ухаживать за женщинами мне уже случалось.
Феба поджала губы. Ударение, которое капитан сделал на слове «ухаживать», наводило на мысль, что он имел в виду нечто совершенно другое. Возможно, те дамы не были леди, и ему неловко говорить об этом? Похоже, он думает, что она понятия не имеет о подобных вещах.
Порой очень раздражает, когда тебя считают чуть ли не ребенком.
— Видите ли, про дам полусвета мне известно, — любезно сообщила она капитану. — Знаю я и про покладистых вдовушек.
Тревельон чуть не поперхнулся.
— Миледи!..
— Лучше зовите меня по имени, — так проще общаться.
— Не могу.
— Однажды ведь назвали.
— Это вышло случайно, миледи.
— Ладно, как хотите. А сейчас у вас есть дама сердца?
— Полагаю, расспросы на эту тему пора прекращать, миледи.
Со вздохом покачав головой, Феба разгладила юбку и нащупала некий предмет в кармане.
— О-о, совсем забыла!
— Забыли что? — Он с подозрением уставился на нее.
Феба просунула руку в боковой разрез юбки и нащупала сумочку, свисавшую с талии. Внутри оказался флакон, запечатанный пробкой. Она торжественно протянула его капитану и пояснила:
— Это поможет вам в поисках.
— В поисках чего, миледи? Я ничего не ищу.
Пропустив его слова мимо ушей, она проворно вытащила пробку из флакона, и в воздухе поплыл аромат бергамота и сандала.
— Что это? — спросил он бесцветным голосом, хотя любой простак догадался бы, а капитан Тревельон — при всех своих недостатках — простаком уж точно не был.
— Одеколон. Для вас.
— Я не пользуюсь одеколоном.
— Знаю, и поэтому вас иногда непросто обнаружить, особенно если вы стоите, а не ходите. Кроме того, дамам нравятся такие ароматы.
Некоторое время он молчал, будто обдумывая ее слова, а она добавила:
— Это изготовлено по моему заказу мистером Хейнсуортом с Бонд-стрит. Он превосходно подбирает ароматы, и этот, как мне кажется, ему особенно удался: не сладкий и не цветочный. Очень мужской. Мне кажется, он вам должен понравиться, но если нет, можно попробовать другой. Ароматы с течением времени могут меняться.
— И что теперь?
— Просто сидите смирно.
— Вы что, собираетесь испробовать его на мне прямо сейчас?
Феба закусила губу, потому что могла бы поклясться, что слышит в голосе бравого капитана Тревельона, который никогда ничего не боялся, страх.
Она нанесла несколько капель душистой жидкости на пальцы и, протянув руку, дотронулась до его щеки, незащищенной кожи, и замерла, едва дыша. Интересно, был ли когда-нибудь в ее жизни мужчина, к которому довелось прикоснуться? Брат… вот, пожалуй, и все — больше никого не смогла вспомнить. Что-то голова медленно соображает.
Она повела пальцем вниз по щеке, ощущая, как колется, почти щекочет, щетина. Вот подбородок, скула. Она судорожно вздохнула и опять смочила палец одеколоном, головокружительный аромат которого уже висел в воздухе.
Тревельон затаил дыхание.
Она опять протянула руку, но на сей раз наткнулась на его губы!
— Простите.
Она спустилась к подбородку, где щетина росла гуще.
В третий раз смочив палец, она дотронулась до его шеи, медленно прочертила дорожку до адамова яблока, и оно дрогнуло, когда он сглотнул. Ее пальцы спустились ниже и наткнулись на шейный платок, ненужную преграду, и она обогнула его, чуть углубившись под ткань, но вдруг поняла, что перешла границы благопристойности.
Отдернув руку, она закрыла флакон.
— Вот и все.
К ее величайшему стыду, капитан молчал. Она протянула ему флакон, но целую вечность пришлось ждать, пока он его возьмет.
Теплая рука наконец сомкнулась вокруг ее пальцев, и она вдруг ощутила его влажное дыхание на своих губах. Он был рядом, так близко, что она уловила запах вина, который смешивался с ароматами бергамота, сандала и роз; головокружительный получился эликсир.
Замерев, она с надеждой ждала, но он отстранился, забрал флакон с одеколоном и встал — она слышала шорох одежды.
— Идемте, миледи, пора возвращаться в дом.
Право же, нет никаких причин для огорчения. Он ее телохранитель, и не более того.
Даже если для нее он перестал быть просто телохранителем.
На следующее утро яркое солнце озаряло зловонные воды Темзы, когда Тревельон, леди Феба и Рид с Хатуэем переправлялись на южный берег реки на длинной лодке-плоскодонке.
— Вашему брату это не понравится, миледи, — тихо заметил Тревельон.
Он уже дважды высказывал ей свои опасения, и вот пожалуйста, опять. Должно быть, ему стоит задуматься, все ли в порядке с его рассудком.
— Это всего лишь «Хартс-Фолли». — Феба подставила лицо ветру, обратившись к дальнему берегу реки, будто могла его видеть. В ярко-розовом, отделанном белым кружевом платье она казалась такой юной и невинной, а он чувствовал себя совсем старым и циничным. — Там никого не будет, кроме рабочих. А вы взяли с собой Рида и Хатуэя, причем с оружием, да и у вас тоже есть пистолет. Право же, капитан, причин для беспокойства нет.
Но он все равно тревожился.