Феба с улыбкой повернулась к хозяину дома.
— Агнес сказала, что вы разводите лошадей.
— Да.
Феба ждала более развернутого ответа, но, очевидно, напрасно: похоже, капитан унаследовал свое красноречие от отца.
С другого конца стола раздался звон посуды: что-то упало, — а следом плаксивый глуховатый голос Долли:
— О-о, я опрокинула кашу. Простите. Простите. Простите меня!
И тут Феба поняла, что именно ее так насторожило в голосе Долли: женщина была слаба рассудком.
Прошло почти двенадцать лет с тех пор, как Тревельон в последний раз переступал порог этих конюшен, но здесь по-прежнему пахло домом, что странно.
— О-о, как же я люблю этот запах: лошадей, сбруи, сена, ваксы, — тихо проговорила Феба, блаженно запрокидывая голову. — Почему вы никогда не говорили, что ваша семья разводит лошадей?
— Не знал, что вам это интересно, — буркнул Джеймс. — Коневодство, в конце концов, всего лишь ремесло, способ заработать на жизнь. Разве дамы из высшего общества не смотрят свысока на тех, кто пачкает руки ремеслом?
Она обернулась к нему, всем своим видом выражая презрение.
— Вы же знаете: я вообще ни на кого никак не смотрю, — а лошадей я люблю!
Тревельон смутился и пошел на попятную:
— Тогда вам там понравится.
Конюшни располагались в старинном здании, сложенном из серого тесаного камня. Булыжник, которым был вымощен главный проход, за долгие годы стерся и ощущался под ногами как гладкий пол. Рядом с ними трусила забавная собачонка, которая вроде бы принадлежала отцу, но демонстрировала преданность племяннице.
И этому псу явно понравилась Феба: он то и дело заглядывал ей в лицо, свесив набок длинный язык и без конца прядая смешными, слишком большими для него ушами, отгоняя мух.
— Я слышу, как лошади стучат копытами, — сказала Феба. — Как думаете, Максимус не узнает, что мы здесь?
Тревельон покачал головой.
— Я никогда не говорил его светлости, откуда родом, — и никто в Лондоне об этом не знает.
Подумав немного, Феба спросила:
— Почему вы скрыли от меня, что мы едем к вам на родину, туда, где прошло ваше детство?
Он смущенно пожал плечами.
— Не подумал, что вас может интересовать семья своего телохранителя.
Феба молчала, пока Тревельон вел ее в глубь здания, где царила прохлада. Все лошади сейчас были на пастбище, и только одно стойло было занято.
— Признаю, было время, когда я не стала бы слушать, вздумайте вы рассказать мне о своей семье, — начала она неуверенно. — Когда вас только назначили моим телохранителем, я вовсе не испытала восторга…
Он усмехнулся, а она продолжила:
— Но с тех пор я узнала вас лучше, и мы теперь с вами друзья, не так ли?
Друзья? Это вряд ли: для него она была не просто друг, а гораздо больше… Она ждала ответа, но он не мог сказать правду, поэтому мягко согласился:
— Да, миледи, мы с вами друзья.
Она подняла голову и улыбнулась, и лицо ее просияло.
— Джейми! — окликнул его старый Оуэн из дальнего стойла. — Мальчик мой, неужто ты? Я чуть в обморок не хлопнулся, когда сам сказал, что ты вернулся!
— Да, Оуэн, это я. — Тревельон переложил трость в левую руку, чтобы правой поздороваться со стариком. — А что там с моим парнем по имени Рид?
На лице старика появилась злорадная ухмылка.
— Послал его на дальнее пастбище. Поглядим, сумеет ли он изловить Дикарку Кейт: пусть испытает свою сноровку. Дикаркой-то ее кличут не просто так.
Тревельон не смог удержаться от смеха.
Старый Оуэн поступил на службу к отцу, когда Джеймс был еще ребенком. Теперь согбенный старик мучился от боли в пояснице и старых ранах, полученных тут же, в конюшне. Редко когда хороший конюх доживал до седых волос, не заработав травму-другую от удара копытом. Однако голубые глаза смотрели все так же проницательно из-под редких седых волос.
— А кто эта прекрасная дама? — спросил старик.
— Миледи, позвольте представить вам Оуэна Поули, лучшего конюха во всем Корнуолле, который посадил меня в седло и был моим первым учителем. Оуэн, а это леди Феба Баттен, которую я должен охранять по долгу службы.
— Рада с вами познакомиться, мистер Поули, — сказала Феба.
— Зовите меня Оуэн, миледи, тут все меня так зовут. И правильно: я так редко слышу собственную фамилию, что могу и не сообразить, кого кличут.
— Значит, Оуэн, — с улыбкой кивнула Феба.
— А этот юноша — Том Поули, — представил старик молодого парня. — Он, значится, приходится мне внучатным племянником, а лет через десять или около того станет хорошим конюхом. — Оуэн расхохотался, но совершенно беззлобно.
Молодой человек покраснел. Жилистый, как и его двоюродный дед, но в отличие от него еще не согбенный, откинув непослушную прядь со лба, он громко поздоровался:
— Миледи!
— Эй, Том, ты что орешь? Миледи не видит, но слышит очень хорошо, — проворчал Оуэн.
Переминаясь с ноги на ногу, Том пробормотал извинения.
— Значит, вы пришли посмотреть нашу королеву? — Оуэн кивком указал на стойло у себя за спиной, где стояла белоснежная кобылка, явно на сносях, и, опустив голову на дверь, с любопытством взирала на людей. — Вот она, наша Джиневра. Самолично купил ее прошлой осенью. Красотка, ничего не скажешь, и ожеребится не сегодня завтра, насколько я понимаю.
Джиневра тихо заржала, будто понимала, что говорят о ней.
— У нее такой красивый голос, — заметила Феба, но лицо ее было грустно.
Тревельон бросил взгляд на старика Оуэна, но и он почему-то опечалился.
— Не желаете ли ее погладить, миледи? Она ласковая, точно ягненок, даю слово.
— Если можно!
— Она прямо перед вами, — сказал Тревельон, снимая ее тонкие пальцы со своего рукава, потом положил их на морду лошади и убрал свою руку.
Феба погладила изящную голову и провела пальцами вниз, к мягкому бархатистому носу. Кобылка с интересом обнюхала ее ладонь, и девушка рассмеялась, оглянувшись на Тревельона.
— Она и вправду красавица!
— Это уж точно, миледи, — сказал старый Оуэн, сияя гордой улыбкой.
— Дайте ей морковки, — предложил Том, подавая Фебе овощ. — Очень уж она ее любит! Тревельон отошел в сторону, наблюдая, как Феба гладит лошадь и разговаривает с ней.
— Она редкая штучка, — заговорщицки прошептал Оуэн. — И красавица, и милашка. Тревельон замер.
— Она сестра герцога, я не ее поля ягода.
— Ага. — Оуэн покачнулся на каблуках. — Думается мне, насчет этого следовало бы сначала спросить у леди.
Феба обернулась в их сторону, и Тревельон мысленно проклял Оуэна с его всепроникающим шепотом.
Но она вроде бы не поняла, о чем они говорили, и попросила:
— Вы покажете мне и других лошадок, капитан Тревельон?
— Разумеется. — Он, хромая, поспешил подойти к ней, чтобы предложить руку.
Удерживая пальцами его рукав, Феба обратилась к конюхам:
— Спасибо, мистер Оуэн, что показали мне свою королеву. И вам, Том, спасибо за морковку.
— Всегда к вашим услугам, миледи, — жизнерадостно воскликнул старик, а Том стал красным, как свекла.
Тревельон повел Фебу к противоположному выходу из конюшни, откуда можно было попасть в небольшой загон, за которым открывалось поле, принадлежащее его отцу. Непосредственно в загоне никого не было, зато в дальнем конце возле плетня, огораживающего пастбище, паслись четыре лошади. Тоби трусил впереди и с важным видом облаивал невозмутимых с виду животных.
— Нам повезло, — сказал Тревельон. — На пастбище возле ограды аж четыре лошади: прямо как деревенские кумушки, которые собрались почесать языками.
Феба рассмеялась и спросила, пока они шли к изгороди:
— Ваша семья всегда разводила лошадей?
— Насколько помнится здешним старожилам, с незапамятных времен.
Она обернула к нему лицо. Легкий ветерок разрумянил щеки девушки, и ему нестерпимо захотелось ее поцеловать, еще раз испытать эту радость жизни.
— Однако вы предпочли сделаться армейским офицером. Почему?
Он отвернулся.
— В то время у меня почти не было выбора.
— Не понимаю…
— А вот и Бесс, — не пожелал он продолжать разговор, протягивая руку к старой кобыле. — Ей, должно быть, лет пятнадцать. Кажется, она меня помнит.
И в самом деле: кобылка любовно ухватила губами рукав его сюртука. Когда сам был молод и жил дома, Джеймс всегда приносил ей яблоки и морковь. На минуту воспоминания едва не накрыли его с головой. Как же много он потерял, сделав одну-единственную роковую ошибку, когда так жестоко подвел их всех!
— Которая из них? — спросила Феба, вырывая его из мрачной задумчивости.
Он взял ее руку и медленно вытянул вперед, чтобы кобыла видела их приближение.
— Это Бесс. Она почти целиком белая, с темными чулками. — Он ждал, пока Феба ощупает мягкие серые ноздри. — А дальше, рядом с ней, молодая кобылка, ростом пониже и совершенно белая. Не знаю ее кличку, но, если не ошибаюсь, она жеребая. — Он медленно протянул руку Фебы ко второй лошади, но та фыркнула и попятилась. — И, кажется, довольно норовистая.
— Что ж, этого следовало ожидать, — тихо сказала Феба. — Ведь мы для нее чужие.
— Действительно. — Тревельон протянул их сомкнутые руки к третьей кобыле, и та вытянула вперед шею — ей не терпелось их обнюхать.
Феба рассмеялась.
— Вот она не робкого десятка.
— Да уж, — сказал с улыбкой Джеймс, наблюдая, как Феба трогает лошадиный нос. — Это Присси. Когда я видел ее в прошлый раз, ей было два года, а теперь вот готовится произвести на свет жеребенка. У нее отличная прямая спина и сильные ноги.
— А последняя? — спросила Феба.
— Ее кличку тоже не знаю, но у нее выгнутая дугой шея и чудесная голова настоящей принцессы. — Он тихо рассмеялся. — Должно быть, лучшая подруга Присси, судя по тому, что та положила голову ей на шею.
— Как сестры, которые поверяют друг другу свои секреты, — заметила Феба.
— Гм… Она немного дичится, потому и держится на расстоянии от ограды. Но, может, если мы…