Он встал за спиной у Фебы и взял ее левую руку в свою. Их пальцы переплелись; протянув ее руку вперед, он медленно перевернул ее ладонью вверх, чуть покачивая в своей ладони, словно совершал подношение красавице кобыле. Они молчали. Каждый выдох щекотал ему грудь и живот, отражаясь от ее спины. Ее макушка приходилась ему как раз по подбородок. Правой рукой Тревельон опирался об ограду возле ее бедра. И пока они выжидали, Феба вдруг положила свою ладонь поверх его руки. Она была теплая и нежная — как напоминание о том, что леди не утруждала себя физическим трудом. Ведь она аристократка, а он из простонародья, черная кость, и между ними пропасть. Однако здесь, в этом тихом загоне, где слышались лишь звуки конских копыт в траве, они с Фебой были просто мужчина и женщина. Так просто!
И так сложно…
Наконец кобыла осмелилась: с любопытством вытянула шею, шумно обнюхала ладонь Фебы и позволила себя погладить.
— Благодарю, — прошептала девушка, и Джеймс сначала подумал было, что она разговаривает с белой лошадкой. Но она вдруг обернулась к нему.
— За что? — спросил он глухо.
— За то, что привели меня сюда. За то, что показали своих лошадей.
— Это лошади моего отца, не мои.
Но она покачала головой и улыбнулась.
— Здесь так хорошо! Нельзя ли нам прогуляться по вересковой пустоши? Мне никогда не приходилось бывать так далеко на западе, и я не видела вересковых болот.
Тревельон со вздохом взял ее руку, поворачиваясь назад к дому.
— На вересковой пустоши красиво, но земля — сплошь кочки. Как бы ногу не подвернуть.
— Но лошади же там пасутся. — Ее пухлые губы сложились в упрямую гримаску.
— Они привыкли, и у них четыре ноги, — возразил Тревельон. — Там небезопасно.
Он почувствовал, как ее пальцы сжали его руку.
— А что, если мне надоело думать о безопасности?
— Моя работа заключается…
Она резко остановилась, и ему тоже пришлось. Посмотрев на нее сверху вниз, он видел, как брови сошлись на переносице над незрячими глазами, как грустно опустились уголки рта.
— Отныне я не желаю быть объектом вашей работы и тем самым отменяю ваши обязательства меня охранять. И прежде, чем вы скажете, что вашим нанимателем является мой брат, позвольте напомнить, что вы больше на него не работаете. Вы больше не мой телохранитель; с того самого дня, как меня похитили. Вы делаете все это не ради каких-то обязательств, и мне надоело…
У него было единственное средство остановить этот словестный поток — накрыть ее рот своим.
Трость повалилась на землю, когда он рывком привлек девушку к себе, вынудив откинуть голову под напором его губ. Ее нежные губы раздвинулись, и в его груди пробудился первобытный инстинкт, когда язык ринулся в бархатные глубины ее рта. Он упивался вкусом ее губ, сокрушительно прижимал к себе, отчаянно желая повалить на землю и утолить желание плоти. Вот только ему хотелось получить больше, чем она могла дать ему прямо здесь.
И лишь когда она судорожно вздохнула между поцелуями, в знак покорности, он прошептал:
— Ну сколько можно меня соблазнять?
— Даже не думала, — прошептала она в ответ, чуть касаясь его губ своими влажными.
В наказание Тревельон слегка прикусил ее нижнюю губу.
— В самом деле?
— Да, потому что вы уже уступили.
Он со стоном отчаяния опять обнял ее, забываясь в ее нежности и упиваясь ее надеждой. И оторвался от нее лишь тогда, когда услышал тихое покашливание за спиной, а потом увидел, что на них пристально смотрит отец.
Феба была очень довольна собой, отправляясь вечером того же дня обедать с Агнес, а перед этим приняв ванну. Это мероприятие оказало ей двойную услугу: удалось наконец-то как следует вымыться и найти предлог спрятаться от глаз старого мистера Тревельона. Ей было стыдно: еще бы, целовалась с его сыном прямо на конюшенном дворе.
И пока она пряталась в источавшей ароматный пар ванне, лениво растирая коленки и постепенно приобретая цвет сливы, Бетти высушила и вычистила ее единственное платье. И если добавить к этому позаимствованную у Долли сорочку, то она обрела достаточно презентабельный вид, так что вовсю предвкушала возможность снова увидеться с Джеймсом, в компании Агнес и Тоби приближаясь к дверям столовой, пока не услышала крики. Опять!
— Неужели твой дедушка затевает ссору за каждой трапезой? — спросила она у Агнес, которая, как тут же выяснилось, была кладезем полезных сведений.
— За ним такого раньше не водилось, — вздохнула девочка. — А дядя Джеймс?
— Тоже не замечала. — Феба прислушалась. Кажется, они спорят из-за… соседа? Как странно. — У них очень похожие голоса, правда?
— Да, — с жаром подхватила Агнес. — Хоть бы они перестали! Маме это не нравится.
Феба даже не вспомнила про Долли и не подумала, как все это подействует на нее, и ей стало стыдно. Разумеется, из-за скандалов в доме бедная женщина будет волноваться. За этой мыслью явилась следующая: а кто, собственно, отец Агнес? Никто не упомянул о нем хотя бы словечком.
Послышался грохот, отчего Фебе пришлось вернуться к действительности, и она, принимая решение, воскликнула:
— Право же, мы должны их остановить!
Вместе с Агнес она решительно вошла в столовую.
Мужчины немедленно прекратили кричать, хотя, судя по тяжелому дыханию, успокаиваться не думали.
— Где твоя мама, Агнес? — спросила Феба.
— Уже сидит за столом.
Словно и в подтверждение ее слов в дальнем конце столовой раздалось жалобное бормотание, и Феба вскинула голову. Мужчинам должно быть стыдно, если они расстроили Долли. Правда, стыдно.
— Что же, давай сядем рядом с ней, хорошо?
Девочка потащила ее за собой. Джеймс, уже ожидавший со стулом наготове, объявил:
— Вы сидите между Долли и мной.
— Как мило, — едко заметила Феба, усаживаясь.
В ноги ей что-то ткнулось, и она поняла, что это Тоби тайком забрался под стол и пытается пристроить свою морду ей на колени!
— Чем нас угощают? — нарочито бодро спросила Феба и попыталась ощупать стол перед собой, но нашла только руку Долли справа. Рука была крупная и мягкая и немного дрожала. Феба ободряюще сжала ее палец.
— Ростбиф, — пророкотал голос мистера Тревельона, сидевшего во главе стола. — Тушеные овощи и хлеб, который испекла Долли.
— Я пеку хлеб, да, — сообщила тихим голосом соседка Фебы.
И только сейчас она догадалась, чем пахло от Долли, — дрожжами.
— Правда? Как интересно! А я никогда не пекла хлеб.
— Мама печет хлеб для всех нас, — вмешалась Агнес. — Она умеет.
— А еще маленькие пирожные, да, и пироги, — несмело добавила Долли. — Но больше хлеб.
— Пообещайте меня научить, — попросила Феба.
— А еще варить пиво, — сказал ей на ухо Джеймс. — Горький эль.
— Кто же предлагает девушке пиво? — раздраженно воскликнул мистер Тревельон. — Леди полагается пить вино.
— Я люблю пиво, — возразила Феба.
— Правда? — удивился Джеймс, но услышала это только она и так же тихо ответила:
— Ну… почти уверена, что люблю.
— Если ей не понравится пиво, отец, мы всегда можем предложить вина.
Мистер Тревельон буркнул:
— Точно ненормальный.
— Сегодня Джеймс показывал мне ваших лошадей, — сообщила Феба, обнаружив перед собой тарелку. — Такое это было удовольствие! Они очень красивые.
— Откуда вам знать? — резко спросил хозяин дома.
Феба услышала стук вилки о тарелку Джеймса и поняла — скажи она сейчас хоть слово, и поесть им уже не удастся.
— Потому что я это чувствую. Если я лишилась зрения, это не значит, что потеряла рассудок и все остальные чувства. — Она нащупала руку Джеймса, сжатую в кулак, и осторожно накрыла ладонью. — Интересно, мистер Тревельон, кто придумывал клички вашим лошадям. Джиневра! Весьма чудное имя.
— Это я, — раздался тоненький голосок Агнес.
Стараясь сохранять приветливое выражение лица, вопреки дурному настроению мистера Тревельона, как можно спокойнее Феба спросила:
— И скольким лошадкам ты дала имена?
— Почти всем. — Судя по голосу, Агнес немного успокоилась, когда заговорили на ее любимую тему. — Я даю прозвище жеребенку, когда он родится, а иногда новой лошади, которую покупают, но коня по прозвищу Октавиан называла не я. Красивое, правда?
Теперь Феба улыбнулась вполне искренне.
— А какие ты придумывала для них клички?
— Ну-у, во-первых, Джиневра — это вы уже знаете. Когда дедушка ее купил, у нее была кличка Известка. Ужасно! Потом были Чайка, Русалка, Жемчужинка и Волшебник Мерлин — этого месяц назад продали младшему сыну графа Маркема.
— Отвалил за него кучу денег, — заметил мистер Тревельон, явно довольный, впервые с того момента, как Феба вошла в столовую. — Мерлин был добрый конь.
— И кобылу дяди Джеймса тоже назвала я, — заявила Агнес, почему-то опять оробев. — Ту самую, что была у него в Лондоне.
Фиалка, вспомнила Феба. Рассказал ли Тревельон своей племяннице, что случилось с бедной лошадкой?
— А вы, мистер Тревельон, не против? — деликатно поинтересовалась Феба.
— Да ради бога, пусть придумывает. Почему нет? Когда я умру, все ей достанется.
Феба почувствовала, как Джеймс стиснул кулак.
— Ну а как же ваш…
— Джейми сбежал от нас, хотя был очень нужен здесь, — сурово отрезал Тревельон-старший.
— Отец, вы сами прекрасно знаете, почему мне пришлось уносить ноги, — тихо, убийственным тоном возразил Тревельон. — За мою голову была назначена награда. Вы сами мне это сказали.
— Разве я велел тебе исчезать на целых десять лет?
— Вы писали, что мне тут слишком опасно. Что Фэйр все еще ищет меня. — В отличие от отца Джеймс говорил тихо, стараясь держать себя в руках. — Я посылал вам все деньги, что удавалось заработать.
— Ты вернулся калекой! — Жестокими были слова старшего Тревельона, но в них явственно слышалась боль. — Какой мне прок от калеки? Отвечай, мальчишка!
Феба не сумела сдержаться и ахнула. Она-то знала, как страдает Тревельон из-за своей немощной ноги. Как мог отец…