Что, если Джеймса арестуют? О господи!
— Мы должны его догнать! — взмолилась Феба.
— Без толку и пытаться, — отмахнулся старик. — Никто не догонит моего Джейми, если он на коне!
— Но…
Она почувствовала, как к ее руке прикасается чужая рука: мужская шершавая, с мозолистой ладонью. Ей совсем не хотелось, чтобы за ней «присматривали», и уж тем более чтобы делал это суровый мистер Тревельон.
— Идем, девочка, — сказал старик.
В его голосе слышалась такая усталость, что у нее не хватило духу противиться. Феба ухватилась за его за руку, и вместе с мистером Тревельоном они пересекли двор и вошли в дом.
— Посидим-ка мы там. — Старик повел Фебу по коридору в дальний конец дома, где ей еще не приходилось бывать.
— Где мы?
— В библиотеке.
Она удивленно повела бровью.
— У вас есть библиотека?
— Есть, конечно.
Она налетела на что-то твердое правым бедром.
— Здесь стул.
— Благодарю, — сухо сказала Феба и села. — Вы знаете, что сделает Джеймс, если Джеффри Фэйр хоть пальцем тронет Агнес?
В библиотеке пахло кожей и пылью. Мистер Тревельон, явно не настроенный на приятную беседу, судя по голосу, мерил шагами дальний конец комнаты.
— Не ваше это дело, миледи.
Феба поерзала на мягком, но неудобном сиденье, не в настроении терпеть обычный сварливый тон мистера Тревельона. После того, что было днем, интимное местечко немного саднило, к тому же новоиспеченный любовник только что бросил ее, причем самым бесцеремонным образом, и, что еще хуже, как раз в этот момент мчался навстречу аресту или гибели.
— Нет, очень даже мое! Поскольку живу в вашем доме и испытываю глубокую привязанность и к Агнес, и к вашему сыну, я имею право вмешаться. Что касается его, касается и меня.
— Я не хотел бы, чтобы мой сын… — начал было старик, но Феба перебила его с интонациями дочери герцога в голосе:
— Мистер Тревельон, прошу вас не уклоняться от темы разговора.
Этот прием она использовала редко, но в эффективности его не сомневалась.
Воцарилось тяжелое молчание, а потом старик Тревельон вдруг рассмеялся. Это было так неожиданно, что она даже вздрогнула. Невеселый это был смех, натужный какой-то. Было понятно, что очень давно он не смеялся, и, должно быть, разучился.
— Вот ведь напасть: так просто не отвяжешься, — проговорил он едва ли не восхищенно.
— Благодарю, — скромно проговорила Феба. — А теперь, будьте так добры, расскажите все, что вам известно, или мне придется обратиться с расспросами к старому Оуэну. Думаю, это изрядно смутит беднягу.
— Оно так, — вздохнул старик и подошел ближе. — Не желаете ли глоток французского коньяка, мадам? Мне бы точно не помешало.
Феба припомнила, как Джеймс упоминал о контрабандистах, и решила, что не стоит спрашивать, каким образом напиток попал в дом.
— Да, пожалуйста.
Она услышала звук вынимаемой из графина пробки, бульканье жидкости, а потом ей в руку дали стакан.
— Лучше пейте маленькими глотками, — предупредил мистер Тревельон. — Это не пиво и даже не вино.
Феба осторожно понюхала содержимое стакана: аромат был головокружительным, — сделала маленький глоток и едва не поперхнулась: горло будто огнем охватило.
Мистер Тревельон рассмеялся, но совсем не зло.
— Ну и как?
— У меня правило: не судить о напитке по одному-единственному глотку, — храбро заявила Феба.
— Мудро, — согласился старик.
Она сделала еще глоток, совсем крошечный, но на этот раз задержала напиток на языке, пытаясь распробовать вкус. Ощущение было ни с чем не сравнимое.
— Как вы поняли, наша Долли не такая, как все, — начал мистер Тревельон.
Феба обернулась в его сторону и приготовилась слушать.
— Да. Джеймс рассказал, что с ней произошло… — Как бы выразиться поделикатнее? — В общем, я знаю тайну рождения Агнес.
Последовала недолгая пауза, потом послышался тяжелый вздох, а когда он заговорил опять, голос его звучал ровно.
— Мать Долли очень мучилась родами. Повивальная бабка думала, что младенец не переживет первой же ночи, но девочка выжила. И вы, возможно, подумаете — напрасно.
Фебу передернуло. Она вовсе так не считала, но разве кому-то интересно ее мнение?
— А вы?
— Нет! — прозвучало резко и страстно. — Когда Долли стала старше, когда стало ясно, что она никогда не будет такой, как другие девочки, мои соседи и викарий стали твердить, что было бы лучше, если бы она не выжила. Я всех их гнал прочь. Видели бы вы лицо викария! Он был в ярости оттого, что ему указали на дверь!
Феба услышала, как он пьет, и тоже сделала маленький глоток коньяку, понемногу осваиваясь с ощущением разливающегося по горлу огня. Мистер Тревельон мог грубить сколько угодно, но она знала, как он любит Долли, и от всей души сочувствовала ему.
— Для моей жены она была лучиком света в жизни, — добавил он еле слышно. — Марта очень болела после рождения Долли, но любила девочку, прямо обожала. А потом, четыре года спустя, у нас родился Джеймс. Мы старались держать Долли поближе к дому. Марта и Бетти кое-чему учили ее понемногу — например, печь хлеб. Думаю, ей это нравилось… да и сейчас…
Он умолк, не решаясь продолжать, и Феба мягко заметила:
— Мне тоже показалось, что она очень собой гордится. Сегодня утром она была такая деловитая, пока ставила хлеб.
— Да. — Мистер Тревельон вздохнул. — Ну так вот: она выросла хорошенькой, хотя голова у нее не работала, как должно. К тому времени я уже потерял свою Марту, хотя она была гораздо младше меня, аж на десять лет.
Феба подняла голову: об этом она не знала, — и в его голосе ей почудилось некое предостережение.
— И после первых лет брака не очень-то и счастлива: я был для нее слишком стар, слишком закоснел в своих привычках. Она даже говорила, что я выпил из нее жизнь, из-за меня она состарилась раньше срока.
Феба даже не догадывалась, насколько безрадостным было супружество родителей Джеймса, поэтому лишь вздохнула.
— Как бы то ни было, после ее смерти дел у меня прибавилось. Лошади требовали заботы, а Долли иногда просилась в город, купить то да се, чтобы печь хлеб. Ходить по магазинам одна, как другие девушки, она не могла: было небезопасно, — и я отправлял ее с Джеймсом. Я говорил ему… — Он сглотнул ком в горле. — Я говорил, что жизнь сестры в его руках, что нельзя спускать с нее глаз, даже на минуту.
Феба понимала, куда он клонит, и чувствовала, как по спине ползут мурашки.
— Сколько ему было?
— В город она начала выезжать лет с четырнадцати, наверное. Она была старше его на четыре года, но по уму — малое дитя.
— А когда это случилось?
— Когда это случилось, ему было двадцать два: мужчина.
Да, и от этого Джеймсу было еще горше. Он был достаточно взрослым, чтобы нести груз ответственности, но не справился…
— А сделал это с Долли мистер Фэйр?
— Джеффри Фэйр. — Тревельон произнес это имя так, словно оно жгло язык и ему не терпелось его выплюнуть. — Средний сын барона Фэйра, которому принадлежат все шахты в здешних краях, сама земля и люди. С богатством и титулом отца его сын никогда ни в чем не знал отказа и мог бы получить любую женщину в округе, — любую! — но его взгляд упал на мою Долли.
Феба проглотила комок в горле, почувствовав дурноту.
— Он пообещал моей девочке, что будет ее сердечным другом, если она… Ладно. По крайней мере он ее не бил, не насиловал, просто уговорил, и я благодарю Бога за это, — дрожащим голосом произнес мистер Тревельон. — Джеймс нашел Долли и привел домой. Мы расспросили ее. Она сказала, что он был очень добрый и дал ей леденец на палочке.
Что-то с грохотом ударилось о стол, и Феба в испуге подскочила.
— Он купил мою дочь, мою Долли, за леденец! — Крик старика вырвался из самого сердца, разбитого надорванного горем, гневом и попранной гордостью. — Будь проклято это чудовище! Клянусь, я хотел его убить, но с кем бы тогда осталась Долли… Лорд Фэйр обладает властью и неограниченными возможностями: я ничего не мог ему сделать, — но Джеймс…
— Джеймс сказал, что избил негодяя чуть не до смерти, — заметила Феба.
— Да, Джейми нашел негодяя в ту же ночь и едва не вытряс из него душу, — продолжил мистер Тревельон, и хоть голос его был мрачен, было ясно, что он гордится сыном. — Кроме того, пригрозил искалечить, если он не покинет Корнуолл. И Джеффри Фэйр сбежал, несмотря на сломанные ребра, — по крайней мере мне говорили.
Феба нахмурилась.
— Но лорд Фэйр…
— Барон, исполнявший здесь обязанности мирового судьи, приказал арестовать Джейми. Тогда ему пришлось срочно бежать в Лондон… и больше он не возвращался.
— Но ведь они оба вернулись: Джеймс и этой мерзавец Джеффри. Вы действительно думаете, что он способен обидеть Агнес?
— Трудно сказать. Он никогда не казался мне способным на насилие — зачем ему это? — устало сказал мистер Тревельон.
Феба проглотила ком в горле.
— Что может произойти между Джеймсом и Джеффри?
Мистер Тревельон тяжело вздохнул.
— Не знаю, девочка: это одному Богу известно, — но Джейми предостерег Джеффри, что, если тот только сунется в Корнуолл, убьет его.
Старинное уродливое здание особняка барона Фэйра возвышалось над окружающим ландшафтом неким подобием тюрьмы: мрачный серый камень и осыпающиеся зубчатые стены. Предки лорда обитали на этой земле с незапамятных времен, и никто не смел становиться им поперек дороги за исключением его — Тревельона. Так думал Джеймс, пока лошадь несла его по гравийной подъездной аллее.
Двенадцать лет назад его кулаки превратили смазливое лицо Джеффри Фэйра в кровавое месиво — скандальное происшествие, о котором в здешних краях будут судачить еще многие годы. Он запретил мерзавцу, который совратил Долли, появляться здесь впредь под страхом смерти, но похоже, он решил, что уже можно ничего не опасаться.
Очень неразумно с его стороны.
Джеймс огляделся, но отцовской лошади не увидел. Спешившись возле парадного крыльца, он набросил поводья на декоративную каменную вазу и, прихрамывая, стал подниматься по ступенькам. Пусть он и калека, но способности пристрелить того, кто не внемлет голосу разума, не утратил. Тревельон не собирался убивать Джеффри, но допустить, чтобы негодяй жил неподалеку от Долли и Агнес, он не мог.