— Зато старый лорд Фэйр хочет официально признать Агнес своей внучкой.
— Что?
— Наша малышка Агнес забыла нам рассказать, как пару лет назад познакомилась с бароном на пустоши и с тех пор тайком видится с ним раз-два в месяц.
— О господи! А мистер Тревельон знает об этом?
— Думаю, что нет. — Феба почувствовала, как прогнулся матрас: это Джеймс сел на край постели, — и подвинулась, уступая ему место. — Но утром я предоставлю Агнес возможность самой все рассказать отцу.
Феба поморщилась, подумав о том, как будет уязвлена гордость мистера Тревельона.
— Не думаю, что он обрадуется.
— Сначала, может, он и рассердится, — согласился Джеймс, — но она уже достаточно взрослая, чтобы объяснить свои поступки. К тому же вряд ли отец будет гневаться не нее долго.
— Вы думаете, что мистер Тревельон позволит ей видеться с лордом Фэйром?
— Не знаю. Барон ему никогда особенно не нравился.
Феба задумалась.
— Как по-вашему — лорд Фэйр может желать ей зла?
— Нет, ни в коем случае. Похоже, он просто хочет с ней подружиться, узнать получше. Джеймс со вздохом откинул одеяло и лег рядом. В постели сразу же стало тесно.
Феба нашла его руку, чтобы обнял. Он так и не снял рубашку.
— Наверное, до сегодняшнего дня он просто не знал, как подступиться к вашему отцу.
— Может быть, но я думаю — просто до Фэйра дошло, что он может лишиться Агнес, если я прекращу их встречи. А он этого не хочет. — В его голосе звучали металлические нотки. — Все это моя вина: нужно было лучше смотреть за Долли.
— Кто мог подумать! — возразила Феба. — К тому же вы были так молоды!
— Двадцать два — не так уж и мало! Больше, чем вам.
Феба крепко сжала его руку, чтобы хоть немного утешить.
— Мне стало скучно, — тихим и печальным голосом продолжил Джеймс. — Долли пошла в лавку купить конфет. Я оставил ее всего на пару минут, чтобы взглянуть на новую книгу по коневодству, которую торговец получил по случаю, а когда вернулся, сестры уже не было. Я нашел ее часа через два — на кладбище позади церкви.
Феба успокаивающе гладила его руку, пытаясь найти правильные слова, чтобы смягчить застарелую боль.
— И тогда вы бежали от закона, чтобы встать на службу короне. Вы понимали, что рискуете?
Она почувствовала движение — Джеймс пожал плечами.
— А у меня что, был выбор после того, как я избил Джеффри? Мне пришлось бежать в ту же ночь. А в лошадях я разбираюсь, как мало в чем еще. Драгуны — это кавалерийский полк, самое подходящее для меня место.
— Наверное, вам было очень одиноко: тосковали по дому. Подумать только: изгнанник, лишенный отчего дома!
— Я писал длинные письма, хотя отец отвечал редко и скупо, — тихо продолжал Джеймс. — Долли не умеет ни читать, ни писать, поэтому от нее весточек не было. Письма из дому я стал получать, когда Агнес обучилась грамоте.
Феба села, не отпуская его руки.
— И что говорилось в этих письмах?
— Обо всем понемногу. Агнес писала почти каждую неделю. — Голос Джеймса потеплел. — Сначала в ее письмах было полно ошибок, зато она рассказывала мне и про лошадей, и про Долли, и про отца. Смешно, но в этих письмах она изображала его добрым и любящим! В жизни я его таким не помнил.
— Дедушки-бабушки, как правило, обожают внуков, — улыбнулась Феба, погладила его руку, положила ладонь на широкое плечо, а потом ее пальцы пробрались к вороту его рубашки и начали ее расстегивать. — Вы же знаете: она вас стесняется, — вот и не писала об этом.
— Вот этого я и не могу понять, — возразил Джеймс. — В своих письмах она рассказывала мне обо всем, даже небольшую вышивку прислала. Я пользовался ею, как закладкой для книг.
— Я бы возразила на это, что в жизни вы действительно способны внушить робость, не то что в письмах. Вам следует проводить с ней больше времени.
Она помогла ему снять рубашку.
— И о чем мне с ней говорить?
Она бы закатила глаза, если бы точно знала, что он это увидит.
— Поговорите с ней о лошадях, о Тоби, о дедушке. Расскажите, какой была Долли в детстве, и о том, какой вы помните свою маму. Право же, это ничуть не хуже, чем письма, а Агнес говорила, что письма у вас были замечательные.
— Разумеется, — проговорил он обиженным голосом.
— Вот и хорошо.
— Просто отлично. Наверное, вы смеетесь надо мной, миледи.
— Разве что чуть-чуть. — Феба нагнулась, коснулась губами его соска и почувствовала, как он вздрогнул, услышала судорожный вздох.
Правильно ли это? Может, леди не полагается так себя вести? Но именно этого ей хотелось с самого полудня.
Язык ощутил слабый привкус соли и чего-то еще. Она обвела пальцем маленькую бусинку, коснулась языком и опять услышала его вздох. Когда он уехал, она сходила с ума от страха. Боялась не только за него, но и за себя тоже, — вот эгоистка! Она не хотела терять Джеймса: он стал ее спутником, другом, любовником, самым важным человеком жизни, где было так много всяких «нельзя», — хотя даже не знала наверняка, как он относится к ней. С жадностью — да, в этом Феба не сомневалась, но было ли что-то еще? Да, еще долг — как же она ненавидела это слово!
Может ли одно лишь чувство долга привязывать его к ней? Ах как ей не хотелось, чтобы было так! Она мечтала, чтобы Джеймс Тревельон стал для нее всем, хотела прожить с ним до конца своих дней.
С этой мыслью она села и погладила его грудь — тугие мускулы под гладкой кожей, жесткие волоски. Ее охватило жгучее нетерпение, желание узнать его полностью, пока он с ней, и руки решительно двинулись вниз. Днем у нее не было возможности изучить эту часть его тела.
— Что… — начал было он хрипло.
Она замерла.
— Я хочу вас потрогать. Везде. Можно?
Он с несказанной нежностью погладил ее щеку.
— Конечно, Феба.
От этой нежности ее безумная тревога немного улеглась. Феба улыбнулась и вернулась к своему увлекательному исследованию. Волоски росли вокруг сосков, покрывали треугольником грудь и узкой полоской спускались вниз по животу.
— Какого цвета здесь ваша кожа? — спросила Феба и обвела пальцем пупок. — Она такая нежная!
Его живот напрягся под ее пальцами.
— Бледная.
Феба покачала головой.
— Нет, я хочу знать: вы от природы светлокожий или смугловатый?
— Ну, пожалуй, смугловатый.
Феба кивнула и взялась за пояс его брюк, но его рука сжала ее пальцы.
— Я хочу сама. Вы позволите?
— Ну, если вы просите, да еще так вежливо… — Джеймс убрал руку.
Феба принялась ощупывать в поисках пуговиц, которые — она знала — должны быть где-то здесь. Под тканью брюк угадывались очертания его тела — мускулистые бедра и между ними мужское естество. Ее ищущие пальцы оценили его величину и твердость. Наконец она нашла пуговицы, и быстро справившись с ними, попросила, дергая штанину:
— Снимите это.
Приподнявшись на постели, он вместе с брюками стянул и подштанники. Феба положила ладонь на его бедро и почувствовала жесткую поросль — более редкую, нежели на груди, но все равно густую — потом провела ладонью вверх, спустилась вниз, вслушиваясь в судорожные вздохи Джеймса, пока не добралась до густых зарослей. Завитки пружинили, был велик соблазн поиграть с ними, но то, что гордо восставало из них, интриговало куда сильнее.
Феба погладила пальцами гладкую, горячую плоть, почувствовала, какая она набухшая, твердая и эластичная, с утолщением и складкой кожи ближе к концу. Она потрогала утолщение пальцем, удивляясь: такой нежный на ощупь, этот орган умел проникать так глубоко внутрь ее тела. Ее собственная плоть была куда податливее. На кончике она ощутила влагу, а коснувшись его подушечкой пальца, обнаружила маленькое отверстие.
Пока она его трогала, орган вроде бы еще увеличился в размерах и напрягся, а еще она ощутила запах: острый, мускусный, от которого закружилась голова.
Погладив его еще раз и ощутив, как он вздрогнул, Феба спросила:
— Вам больно? Когда он становится таким.
— Твердым? — глухо выдохнул Джеймс. — Нет, не больно, однако некоторый дискомфорт определенно присутствует.
— И как от этого избавиться? — Она замерла в ожидании ответа.
— Просто войти в вас.
И Джеймс привлек Фебу к себе, завладел губами, она же одной рукой продолжала гладить его естество, пока он целовал ее — горячо и требовательно. У нее ныли соски, наливался тяжестью низ живота. Он оторвался от ее губ и велел снять сорочку.
Наконец-то и она оказалась нагой, как и он. Он обхватил ладонями ее талию и усадил на себя верхом. Феба оседлала его, широко раздвинув ноги, а он сказал:
— Можете скакать на мне, если хотите.
— Скакать? — Она лукаво улыбнулась. — Как на коне?
— Да, теперь у вас есть собственный жеребец, — сказал он со смехом.
Странно, почему ей раньше казалось, что у него нет чувства юмора?
— А что я теперь должна сделать?
— Приподнимитесь немного, а теперь, медленно садитесь на меня.
Она опустила ягодицы, чувствуя его прикосновение, и обнаружила, что он помогает ей, рукой приподнимая свое естество, чтобы ей было удобнее. Она сжала его руку своей ладонью и на мгновение представила всю непристойность своей позы: на коленях, его орган частично внутри ее, она вся открыта, а он лежит, ноги в стороны, точно султан.
От этой мысли в ее лоне стало горячо и влажно. Феба не могла больше терпеть и полностью опустилась, издав глубокий стон.
— Все хорошо? — спросил Джеймс и приподнял ее, задавая нужный ритм.
Феба быстро поняла, что от нее требуется, и, закрыв глаза, упершись руками в его грудь, чуть наклонившись вперед, сжав бедра, пустилась галопом.
Восхитительное ощущение! Его твердая плоть то почти выскальзывала из нее, то вонзалась с новой силой. Его тяжелое дыхание говорило ей, что он в полной ее власти, и осознание этого наполняло ее силой и ощущением собственного могущества.
— Иди сюда, моя маленькая амазонка, — прохрипел Джеймс и, пригнув ее к себе, захватил губами сосок.