— Тогда оставайся. Дом огромный — в половину комнат мы даже не заходим! Дед сказал, что ты не можешь выйти за дядю Джеймса. Но если все-таки выйдешь, вы станете мужем и женой и сможете оба жить здесь. Когда вы с дядей Джеймсом приехали, стало лучше.
Феба грустно улыбнулась — в голосе девочки было столько надежды!
— Если мы все постоянно будем жить вместе, в доме станет слишком шумно: кому это понравится.
— До того, как вы приехали, у нас стояла просто мертвая тишина, — рассудительно заметила Агнес. — А сейчас, если кому-то не понравится шум, за ужином мы могли бы затыкать ватой уши.
Феба устало рассмеялась.
— Я была бы рада остаться, но ты же видишь — решаю не я. Брат хочет, чтобы я вернулась в Лондон, а наш мир так уж устроен, что право решать принадлежит джентльменам.
— И очень глупо! — провозгласила Агнес.
— Согласна, — сказала Феба. — Он, конечно, может приказать мне вернуться, но, наверное, я в любом случае должна это сделать, ведь у меня там друзья, семья.
— Правда? — Казалось, Агнес удивило, что у Фебы есть другая жизнь, за пределами Корнуолла.
— Да. У меня двое маленьких племянников, и мне, конечно же, хочется их увидеть.
— А не могли бы они… не могли бы они навещать тебя здесь, как ты думаешь? — с надеждой в голосе спросила Агнес. — Я люблю малышей, и мы могли бы показать им лошадок.
Феба грустно улыбнулась.
— Для малышей это слишком долгое путешествие, дорогая.
— Но ты ведь будешь приезжать к нам в гости? — наконец сдалась Агнес.
— Не знаю, — едва ли не с отчаянием в голосе сказала Феба, заметив, что рядом кто-то подозрительно шмыгает носом.
— О-о, — прошептала Агнес. — Ласточка подошла к самой двери!
Феба медленно протянула руку, и в следующее мгновение мягкий бархатный нос коснулся ее пальцев, обдав теплом. Она боялась шелохнуться, чтобы не напугать жеребенка, и с трудом сдерживала слезы — ей так хотелось остаться в Корнуолле навсегда.
— Его светлость пишет, что похититель признался и благополучно заключен в Ньюгейтскую тюрьму в ожидании суда, — сообщил Тревельон, опираясь на трость. — И просит меня как можно скорее вернуться с леди Фебой в Лондон. Мы выезжаем немедленно.
Отец стоял возле окна, старательно изображая, что любуется видом, который ему открылся.
— Итак, ты намерен ее вернуть.
— Там ее дом, — безжизненным тоном ответил Тревельон.
Топор опустился так неожиданно, и удар был страшен — к нему следовало бы подготовиться заранее. В конце концов, он же знал, что Уэйкфилд поймает похитителя — рано или поздно, и что Фебу придется вернуть в родную семью, тоже знал.
Только вот безумно жаль, что этот день наступил так скоро!
— А ты? — Мистер Тревельон не обернулся, только застыл, прямой как палка. — Твой дом тоже в Лондоне?
— Хочешь спросить, собираюсь ли я там остаться? — осторожно поинтересовался Джеймс.
Вопрос отца застал его врасплох. В последнее время он не думал ни о чем, кроме их с Фебой будущего, а подумать, разумеется, следовало бы; что, если придется жить дальше без нее? Да и в любом случае ему нужна работа.
— Ты мог бы остаться, — предложил отец. — Теперь Фэйр больше тебя не станет преследовать, чтобы засадить в тюрьму, ведь нет необходимости подаваться в бега.
Джеймс ждал, затаив дыхание, но больше отец ничего не добавил.
— Не очень-то похоже на приглашение.
Старик наконец соизволил обернуться.
— Вот, значит, что тебе нужно, Джейми? Приглашение, чтобы вернуться домой?
Тревельон посмотрел отцу в глаза.
— Почему бы и нет?
Отец отвел глаза, сурово сжав губы на изборожденном морщинами лице, потом выдавил:
— Я никогда не винил тебя, Джейми. Знаю: когда это произошло, я накричал на тебя и наговорил всякого, но то был гнев, растерянность, страх.
Джеймс опустил взгляд: неужели? Может, у старика плохо с памятью?
Отец с глубоким вздохом опустился на стул.
— В своей жизни мы совершаем немало ошибок: какие-то незначительные и остаются без особых последствий, зато другие меняют ход всей жизни. Главное — научиться оставлять их в прошлом и идти дальше. Ведь если застрянешь в том, чего уже не изменить, ты конченый человек.
Тревельон усмехнулся уголком рта.
— Кажется, только дожив до седых волос, ты поумнел. Правда, па?
— Что есть, то есть, — ответил с усмешкой отец.
Джеймс задумчиво кивнул.
— Тогда я, может, и вернусь.
Старший Тревельон опустил глаза, разглядывая собственные руки.
— Оно и к лучшему, Джейми, если ты вернешь ее семье. Твоя мать… — Он поморщился. — Да. Ее красота покорила меня, и я ничего не мог с собой поделать, хотя она была для меня слишком молода. Но после того, как мы поженились, ее одолела тоска. Ей нужен был мужчина не такой старый и угрюмый, как я. Не повторяй моих ошибок, сын. Несчастная жена и мужа сделает несчастным.
— Не беспокойся, па. Если я и наделаю ошибок, то они будут моими собственными. Кроме того, я не ты, а Феба не моя мать.
Полчаса спустя Тревельон поднял занавеску окошка кареты, чтобы помахать на прощание Агнес, рыдающей Долли, отцу, старому Оуэну, Бетти и юному Тому. Тоби лаял и бежал за каретой, рискуя угодить под колеса, до тех пор, пока несли короткие лапы.
И лишь тогда, как отцовский дом скрылся из виду, он опустил занавеску.
Феба сидела напротив с красными заплаканными глазами. Тревельон смотрел на нее и сердцем своим понимал: все его будущие ошибки — хорошие или дурные, незначительные или такие, от которых перевернется мир, — связаны с этой девушкой.
Глава 17
Феба не могла сказать, ночь сейчас или день, но знала, что они ехали долгие часы, прежде чем наконец сделать остановку на постоялом дворе.
Измученная, она вышла из кареты, держась за руку Тревельона. Они больше не скрывались и ни от кого не бежали, поэтому Джеймс сказал, что больше нет причины делать вид, будто они муж и жена, но обручальное кольцо своей матери почему-то у нее не забрал.
Феба к нему так привыкла, что и сейчас потрогала большим пальцем, тайком потерла, как талисман. Благовоспитанная леди все-таки вернула бы кольцо, а вот она не вернула.
Эта придорожная гостиница была больше, чем те, в которых они ночевали по пути в Корнуолл. Феба слышала, как переговариваются мужчины, впрягая в кареты свежих лошадей, лай собак, недовольные возгласы усталых путешественников.
— Простите, сэр, — послышался рядом голос Рида, когда они шли к гостинице. — Отдельные обеденные комнаты все заняты!
— Значит, мы поедим в общем зале, — решил Тревельон. — Или вам, миледи, угодно, чтобы ужин принесли прямо в наши комнаты?
Комнаты? Он имеет в виду, что этой ночью спать они будут раздельно? И почему он опять называет ее «леди»? По правде говоря, она терпеть не могла, когда к ней так обращались.
— Нет-нет, давайте поужинаем в общем зале.
В гостинице их встретили и аромат жареной говядины, и гул людских голосов. Тревельон подвел Фебу к столу, и она села, опустив пальцы на щербатую деревянную поверхность перед собой.
— Что будете? — спросил грубый женский голос.
— Пива и две порции говядины, — распорядился Тревельон.
— Сию минуту, дорогуша, — послышался тот же голос, и раздались удаляющиеся шаги.
Феба повернула голову, принюхиваясь, и, кроме запаха дыма из камина, почувствовала запах табака: джентльмены с наслаждением курили свои трубки, — а кто-то из сидящих поблизости явно не мылся ни разу за всю жизнь.
Перед ней с грохотом поставили высокую пивную кружку, и женский голос буркнул:
— Держите. А она что, слепая?
Феба улыбнулась, но ничего сказать не успела.
— Вот ведь обуза! — с сочувствием проговорила девушка-официантка. — Слепая жена! Благослови вас Господь, сэр!
Служанка удалилась, а Феба, так и осталась сидеть с открытым ртом, вдруг осознав, что все смотрят на нее и думают то же самое, что эта девица: обуза!
— Да пошла она! — буркнул Джеймс. — Не обращайте внимания. Вы прекрасно знаете, что не можете быть обузой. Любой мужчина — любой! — был бы счастлив назвать вас своей женой.
Феба улыбнулась, хотя губы у нее немного дрожали.
— А вы?
— Я самый первый.
Ее охватил жар — таким твердым, без малейших колебаний, был его ответ. Она наклонилась к Тревельону:
— Тогда почему вы сняли две комнаты? Не хотите, чтобы мы спали вместе?
— Попробуйте здешнее пиво, — проигнорировал Джеймс ее вопрос. — Оно цвета дуба. Думаю, вам понравится.
Ах вот как! Не на ту напал!
— Джеймс…
— Вот и мясо! — Та же официантка поставила на стол тарелки с ужином.
Феба нащупала оловянные блюда и теплое мясо в густой подливке.
Сердобольная девица ахнула и с сожалением причмокнула языком.
— Ну как малое дитя! Сунула пальцы прямо в тарелку.
Феба застыла. Тревельон что-то проворчал, а потом послышался звон монет и его раздраженный голос:
— Сегодня нам ваша помощь больше не понадобится. Вы свободны.
Девица фыркнула и потопала прочь. Феба же, хоть и чувствовала, как горят щеки, облизнула пальцы, расправила плечи, взяла вилку и аккуратно наколола кусочек мяса.
Тревельон тихо рассмеялся, Феба замерла, а потом услышала его голос, такой бархатный, проникновенный:
— Вы же принцесса. Вы знали об этом? Я поражен, как у нее хватило смелости вообще при вас сказать хоть слово. Впрочем, она просто не успела вас рассмотреть, потому что, стоит взглянуть на вас повнимательнее, и любой скажет: маленькая принцесса-амазонка.
Ее губы сложились в улыбку — понятно, что он хотел ее успокоить, но все равно приятно. — Уверена, вы преувеличиваете.
— Ничего подобного! Где бы вы ни появились, все мужчины смотрят только на вас, и ваша слепота здесь ни при чем: просто они видят, какая вы красивая, видят лицо и роскошную фигуру.
О-о, как же загорелись щеки!
— Но если кто взглянет пристальнее, увидит и другое: отважную девушку, которая сражается со своим недугом каждый день, но делает это с улыбкой, без нытья и отчаяния. А теперь забудьте все неприятности и пейте пиво.