Завтра приближалось слишком уж быстро.
Отбросив деликатность и нежность, она неуклюже шарила по его телу, пытаясь расстегнуть ширинку, хотя рука Джеймса пыталась ее остановить. И чего уж он точно никак не ожидал, что она упадет перед ним на колени, рванет ширинку, что потянется рукой, а потом и лицом к…
— Феба, бога ради, нет!
Больше он ничего сказать не смог: из его горла вырвался стон. Феба добралась до его естества и прижалась к нему лицом, вдыхая запах, его запах, запах мужчины, который принадлежал ей.
Этот орган пульсировал, прижатый к ее щеке, и Феба взяла его в руку и поцеловала, ощутив, как могучий ствол растет, наливается силой. Ей захотелось почувствовать его на вкус, и она взяла его в рот.
Раздался стон.
Феба решила продолжить исследования и провела языком снизу вверх. Джеймс покачнулся, и его рука легла ей на макушку — не тяжело, но крепко. Чтобы держать ее? Или чтобы самому удержать равновесие? Она не знала, да и не хотела знать.
Ее губы сомкнулись на головке, и она принялась сосать.
— Феба, бог мой, Феба!.. — выкрикнул он хрипло, а она работала языком, ощущая солоноватый вкус жидкости, что просачивалась из скользкого кончика.
Когда Джеймс зарычал и едва не вдавил ее в пол, она поняла, что своим неприличным поступком подчинила его, и ее существо наполнилось гордостью: этот сильный, храбрый мужчина стонет и кричит лишь оттого, что она ласкает его ртом.
Через мгновение ей стало не до размышлений. Схватив за руки, он рывком поднял ее, и на один ужасный миг ей показалось, что сейчас он оттолкнет ее и швырнет в дальний угол комнаты, не стерпев ее безрассудной выходки, но он подтащил ее к постели и, опрокинув на матрас, коленом раздвинул ноги.
— Феба, дорогая, что вы со мной творите? Где вы этому научились, черт возьми? Нет, не говорите, иначе мне вообще не уснуть сегодня. — Он схватил ее юбки и задрал вверх, обнажив ее до талии. — Не знаю, отчего я вообразил, что сумею вам противостоять, выпутаться целым и невредимым.
Феба открыла было рот что-то сказать, но в этот момент его пальцы вторглись в ее лоно, а потом там оказались и горячие губы, прямо у средоточия ее страсти.
Ах! Такого она не могла даже вообразить. Это была сладкая пытка плоти, слишком чувствительной к любому прикосновению. Она изогнулась дугой, бедра заходили ходуном, но Джеймс положил ладони ей на живот, заставляя лежать спокойно. Прижимая ее к матрасу, он совершал молебен, губами и языком лаская дрожащую плоть. Неделю назад она умерла бы от стыда при одной только мысли о чем-то подобном, а теперь наслаждалась.
Ее дыхание сделалось прерывистым, легким явно не хватало воздуха, и она стиснула кулаки, вцепившись в собственные волосы. Хоть бы он остановился! Нет, только не это! Пусть продолжает, пока ее не поглотит огонь…
Он ласкал ее набухший бугорок нежными движениями языка, в то же время терзая плоть пальцами. И вдруг яркие огни вспыхнули на дне ее незрячих глаз, рассыпавшись искрами и воспламенив ее существо. Она все еще хватала ртом воздух, сотрясаясь всем телом, когда он оседлал ее, с силой вонзаясь в нежную плоть. Повинуясь ему, она крепко обхватила его ногами…
— Феба! — рычал он ей на ухо. — Феба! Вы сводите меня с ума, я одержим вами. Я не могу…
Он был так возбужден, что, едва вонзился в нее, изогнулся в сладкой судороге и вздрогнул всем своим сильным телом.
Она вцепилась ему в плечи и впилась ртом в его рот, принимая в себя и его стон, и пролитое семя.
Когда все было кончено, его голова упала на подушку, а из горла вырвался хриплый шепот:
— Вы меня… погубили. Как теперь дышать без вас? Как вообще жить?…
— И не надо, — прошептала Феба в вечную темноту. — Без меня не надо…
Они оба оказались в ловушке, и она это знала, как знала и то, что любит Джеймса Тревельона и душой, и телом.
Глава 18
Ближе к вечеру следующего дня Тревельон, как у него уже вошло в привычку за последние несколько месяцев, стоял навытяжку перед герцогом Уэйкфилдом в его кабинете. Странно. Неужели это действительно случилось — их с Фебой совместное путешествие в Корнуолл, не говоря уж о том, что он занимался с ней любовью, любил ее, собирался за нее сражаться!
— О чем вы думали, когда увозили мою сестру, прятали от меня? — мертвенно-спокойным голосом начал герцог, сцепив руки на столе перед собой. — Почему открыли тайну своего местопребывания исключительно тому уличному оборванцу?
— Мне казалось, так безопаснее для нее, — ответил Тревельон, смело глядя на герцога.
— То есть защищали ее от родных? От меня? — гневно воскликнул Уэйкфилд. — Да вы наглец, любезный!
— Если горничная сообщала похитителям о ее передвижениях, — сказал Тревельон, стараясь сохранять спокойствие, — то в стенах Уэйкфилд-хауса могли обнаружиться и другие соглядатаи!
Стоявший позади кресла герцога, Крейвен громко кашлянул, а лицо Уэйкфилда перекосила сердитая гримаса.
— По крайней мере здесь вы были правы: мы действительно поймали в доме еще одного шпиона. Один из мальчишек-конюшенных признался, что ему платит мистер Фредерик Уинстон, — полагаю, имя вам знакомо?
Тревельон покачал головой.
— Младший сын графа Спока, по уши в долгах. Он во всем признался, стоило нам его немного поприжать. Он собирался заставить Фебу выйти за него — ради приданого, разумеется. Он до сих пор сидит в Ньюгейтской тюрьме, а отец тем временем вопит и сыплет угрозами. Я поставил Уинстона перед выбором: покинуть страну или болтаться на виселице. Полагаю, скоро мы увидим, как сверкают его пятки.
Герцог хлопнул по столу обеими ладонями.
— Однако вас это не извиняет.
— Разве? — Тревельон повел бровью. — Останься леди Феба в Лондоне, и ее могли бы похитить опять. Я защищал ее…
— Погубив ее репутацию! — заорал Уэйкфилд, хватив по столу кулаком. — О чем ты думал, приятель? О моей сестре судачит полгорода!
— Я думал, что жизнь Фебы гораздо важнее, чем репутация, — сухо возразил Тревельон и тут же осознал свою оплошность.
— Феба? — Глаза Уэйкфилда сузились. — Как ты смеешь…
— Смею, потому что это я позаботился о ее безопасности, — сказал Тревельон, тоже повышая голос. — Это моими стараниями ей ничто не угрожало, пока…
Уэйкфилд вскочил, на сей раз игнорируя покашливание Крейвена.
— Вы уволены!
— Нет, — проговорил Тревельон сквозь стиснутые зубы. — Мы с Фебой поняли друг друга. Завтра я нанесу ей визит и…
— Ты чертов охотник за приданым! — взревел Уэйкфилд. — Я не желаю тебя больше видеть!
«К черту! Все к черту!» — решил Тревельон и завопил так, что задрожали стекла:
— Впредь никогда не смейте клеветать на сестру! Я люблю Фебу не ради ее денег, а потому что лучше ее нет на свете! И не вздумайте пугать ее, что лишите приданого: будьте уверены, что я сумею о ней позаботиться!
— Убирайтесь! Я не стану лишать ее приданого, но вы никогда больше ее не увидите.
— Скажите мне правду, Уэйкфилд, чего вы боитесь: за сестру или за собственную репутацию? — спокойно спросил Тревельон. — Фебе ничто не угрожает лишь благодаря мне! Что такое по сравнению с этим досужие языки сплетников?
Уэйкфилд сверлил его гневным взглядом, а Тревельон продолжил:
— Однажды она сказала мне, что не хочет, чтобы ее считали драгоценной вещью. Почему бы вам не поразмыслить над ее словами?
Он развернулся и, прихрамывая, вышел из кабинета.
Фебу уже отправили в ее комнату: вероятно, чтобы отдохнула и привела себя в порядок, — но теперь Тревельон задумался, уж не собирается ли Уэйкфилд посадить сестру под замок? Он никогда не считал герцога деспотом, но у аристократов чего только не случается.
Он шел по коридору, направляясь к выходу из особняка, но увидел, что в дверях одной из малых гостиных стоит герцогиня.
— Ваша светлость.
— Мистер Тревельон. — Ее серые глаза были печальны. — Я слышала крики.
— Действительно, ваша светлость. Ваш супруг не одобрил мои методы охранять леди Фебу.
— Он очень тревожился за нее! — возразила герцогиня.
Тревельон склонил голову.
— Ваш муж уже уволил меня и велел больше не возвращаться.
— Исключительно глупо с его стороны, — пожала плечами герцогиня, а дворецкий Пандерс шумно вздохнул. Бросив на него быстрый взгляд, ее светлость добавила: — Только не говорите мне, что вам это тоже не пришло в голову.
Дворецкий растерянно заморгал.
— Как можно, ваша светлость!
Герцогиня фыркнула.
— Нет, конечно, куда вам. Никто из вас не может этого сказать, зато могу я. Феба оживает в вашем присутствии, мистер Тревельон! Я вижу это, и видят все остальные, включая моего упрямого супруга. Не забывайте об этом, капитан. Прошу вас.
— Благодарю, ваша светлость. — Тревельон поклонился и решительно направился к выходу. Итак, герцогиня на его стороне. Уже что-то, хотя вряд ли это поможет: без разрешения Уэйкфилда он может считать, что уже потерял Фебу навеки.
Вечером Феба сидела в своей спальне, сложив руки на коленях, и размышляла о Тревельоне, вернее, о том, какая жизнь ждет ее без него.
Феба слышала доносившиеся снизу крики; слышала, как перешептывались горничные, которые принесли воду для ванны, когда наступило время мыться. Печально, однако она не удивилась. Тревельон был храбр и упрям, однако Максимуса она знала всю жизнь, поэтому — при всей любви к брату — не питала иллюзий на его счет.
Он примет в штыки любого, кто вздумает к ней свататься, не говоря уж о бывшем драгуне отнюдь не аристократического происхождения.
Кажется, Максимус так и не осознал, в каком она положении. Такие проблемы, как общественное положение и возраст, почти не занимали ее. Она не видела, как мужчина выглядит, во что одет или как себя держит. Да, она носила шелка и драгоценности, но шерсть и лен были ничуть не хуже, а в некоторых случаях гораздо лучше. Так не все ли равно? Нет, она была решительно не такая, как прочие дамы, равные ей по положению. Тогда почему ей нельзя выбрать мужчину, который тоже не будет таким, как мужья этих самых дам?