Краем глаза Эва наблюдала за своей покровительницей, но слушала вполуха.
Как бы там ни было, но она уже добилась того, зачем пришла.
На следующий день Тревельон еще раз внимательно изучил письмо — уголком рта усмехнувшись при виде детского почерка, — прежде чем аккуратно сложить, потом подошел к комоду у дальней стены своей комнаты в Уэйкфилд-хаусе. В верхнем ящике была толстая пачка писем, и он сунул очередное к остальным, прежде чем задвинуть ящик, потом взглянул на часы. Близилось время сопровождать леди Фебу на послеобеденную встречу.
Тревельон проверил пистолеты, схватил трость и направился к лестнице. Ровно год назад он командовал десятками храбрых мужчин, которые шли за ним без сомнений и раздумий. Если они его и не любили, то уж уважали наверняка, все до единого, — уж в этом он имел возможность убедиться. Хорошая была жизнь, он ею был доволен, и даже весьма, и вот теперь под его началом было всего два лакея и дамочка из общества.
Тревельон тихонько фыркнул себе под нос, очутившись на первом этаже. Пусть нынешнее его положение и не столь почетно, но это не значит, что можно исполнять свой долг как придется: охранять леди Фебу от всяческих опасностей он намерен как можно лучше.
Пятью минутами позже Тревельон стоял на парадной лестнице Уэйкфилд-хауса и обозревал улицу. Небо сыпало мелким дождиком, что облегчало задачу: поблизости почти не было зевак. Пробежали трусцой двое носильщиков, подкованными башмаками шлепая по лужам, с крытой кабинкой, которая балансировала на жердях, лежавших на их плечах. Джентльмен внутри кабинки сидел в сухости, но тем не менее кривился, выглядывая наружу. Особняк Уэйкфилдов стоял на тихой площади, а через дорогу, почти у самых его дверей, торчал какой-то разносчик, пока из дома не вышел лакей и не погнал его прочь.
Ворча себе под нос, Тревельон обернулся и увидел леди Уэйкфилд, которая наблюдала за ним. Рядом с ней, тыкаясь носом в ее юбки, крутилась старая белая собачонка, которую леди, выходя замуж, захватила из родного дома. Насколько он помнил, кличка собачки была Бон-Бон.
— Мэм. — Он поклонился.
— Что заставляет вас, капитан Тревельон, стоять под дождем? — поинтересовалась ее светлость, в то время как собака осмелилась выйти на крыльцо, осмотрела моросящие небеса, чихнула и поспешно потрусила обратно в дом.
— Просто смотрю, ваша светлость.
— Наблюдаете? — Герцогиня выглянула на улицу поверх его плеча, и ее брови сошлись на переносице, когда она снова взглянула на него. — Высматриваете возможных похитителей, не правда ли?
Тревельон пожал плечами.
— Это моя работа — оберегать леди Фебу от опасности.
— Герцог сказал, что нападавший обезврежен, — заметила герцогиня. — У вас есть причины думать иначе?
Он колебался, тщательно подбирая слова.
— Я должен быть бдителен, ведь дело касается безопасности леди.
Герцогине не откажешь в проницательности.
— Вы говорили его светлости, что по-прежнему считаете, будто леди Фебе может что-то угрожать?
— Я почти каждый вечер встречаюсь с его светлостью и докладываю о своей работе.
— И что же?
Он спокойно встретил ее взгляд.
— Его светлость знает о моих опасениях, однако в данный момент их не разделяет.
Она отвернулась, кусая губу.
— Она ненавидит все это, знаете ли, то есть Феба. — Она указала на пистолеты на его груди. — Разумеется, вы сами понимаете: вас не назовешь непонятливым.
Тревельон ждал, немного озадаченный. Конечно, ему было известно, что леди Фебе не нравится, что ее охраняют: в самый первый день его работы леди прямо заявила, что ненавидит ограничения, которыми брат осложнил ее жизнь, — но он не допустит, чтобы неудовольствие подопечной отвлекло от исполнения долга.
Пусть ненавидит его, если хочет: лишь бы была в безопасности.
Герцогиня вздохнула.
— Если я надавлю на Максимуса, он, возможно, ограничит ее передвижения еще больше, и я не знаю — клянусь, действительно не знаю, — что она тогда сделает. Феба несчастна, хотя хорошо это скрывает. Не хочу, чтобы ее положение стало еще печальнее.
— Ваша светлость, — тихо сказал Тревельон, — пока я рядом, я сделаю все возможное, чтобы с леди ничего не случилось.
Голос герцогини вдруг сделался громче.
— Я не сомневаюсь, капитан Тревельон.
— Артемида? — позвала Феба, спускаясь по лестнице.
— Да. — Герцогиня быстро пересекла холл. — Я только что беседовала с капитаном Тревельоном.
Феба приняла руку ее светлости, и они направились к двери.
— Вы уже здесь, капитан?
Он кивнул, хотя она, конечно, не могла видеть.
— Вы говорили, что хотите выехать в два пополудни.
Она сморщила носик.
— Вы всегда поразительно пунктуальны. Не уверена, что это слишком хорошее качество.
— Уверяю вас, миледи, никакого отношения к моим личным качествам это служба не имеет.
— Гм. — Феба повернулась к невестке и раскинула руки. — Что скажешь о моем новом платье?
Платье, зеленое с голубым, с желтой нижней юбкой, придавало рыжеватый оттенок каштановым волосам леди Фебы. Если бы вопрос был адресован капитану, он бы сказал, что она прекрасна. Впрочем, она всегда прекрасна — в любом платье.
Только его никто не спрашивал.
К ступенькам подкатила карета, и Тревельон вышел вперед, чтобы подать подопечной руку.
— Ваша карета подана, миледи.
— Куда едешь? — спросила герцогиня.
— Мисс Динвуди пригласила меня на заседание небольшого кружка ее друзей поговорить о театре.
Брови ее светлости поползли вверх.
— Мисс Динвуди, та, что из нашего клуба?
— Да. — Феба улыбнулась невестке, и ее взгляд промахнулся лишь на пару-тройку дюймов. — Она кажется несколько замкнутой, однако мне понравилась.
— Мне тоже, — задумчиво произнесла герцогиня.
— Артемида?
Ее светлость покачала головой.
— Просто… мне кажется несколько странным, что леди Кэр так ничего и не сказала о семье мисс Динвуди.
— Я тоже заметила, — призналась Феба, — но подумала, что мы порой напрасно судим людей по их предкам. Может, лучше не знать, откуда она родом?
В душе Тревельона вдруг прозвенел тревожный звонок.
— Как же тогда судить о человеке, миледи?
Она обернулась на его голос, но ее чудесные ореховые глаза смотрели в никуда.
— Может, просто взглянуть на него повнимательнее? Как себя ведет? Что говорит? Как относится к окружающим?
Она слишком молода, не ведает жизненных невзгод.
— Но за всем этим чаще всего как раз и стоит прошлое человека, его семья, миледи.
— Согласна. Вот почему мне так интересно и ваше загадочное прошлое, и ваша семья, капитан! — Он нахмурился, однако прежде чем он успел ответить, она добавила: — С твоего разрешения, Артемида! Я не хочу опаздывать.
— Конечно, — ответила герцогиня. — Желаю хорошо повеселиться, дорогая.
Кивнув, Тревельон повел леди Фебу вниз по ступенькам.
— Я не догадался спросить, однако герцогиня, похоже, была удивлена, узнав, куда вы едете, так что мне, наверное, все-таки стоит спросить: вы действительно испросили дозволения вашего брата на сегодняшний день?
Феба забралась в карету, устроилась на сиденье, дождалась, пока сядет и он, потом стукнула в потолок кареты, давая знать кучеру, что готова ехать, и лишь затем соблаговолила ответить.
— Я сказала Максимусу, что собираюсь навестить сегодня подругу.
Карета тронулась.
— А имени вашей подруги вы ему не сообщили?
Она поджала губы.
— Он не спрашивал — был слишком занят какими-то юридическими бумагами.
— Миледи…
— Капитан, вам известно, сколько мне лет?
Он сухо ответил:
— Разумеется, двадцать один год.
Она кивнула.
— То есть я давно уже не дитя.
— Если вы…
— Послушайте, капитан, я ведь ни разу не спросила, сколько лет вам.
— Вы пытаетесь сменить тему! — воскликнул он. — Миледи!
— Ну да, так и есть. — Она обворожительно улыбнулась, как всегда, не стесняясь в проявлении чувств. Неужели она решила, что он чертов евнух? — Удивительно, капитан, как вы догадались.
Последовало недолгое молчание, потом он со вздохом сказал:
— Мне тридцать три.
Она немного подалась вперед.
— Вы такой молодой!
Тревельон против воли поморщился. Интересно, какой возраст она ему приписывала?
— Я на двенадцать лет старше вас, миледи, — возразил он, мысленно обозвав себя занудой. — Кстати, ровесник вашего брата.
Почему-то от этой мысли он помрачнел.
— И все-таки мне казалось, что вы гораздо старше. — Она наморщила носик. — Максимус очень строгий, но по крайней мере смеется, хотя бы иногда: раз или два в год. А вот вы, капитан, вообще никогда не смеетесь, да и улыбаться вряд ли умеете. Я думала, вам лет пятьдесят, не меньше…
Тревельон нахмурился.
— Миледи…
— Или даже пятьдесят пять!
— Феба!
Он осекся. Как он посмел назвать ее по имени? Надо же так потерять над собой контроль!
А леди просто улыбнулась, как довольная кошечка, полакомившаяся сметаной.
— Расскажите о своей семье и о вашем прошлом, Джеймс.
Тревельон буквально окаменел и испытующе взглянул на нее.
— Вовсе вы не думали, что мне пятьдесят пять.
Она покачала головой, и эта чертова улыбка продолжала играть на ее сочных губах.
— Нет.
Тревельон отвернулся, изо всех сил стараясь сохранить благоразумие, не потерять честь. Она на двенадцать лет моложе его, а уж чище и невиннее и вовсе на добрую сотню, дочь и сестра герцога, свежа, весела, прекрасна. А у него два заряженных пистолета, больная нога и нечто очень возбужденное. Если бы она знала, убежала бы от него в ужасе.
— Я из Корнуолла, миледи, — сказал Тревельон совершенно спокойно, полностью владея собой, без тени смущения. — Мой отец разводит лошадей, мать умерла. У меня есть сестра и племянница.
— Мне очень жаль, — сказала она тихо, и милое личико опечалилось.
— Благодарю. — Как хорошо, что можно выглянуть в окно, не опасаясь, что тебя сочтут трусом. — Полагаю, миледи, мы приехали.