Выхина тоже никто не должен был хватиться. Мама была чрезмерно занята личной жизнью. С отчимом он еще не наладил достаточно прочную связь, чтобы вообще думать о нем. А больше некому.
Они покатались еще минут двадцать, а потом горки стали закрываться. Туристов сгоняли к маршруткам. В общей толчее Элка и Выхин снова незаметно забрались на заднее сиденье. Пока ехали обратно, Выхин даже успел вздремнуть. Элка зачем-то гладила его волосы.
– Ты такой большой, – шептала она. – Просто великан. Как из сказки. Никогда не думала, что такие бывают.
– Именно поэтому я тебе и понравился?
– Дурачок ты. Просто нравишься, и все. Как тебя в первый раз увидела, сразу решила, что с тобой надо поближе познакомиться.
– А ты не мелкая еще вот так запросто гулять с парнем до ночи?
– Дурак, – повторила Элка без злости. – Ты старше меня на три месяца, между прочим.
– И то верно.
На улице пошел густой сухой снег. Ветер кружил его без ярости, словно наслаждался размеренными танцевальными па. Это была хорошая погода для романтики. Выхин оценил.
Они вышли из маршрутки чуть ли не последними, переоделись в гардеробе и еще немного прогулялись по опустевшим заснеженным тропинкам санатория. Вокруг постепенно становилось тихо. Люди разбредались по номерам и ресторанным зонам. Свет фонарей наполнял воздух синевой. Выхин ничего не хотел говорить. Ему нравилось идти рядом с Элкой и просто разглядывать ее. Снежинки смешно путались в волосах. Элка, видимо, тоже наслаждалась молчанием. Потом она сказала:
– Пора домой, – и повела Выхина к елкам, что росли вдоль забора.
Возвращались тем же путем, что и пришли. Дорога назад казалась короче, миновали небольшой микрорайон, гаражи, прошли возле знакомого магазина и дальше – мимо детской площадки, к неказистой пятиэтажке. Еще издалека Выхин услышал рокот голосов, неровный смех – то затихающий, то взрывающийся, будто петарда. Он первым увидел подростков, оккупировавших лавочку метрах в трех от подъезда его нового дома. Сразу опознал коренастого лысого, одетого сейчас в линялую джинсовку и «адидасовские» штаны. Рядом с ним примостились нерусские парень и девочка, тоже знакомые по санаторию. А напротив лавочки стоял, засунув руки в карманы пальто, с сигареткой в уголке губ, Андрей Капустин. Он лениво катал носком ботинка пивную банку. Из небольшого кассетного магнитофона, похрипывая, доносилась модная песня про ветер с моря.
Меньше всего Выхину сейчас хотелось вступать в диалог с компанией местных, портить волшебный вечер. Но пройти к подъезду он мог только мимо них – ну, или трусливо обогнуть дом с обратной стороны, что было, конечно же, совершенно неприемлемо. Вдобавок Элка восторженно крякнула:
– О, Андрей! Как классно-то! Пойдем, познакомлю с остальными.
– Думаешь, надо?
– Еще как надо. Там все нормальные, не переживай. Просто нужно пообщаться как следует.
Их уже заметили. Капустин ухмыльнулся и, выудив руки из карманов, расставил их в стороны, словно ждал объятий. Было в его движении что-то угрожающее, а в ухмылке – злобное. Говорил же не приближаться к сестре… Элка, ничего этого не замечая, бросилась к брату.
– Домой не заходил? Сколько уже здесь? Купались? А мы на «ватрушки» съездили и не спалились! – тараторила она, обнимая Капустина за талию.
Выхин остановился в метре от лавочки. Песня сменилась на новую, незнакомую. Мужской голос тоскливо затянул про ветер, который сорвал с его головы колпак.
«Вышло все не так», – прозвучало внутри головы.
Мир вдруг преобразился. Лица подростков перед Выхиным обесцветились, искривились темно-синими линиями, будто были нарисованы шариковой ручкой. Выхин увидел, что у лысого паренька голова покрыта трещинами и вмятинами, будто по ней долго били чем-то твердым. Рот почему-то был набит пирожками, кровоточил черно-синими размазанными штрихами, сквозь порванные губы торчали зубы.
Нерусский парень оказался со сбитым влево, приплюснутым носом и без ушей. Из глаз текли струйки черной же крови, собирающиеся над верхней губой.
Сидящая рядом с ним девочка лет двенадцати закрыла лицо фатой – сквозь нее проглядывались провалы глаз, размытые пятна вместо рта и носа, будто кляксы.
А у Капустина на голове была шляпа из гвоздей. Огромные такие, определенно очень острые гвозди. Один гвоздь пробил череп и вышел острым концом из левой скулы. Второй гвоздь торчал из глазницы.
Элка повернулась к Выхину. У нее из разорванных окровавленных ноздрей торчала горсть спичек.
– Подходи же, ну! – сказала Элка, и видение рассеялось.
В голове гулко забилось сердце.
– Испугался? – ухмыльнулся лысый. – Не дрейфь, пацан. Мы больно бить не будем.
Компания гулко и громко заржала. Выхин сглотнул вязкую сухую слюну, пытаясь унять возникшую дрожь. Ему вдруг стало холодно. В уголках глаз все еще плавали волнистые линии, оставленные шариковой ручкой.
– Я и не боюсь. Просто домой надо, поздно уже. Родители будут искать.
– Если что, мы отмажем, – лысый продолжал ухмыляться. – Ты же новенький, мне рассказывали. Этот, приезжий. Давай знакомиться, житель дальнего Севера. Я Сашка. Вон в том доме живу.
– Лысая башка, дай пирожка, – хихикнула нерусская девочка и быстро добавила: – Я Маро. Мы с Андреем поженимся, когда мне будет восемнадцать. Но мне пока еще одиннадцать, поэтому пока просто невеста. Он сильный, меня оберегает. Почти как старший брат, но сильнее.
– А ты как, жиртрест, сильный или только притворяешься? – неожиданно прервал ее детский щебет Капустин. – Страх потерял, это я вижу. Но вот силенок хватит нормально за базар ответить?
Сашка и Маро переглянулись. Нерусский парень – видимо, брат Маро – невозмутимо нажал на кнопку паузы на магнитофоне. На улице сразу стало тихо.
Выхин обреченно мазнул взглядом по окнам пятиэтажки. Свет почти нигде не горел. Никто не высунется и не разгонит шумную компанию. К ним здесь уже давно все привыкли.
– Ты чего? – шепнула Элка, сжимая Капустину руку. – С ума сошел, что ли?
– Чо, морду бить неместному будем или как? – спросил нерусский и начал неторопливо расстегивать пуговицы куртки.
– Он нормальных слов не понимает. Придется научить, – ответил Капустин и добавил снисходительно, чуть склонив голову набок: – Я же предупреждал, пухляш, вали из санатория, а? Ты кто вообще такой, чтобы не слушаться?
– Ты о чем вообще? – растерялась Элка, теребя Капустина за рукав пальто. – Я тебе сколько раз говорила, чтобы не лез к моим знакомым? Зачем ты это делаешь?
– А затем, что ты еще мелкая и сопливая. Кто тебя оберегать будет от таких вот чушек? Батя? На фиг ты ему не сдалась. Сама знаешь.
Нерусский спрыгнул с лавочки, одновременно сбрасывая куртку. Он был накачанный, как в фильмах, играл мускулами, заломив густую бровь. Драться нерусскому явно нравилось.
– Так что, Дюха, вломить господину по первое число?
Лысый тоже поднялся. Трое на одного. Девочка по имени Маро вцепилась пальцами в оледенелый край лавочки, смотрела с интересом. Видимо, не в первый раз наблюдала.
– До первой крови, пацаны. Сосед все же. Научим манерам, чтобы в следующий раз слушался.
Говорил Капустин равнодушно, незлобно. Даже улыбался, черт, обаятельно, а на щеках проступили ямочки. Элка продолжала несильно и неуверенно дергать его за рукав.
– Ну, ребят, ну не надо. Зачем вы это…
Ее никто не слушал.
Выхин отвлеченно подумал, что надо было обогнуть пятиэтажку слева, наплевав на эти пацанские кодексы храбрости. А затем подумал, что подвернулся хороший шанс исправить упущение в санатории. Он сжал кулаки, шагнул вперед и что было силы ударил Капустина по лицу. Раз – и сразу второй, под челюсть. Как смотрел в фильме.
Сигарета, рассыпавшись искрами, вылетела из приоткрытого рта. Капустин дернул головой, взмахнул руками и начал заваливаться назад. Брызнула кровь, оставшись на костяшках пальцев Выхина. Капустин упал тяжело, без сознания, в сугроб у лавочки.
– Ты что, дурак?! – к Выхину бросился нерусский, низко склонив голову, выставив перед собой руки.
Выхин увернулся. Драться не хотелось, тем более сразу с несколькими соперниками. Вряд ли повезет во второй раз вот так вырубить человека.
Лысый тоже прыгнул наперерез, но Выхин, нелепо поскользнувшись, перепрыгнул через невысокий сугроб, ломая оледенелые ветки какого-то кустарника. Выскочил на покрытую инеем тропинку. Сердце стучало в висках.
– Убейте его! – звонко крикнула Маро, вскакивая на лавочку с ногами. – Он Дюхе зуб вышиб! Сколько крови, блин! Насмерть мудака!
Выхин заметил, что среди этого бардака стоит растерянная Элка. Она как будто не поняла, что Капустин лежит без сознания.
Лысый и нерусский ломанулись через сугроб. Выхин решил не дожидаться больше счастливого случая – развернулся и побежал к подъезду своего дома. На ходу выудил ключи, рванул дверь на себя, взбежал на пятый этаж, перепрыгивая через ступеньки, задыхаясь и хрипя. Где-то далеко внизу гулко топали сапоги, кто-то ругался.
Только провернув ключ в замке входной двери и оказавшись в коридоре, Выхин понял, что спасся.
В квартире уже спали. Крохотный ночник горел на кухне, едва освещая узкий коридор и размазывая густые тени по стенам. Выхин приник к дверному глазку и пару минут просматривал лестничный пролет. На пятый этаж так никто и не поднялся. Хотя, конечно же, они знали, где он живет. Не могли не знать.
Он почувствовал, что в квартире жарко и душно. Лоб прошибла испарина, между лопаток мгновенно проступил пот. Надо бы раздеться. Стащить куртку, сапоги, шапку. Забраться в ванную под холодный душ. От вездесущей жары есть спасение – кондиционер.
Кажется, он забыл выключить кондиционер.
Выхин прислонился спиной к двери, медленно сел на ледяной пол, вытянув ноги. В горле пересохло от бега. Костяшки пальцев болели. И еще в затылке ныло, как будто ударился. Будто упал, не контролируя тело, потому что, потому что…
– Тепловой удар, дурачок, – шепнули на ухо.