апах настоящего, реального мира, и он нервировал.
Тогда Выхин, усевшись в палатке, вытряхнул на пол содержимое пакета с сокровищами и снова стал разглядывать рисунки в старой тетрадке.
Он вспомнил, как рисовал Маро. Ручка в руке дрожала в такт трясущемуся свету фонарика. В лесной пещере духота была такая же, как сейчас в квартире, пахло плесенью и влагой, паста ручки в некоторых местах расползалась по клеточкам, будто это были стремительно разрастающиеся нервные волокна.
Маро была изображена противной бесформенной девочкой, слишком жирной, чтобы целиком поместиться на листе бумаги. Выхин вспомнил, как пририсовал сразу три подбородка, а в складках упрятал хлебные крошки, вытекающий жир, кусочки чипсов. Маро капризно кричала, раскрыв рот с редкими зубами. Рот был забит недоеденным гамбургером. Особый шарм – куда же без него – придавали рваное платье невесты и фата, крепко прибитая к лысому черепу кривыми гвоздями. Невесте Капустина положено быть с гвоздями. Шляпки торчали в разные стороны и издалека походили на могильные кресты.
Тили-тили-тесто.
Маро Выхин ненавидел больше всех. Она была слишком агрессивной и постоянно пряталась за спинами брата и жениха. А еще девчонок Выхин не бил, хотя конкретно Маро очень хотел бы ударить хоть раз. Поэтому, наверное, в процессе рисования жирной невесты он испытывал особое удовольствие. Вдохновение в тот день било через край. Словно неведомая муза двигала его рукой, отмечая детали, которые даже спустя много лет гармонировали с общим мерзким образом юной Маро.
Он вспомнил, как ненавидел. Острое чувство, которое имеет свойство возрождаться с новой силой, будто не уходило никогда. Даже повзрослевшая, красивая, добрая Маро из кафе не могла затмить образ из прошлого. Люди не меняются. Почти наверняка в глубине души она осталась той самой противной девчонкой.
Потому Выхин не смог вырвать лист из тетради, как сделал это с рисунком Аллы.
Когда в квартире стало невыносимо душно, он сбежал на улицу.
Забравшись под козырек остановки, щурясь, разглядывал голубое небо без облаков и гадал, сколько же градусов набежит этим летним днем и можно ли будет спрятаться от жары на кладбище? Его окликнули:
– Здрасьте!
К остановке подошла Ленка, дерзкая девчонка. Она была одета так, будто собиралась весь день провести на пляже: слишком короткие шорты, слишком короткая и легкая футболка, на голове панамка, из-под которой торчали в стороны хвостики светлых волос, на ногах шлёпки, а в руке бесформенная тряпичная сумка.
– Что-то вы неважно выглядите. – Ленка тоже встала под козырьком, который создавал какую-никакую, а все же тень. – Нос надо мазать сметаной, знаете? Иначе облупится к вечеру и будет болеть. Жара вам определенно не идет.
– К ней надо привыкнуть, – сказал Выхин.
– Точно. Не все привыкают. А вы на кладбище?
– Откуда знаешь?
– Гвоздики, Ватсон. Или у вас романтическое свидание с кем-то, кто любит получать по два букета гвоздик? – Ленка звонко рассмеялась, и смех этот вырвал из прошлого Элку с ее милой улыбкой – очень похожей, кстати – и таким же простодушным обаянием. – Хотите, съезжу с вами?
– Зачем?
– Во-первых, вы не местный, можете заблудиться. Во-вторых, мне вас даже немного жалко. Огромный мужик с обгорелым лицом, с цветочками этими, встали не на ту остановку, вам через дорогу надо в другую сторону. Пойдемте, ну.
Она легко перебежала через пустынную дорогу к остановке напротив и поманила Выхина пальцем. Выхин осмотрелся, почему-то отметив, что людей вокруг нет. Редкие туристы сворачивали к морю раньше, на узкие извилистые тротуары, прячущиеся в тени кипарисов и тополей. Магазинчики заканчивались там же, и дорога здесь была не центральная, так, двухполосное недоразумение.
– Не переживайте! – крикнула Ленка, – Не съем! Считайте, что мне с утра нечего делать, вот я и решила помочь соседу. Люблю, знаете ли, общаться с незнакомцами.
– Ты меня действительно не знаешь. – Он перешел через дорогу, спрятался от солнца под козырек.
– Вот и неправда. Мама о вас столько всего рассказывала, что с ума сойти можно. Как будто вы и не уезжали никогда.
Выхину стало интересно.
– И что же она рассказывала?
– Разное, – шевельнула плечом Ленка. – В основном о том, какой вы были классный парень. Постоянно вспоминает тот год, когда пропал ее брат, а потом еще и вы уехали. Навалилось разное.
– Я лечился. Думал, что вернусь, но не вышло.
– Да, об этом мама тоже болтала. Вы ей писали письма. Около года, да? Потом перестали. Наверное, когда решили, что больше сюда не приедете. Что вам здесь делать, в этой дыре?
Она характерно обвела рукой пыльный тротуар, редкие рыжие кусты вдоль обочины, дальний перекресток.
– Почти год в больнице провел. Нервный срыв из-за всего… что происходило тут. Сейчас есть модное словечко – буллинг. Раньше называли просто травлей. Мама об этом рассказывала?
– Что-то рассказывала, да. Вы враждовали с ее братом. Ему не нравилось, что вы ухаживаете за мамой. А вы, такой огромный и грозный, избили его несколько раз.
Выхин криво ухмыльнулся.
– А Капустин и его компания выслеживали меня в лесу с хоккейными клюшками… Швыряли в спину шарики с краской. Как-то подкараулили у магазина и стали закидывать камнями. Знаешь, серьезно так закидывали, целились в голову, подбирали большие булыжники. Чтобы до крови. Я еле ноги унес тогда.
– Пацанская вражда. У нас то же самое было в школе. Подростки всегда найдут способ зацепить друг друга.
– Но об этом твоя мама не рассказывала. Я ее понимаю в каком-то смысле. О мертвых либо хорошо, либо ничего. Кто же будет обвинять пропавшего пацана?
На трассе показался автобус. Он неторопливо подкатил к остановке, распахнул дверцы, и Выхин с Ленкой забрались в салон.
Внутри было еще жарче, чем на улице. Выхин почувствовал головокружение, плюхнулся на первое же свободное кресло. Ленка оказалась рядом. Через два сиденья сзади примостилась бабка с огромной клетчатой сумкой, заслоняющей проход. То ли от бабки, то ли от сумки разносился тяжелый аромат солений вперемешку с запахами жареного мяса, яиц, навоза. Выхин, давно отвыкший от подобного, болезненно поморщился.
– Каким был мой дядя? – спросила Ленка, когда автобус, громыхая чем-то под сиденьями, поехал дальше. – Расскажите, что о нем знаете. Без прикрас.
– Ты правда хочешь услышать?
– А вы больше за меня боитесь или за себя?
– Не знаю. У меня не так много воспоминаний о нем, и все они плохие. Дай-ка подумать… – Февральский холод коснулся его лица, как вчерашней ночью… Выхин зацепился за прошлое, потащил, как болезненный нерв из дырявого зуба. – Дюха был заводилой. Классический парень из старших классов, который держит вокруг себя прихвостней. Брал агрессией, сорванной башней. Таких парней обожают девочки и уважают в школе. В драки лез постоянно, не только со мной. Держал в страхе пацанов с соседних кварталов. Потому что все знали, что у Дюхи нет тормозов. Рассказывали, что как-то он столкнулся плечом на остановке со срочником, который приехал на побывку. Парень был вдвое больше меня, вэдэвэшник. Он Дюху даже не заметил. А Дюха начал на него огрызаться. Мол, куда прешь, давай побазарим… ну и получил по голове. Другой бы на его месте закусил удила, а Дюха пошел домой, взял отцовский охотничий карабин и отправился искать срочника по городу. Он примерно знал, где тот живет. Поджидал его несколько часов. Потом проследил и где-то в безлюдном месте приставил карабин тому к затылку. Велел встать на колени, заставил просить прощения и молиться. Думаешь, понтовался? Нет. Он реально выстрелил, но в сторону, так, что, говорят, у срочника из уха кровь пошла.
– И его не посадили за такие дела?
– Непуганая молодежь, – ухмыльнулся Выхин. – Не знаю, правдива эта история или нет, но у меня с ним все было серьезно. То есть он меня в какой-нибудь момент убил бы. К этому все шло.
– А потом пропал. Как удачно.
Ленка, приподняв брови, разглядывала Выхина. Ожидала реакции. Начнет ли оправдываться?
– Ты на него похожа, – сказал Выхин, выдержав ее взгляд. – Такая же дерзкая.
– Вас обвиняли в его исчезновении?
– Господи, что за вопросы?
– Задерживали? Ну, как в фильмах. Типа, вы конфликтовали, а он вдруг пропал и все такое.
– Дюха конфликтовал вообще со всеми. Даже его прихвостни его побаивались. Тебе мама рассказывала про дразнилки?
Ленка помотала головой.
– Незадолго до моего приезда в город Дюша где-то нашел старую книжку, еще советскую. Сборник дразнилок. Прочитал, понравилось, и он начал всех вокруг дразнить. Особенно друзей, которые за ним везде увязывались. Как-то собрал их и каждому дал персональную дразнилку, велел выучить.
– А ты откуда знаешь?
– Мама твоя рассказывала. – Он хотел добавить, что давно обо всем этом забыл, а вот сейчас вспомнил, но сдержался, чтобы не вызвать лишних вопросов. – Каждый раз при встрече нужно было обменяться дразнилками. Это как ритуал приветствия. Такая вот дурацкая шутка, на самом деле, и она некоторым не нравилась. Один какой-то друг Дюши сказал, что не будет ни про кого читать дразнилки, на свою тоже обиделся. Знаешь, что Дюша сделал?
– Дай угадаю, – Ленка картинно нахмурила носик. – Подговорил остальных, чтобы они дразнили бедного парня и не давали ему спуска?
– Ага.
– У идиотов ходы примерно одинаковые. Времена меняются, а поступки остаются.
– Он выбрал этому пацану пять или шесть обидных дразнилок. Разные, про вес, рост, жадность, неряшливость… И они его дразнили постоянно. На уроках, на переменах, после уроков, на прогулках, везде. В конце концов он перестал с ними общаться.
– Еще бы.
– Но они его все равно дразнили, как встречали. Всей компанией. Потом как-то улеглось, судя по всему. Дюша переключился на меня. Но я очень хорошо себе представлял, что чувствовал тот парень. Тем более, он считал Дюшу своим другом. Мне-то было проще в какой-то мере, я приезжий, никого не успел узнать…