Выхин не сдал ждать, когда его схватят. То ли страх подстегнул, то ли рефлексы. Едва Сашка замахнулся клюшкой, как Выхин ринулся на него, опустив голову, подмял, обхватил подростковое тело и с силой вжал в стену. Сашка крякнул, разорванный рот раскрылся, и из него посыпались Выхину за шиворот, на лицо мелкие колючие осколки снега. Кулаками Сашка молотил по спине Выхина, не причиняя ему особого вреда. Зато сам Выхин, не сдерживаясь, тяжело опустил огромный кулак Сашке на голову. Потом ударил по нижней челюсти (звонко клацнули зубы, и сквозь порванную кожу брызнула кровь), и еще раз – аккурат в нос, ломая, вдавливая внутрь.
На спину Выхину кто-то прыгнул, ударил больно и остро в область почек. Выхин почувствовал, как ноги делаются ватными. Капустин засмеялся. Выпустив окровавленное, обмякшее тело Сашки, Выхин запустил руки за спину, нащупал фату, платье, пухлые руки, перехватил их и потащил вперед, одновременно разворачиваясь. В кухне стало слишком мало места. Что-то со звоном упало на пол. Перед лицом мелькнул Толик, дохнуло лесным перегноем и мочой.
Толстая, но вертлявая Маро перевалилась через плечи Выхина и тут же впилась зубами ему в щеку. Он почувствовал, как оттягивается вниз веко, как резкая боль стремительно поднимается к вискам и льется по затылку, вниз. Не глядя, ладонью ударил несколько раз, угодил в мягкое, податливое, холодное – челюсти Маро разжались.
Справа увидел Капустина с ржавым гвоздем, зажатым между пальцев в кулаке. Понял, что Капустин ударит в лицо, начисто забыв о том, что собирался с его помощью найти кенотаф. Андрею не до трезвого расчета. Типичный подростковый импульс.
Но в это время распахнулось кухонное окно. С хрустом выломались пластиковые держатели, левая рама выскочила из коробки, и выскользнувшее стекло упало на пол – но не разбилось, а покрылось густой сетью трещин.
Занавески взлетели от знойного горячего ветра, ворвавшегося в кухню, и Выхин понял, насколько сильно он вспотел и устал. Болело в области поясницы. Щека конвульсивно подрагивала, кровь текла по губам, по шее.
– Господи! – сказала Элка своим взрослым голосом. – Господи, господи, господи, это ты?
В окне на корточках сидела Ленка, в коротких джинсах, порванных на коленках, в светлой какой-то футболке, с растрепанными волосами, измазанная грязью и пылью. Живая, казалось бы, и здоровая. Разве что кожа бледная, не по-летнему, да глаза почему-то светились в кухонном полумраке.
– Выхин, скорее, ко мне! – закричала Ленка, протягивая руку.
Выхин отбросил Маро в сторону застывшего Капустина.
– Лена, Леночка моя! – голос Элки ломался, становился грубее, взрослее. Да и сама она стремительно менялась. Старела. Выпучился одрябший живот, плечи поникли, кожа потемнела и покрылась где-то пятнами и родинками, где-то темными переплетениями вен. Фигура стала рыхлой, бесформенной, заострились скулы и поредели волосы. – Лена, господи! Не уходи, пожалуйста! Не уходи еще раз!
Ленка или не услышала, или сделала вид, что не слышит. Только тряхнула головой, так, что спавшие волосы закрыли левый глаз.
– Помню тебя, девчонка, – неожиданно произнес Капустин.
В кухне вдруг прекратилась суета. У ржавой раковины застыли Сашка и Толик, держа клюшки, будто мечи. Маро сидела у ног Капустина, теребя пухлыми ручонками разодранную фату. Рот у Маро был в крови.
– Конечно, помнишь. Я вкусная была, да? Желанное блюдо для твоих тварей, – сказала Ленка. – Выхин, ну же, давай быстрее.
– Он никуда не пойдет. По крайней мере с тобой. – Капустин будто вспомнил, что в кулаке у него зажат гвоздь острием вперед, и вскинул руку перед собой. – Откуда ты вообще взялась, интересно знать?
– Долгий разговор. Нам ни к чему.
Капустин пару секунд размышлял. Из пустой глазницы его медленно выполз извивающийся червяк и упал к ногам.
– Ты права. Нечего разговаривать. – Капустин замахнулся и бросил гвоздь в Ленку, одновременно проворно подскакивая к Выхину. Что есть силы толкнул его в живот головой. Тяжелый цилиндр вышиб из Выхина воздух.
Выхин не успел заметить, увернулась ли Ленка от гвоздя. Не осознавая, что делает, он замолотил руками по Капустину, по воздуху, не целясь. Перед глазами потемнело.
Кто-то болезненно вскрикнул. Ледяные пальцы вцепились Выхину в щеку, стали раздирать кожу, чтобы проникнуть внутрь. Выхин заорал от боли, нащупал чужую руку, вывихнул ее, ломая кость.
Хватка сразу ослабла. Выхин развернулся, шаря глазами по темной кухне, увидел Сашку, бегущего к окну, – бросился наперерез, сделал подсечку и упал сам. Вдвоем они покатились по полу и врезались в холодную батарею. Клюшка со стуком отлетела в сторону. Рядом Выхин увидел обнаженную, растрепанную Аллу, бросившуюся с кулаками на Толика. Она закричала громко и страшно:
– Это моя дочь! Моя дочь, я говорю!
На Выхина посыпались удары, он и сам ударил вслепую несколько раз, а потом вдруг услышал громкий гулкий хруст, будто что-то сломалось внутри его головы. Удары прекратились, Сашка вытянулся, стоя на коленях, безобразно улыбаясь разорванным ртом и вращая глазами, будто был старой игрушкой из детства. Между зубов его хлынула темная кровь. Выхин увидел Ленку, которая спрыгнула с подоконника, держа наперевес подобранную клюшку. Она замахнулась и ударила Сашку по затылку. Потом еще раз. От каждого удара Сашка дергался, рот его открывался все шире и шире, а кровь брызгами летела в стороны.
Где-то сбоку продолжалась возня. Капустин крикнул:
– Не сметь!
Но Выхин не оборачивался, чтобы посмотреть. Не находил сил. Он наблюдал, как Ленка разбивает голову Сашке. В конце концов Сашка медленно прислонился плечом к стене и сполз на пол. Глаза его закатились, кровь толчками выходила из разорванного рта.
Ленка отбросила клюшку. Протянула руку, помогая Выхину подняться.
– Ну ты и тяжелый, – пробормотала она. – Дуй за мной!
Перед глазами все еще мельтешили темные пятнышки. Боль тянулась от поясницы, ниже, к ногам, забирала силы.
Выхин все же обернулся.
Рядом стояла Алла, спиной к окну, растопырив руки в стороны. В кулаках у нее были камни. Те самые. Они слабо светились и переливались голубым светом. При виде их у Выхина мгновенно прострелило в уголках глаз. Он зажмурился – под веками всплыли забытые лица. Открыл глаза, но лица не исчезли сразу, а плавно растворились, посылая ему дружественные и радостные улыбки. Твари божии соскучились.
Капустин и его прихвостни сгрудились у входа на кухню. Ободранные обои, пол, кухонная дверь – все пространство вокруг покрылось густым слоем инея. Он подбирался к ногам Аллы и медленно испарялся белой дымкой.
– Элка, не дури, – сказал Капустин. – Не надо вести себя так, будто тебе и правда четырнадцать лет.
Ленка коснулась плеча Выхина. Она уже забралась на подоконник. Шепнула одними губами: «Бежим».
Выхин задержался на мгновение – в его голове крутились сотни мыслей, тысячи лоскутов воспоминаний, миллионы эмоций – потом развернулся и тоже полез через окно.
– Как там в кино, помните? – услышал хриплый голос Аллы. – Как же мне надоело решать эти ваши дурацкие мальчишеские вопросы.
Она действительно не даст им пройти. Ради дочери, не ради Выхина.
Выхин же перевалился через подоконник, свесился на руках и спрыгнул в кусты. Летняя жара облепила, как рой назойливых мух. Ленка схватила его за руку и потащила наискосок по газону, к тротуару, затем через дорогу – и в густой летний парк.
Он обернулся всего один раз, но разглядел лишь черный квадрат окна, в котором тонул свет уличного фонаря.
Глава десятая
На площади было многолюдно.
Только здесь, вынырнув из проулка в обычную жизнь города, Выхин понял, что его не догонят и не нападут. Он устал бежать, задохнулся горячим воздухом и вспотел страшно. Остановился. Ленка остановилась тоже, поправляя лямку рюкзака. На обнаженных коленях у нее, выглядывающих сквозь дыры в джинсах, проступили капли крови.
– Ленка-пенка, драная коленка, – сказала она, усмехнувшись. – Никогда бы не подумала…
– Не подумала что?
– Что стану предметом дразнилок после смерти.
Выхин, отдышавшись немного, подошел ближе и взял Ленку за плечи. Ленка была живой, теплой, костлявой. В общем, обычной девчонкой, которые крутились вокруг во множестве.
– Ты не дышишь?
– Конечно нет, дурачок. Такой большой, а не можешь поверить глазам своим? Как ты вообще сразу не догадался?
– А кто бы догадался? Ты же… ты же…
– Какая? Обыкновенная? Как живая? – Ленка легко стряхнула с плеч руки Выхина, пошла через площадь, мимо фонтана. Выхин поспешил за ней.
– Ты не похожа на призрака или на этих, которые с Капустиным. В тебе нет ничего такого, чтобы догадаться.
– Я не дышу, – сказала Ленка. – И еще я не выросла. Мне как было четырнадцать с половиной, так и осталось. От меня пахнет землей, перегноем, мхом, мертвыми насекомыми. Знаешь почему? Потому что дядя и его твари меня сожрали.
Ленка бросила эту фразу мимолетом, будто не было в ней ничего важного, но Выхин почувствовал, как затылок снова оледенел. Огляделся, выискивая взглядом знакомые фигуры. У фонтана столпились зеваки, слушающие музыканта. Тот бренчал на гитаре песню Цоя; пел отвратительно, но старательно. У каждого нелепого магазинчика вытянулись очереди – туристы набирали на память сувениры. Капустина и его прихвостней здесь не было и быть не могло, но почему-то не оставляло ощущение, что они наблюдают. Где-то неподалеку. Вряд ли Капустин вот так запросто сдастся, особенно после произошедшего в квартире у Аллы.
– Куда мы идем?
– Понятно куда. Ты отведешь меня к кенотафу.
Выхин остановился. Ленка остановилась тоже, развернулась, напряженно покусывая губы. Спросила:
– А ты как хотел? На что рассчитывал?
– Я не могу туда вернуться. Ты не понимаешь, что может произойти, если я спущусь в пещеру. Камни… ждут меня. Лица эти вокруг. Голоса тварей божиих. Я столько лет бежал от них, чтобы вернуться? Нет, это опасно, глупо. Не нужно нам.