Алла остановилась, наблюдая, как Вано спускается с бетонного блока, раздвигая густые кусты.
Идти в лес не хотелось. Прямо скажем – было страшно, до дрожи. Знакомый лес, ставший единственным близким другом на много лет, внезапно превратился в чужака, в душного, жаркого монстра со шляпой из гвоздей, с разбитым черепом и в драном свадебном платье. Все эти годы он попросту притворялся дружелюбным, а на самом деле аккуратно расставлял ловушки, в которые мог угодить кто угодно. Ленке, например, не повезло. Ленка, например, слишком доверяла прогулкам по лесу.
Деревья вяло качали ветками, приглашая подойти, окунуться в прохладу, такую желанную после полуденного зноя. Алла вспотела в дороге, ей хотелось пить. Где-то журчала вода – в подступившей тишине звуки разносились отчетливо и далеко. Как же она привыкла к лесным звукам, как же любила их… Родной, родной лес. Нельзя так, дружище.
Он принял ее в нежные объятия, стер с висков пот, забрался прохладным ветерком под одежду, погладил между лопаток и вдоль затылка. Алла быстро нашла неприметную тропинку, по которой ходила тысячу раз, зашагала вглубь. Она знала, куда направляется Вано: около реки, в полукилометре отсюда, была любимая поляна Капустина. Там валялись огромные стволы, вросшие в землю, покрытые высохшим мхом. На стволах можно было развалиться, как ленивый кот, и загорать, наполняться теплом, чтобы потом в один прыжок оказаться около ледяной реки, нырнуть с головой, сбросить энергию и получить заряд ни с чем не сравнимого кайфа.
– И что ты будешь делать, милая? – слова вырвались сами собой, давняя привычка при прогулках по лесу. – Нажалуешься на брата родителям? Попросишь кого-нибудь вразумить? Будешь надеяться, что он одумается сам? И что, такое хоть раз сработало?
Конечно, не сработало. Да и не должно было. Не бывает такого, чтобы люди менялись без причины. Люди стремятся к комфорту – внутреннему или внешнему, не важно – и когда достигают его, стараются, чтобы ничего и никогда больше не менялось. А брату было и есть хорошо. Он не образумится.
Деревья расступились. Впереди, в ярком солнечном свете, контрастирующем с темнотой леса, была та самая поляна.
Метрах в пяти от Аллы, у поваленного ствола дерева стоял Лёва Выхин.
Алла едва не закричала от неожиданности и ужаса, но горячий воздух забил горло.
Выхин не смотрел на нее, не заметил. Огромными пальцами он расчесывал свой нос – упорно, до крови, сдирая струпья посиневшей кожи. Из раскрытого рта сыпались осколки зубов и крошки камня. Выхин сосредоточенно жевал, будто не было в его жизни ничего важнее на данный момент. Алла завороженно разглядывала Выхина, не веря, что это он, что в отвратительном жирном монстре сохранилась какая-то человечность, жизнь.
На стволе дерева сидел Вано, погрузив ладони в рыжий мох, подставив лицо с рваными ранами и сгнившим носом солнечным лучам. Налитые тяжелой синевой лодыжки погрузились в зеленую мякоть травы.
– Привет, жиртресткомбинат!
Голос Андрея – молодой, подростковый – вывел Аллу из оцепенения.
Со стороны реки на поляну вышли Капустин и его прихвостни. Их скопилось десятка два, людей разных возрастов и пола, изуродованных, страшных. Не разобрать – где живые, а где мертвые. Застыли на границе света и тени.
– Ну вот мы снова здесь, – крикнул Капустин весело. – Собрал всех твоих, молодец!
Отлично поработал. Наконец-то встретились. Знаешь, сколько я ждал? Вечность. Лет двадцать точно!
Выхин не отвечал, продолжая жевать, шлепая распухшими потрескавшимися губами.
– Чего молчишь? Устал обращать? Мы все устали, дружище. Все твари божии. Представляешь, сколько у них работы? Зато твое прошлое и твое настоящее теперь вместе. И эти голоса… О, как я рад, что могу говорить ими, а не только прокручивать внутри головы.
Его собственный голос потускнел и пропал, уступив место другим – знакомым – тварям божиим. Они выпорхнули изо рта Капустина, перебивая друг друга:
– Соскучились!
– Соединимся же, братия и сестры!
– Мы из последних сил собрали всех!
– Теперь пора!
– Как мы долго ждали!
– Что новенького?
– Скукотища! Лежишь себе в могиле, носа не показываешь!
– А как же истории?
– Мы чуть не сдохли!
– Погодите! Погодите-ка!..
Капустин будто поперхнулся, и голоса разом затихли. Люди-монстры на границе света зашелестели шепотами, неуверенно, боязливо.
Что-то пошло не так.
– Что ты наделал, жирдяй? – удивленно спросил Капустин. – Мамочки, что же ты наделал… Это правда?
Он подошел к Выхину, огибая широкие старые стволы. Остановился в полуметре, громко и сипло принюхиваясь. Потом вдруг высморкался землей и извивающимися червями.
– Господе! – зашептали люди-монстры. – Господе, господе, господе! Он не мог! Он правда не мог!
В голове Аллы отголоском пронеслись вздохи тварей божиих: «Правда, правда, о хосподе-е, правда!» Она почувствовала страх, взметнувшийся над поляной. И этот страх был в тысячу раз сильнее того, что засел в ее груди.
– Мы так не договаривались, дружище, – пробормотал Капустин. – Нельзя убивать друзей. Этих всех, со своих старых тетрадей, сколько угодно, но не друзей!
Выхин не ответил. Он открыл рот и вытолкал языком кусочки камней. Кто-то среди людей-монстров громко и болезненно закричал.
Сам Капустин вдруг упал на колени и принялся лихорадочно, торопливо собирать выпавшее. Вытаскивал из травы, рассовывал по карманам.
– Что же ты натворил! – заорал он ломающимся голосом. – Ты их сожрал, как кусок свинины! Как паровую котлетку! Как ты существуешь после этого? Это же мои силы! Наши силы, мать твою! У меня почти не осталось! Вся надежда была на тебя, на пещеру, на энергию первых камней!
Людская масса пришла в движение. Уродливые люди падали на колени, вознося руки к небу. Из их ртов выплеснулись десятки голосов: чужих и настоящих.
Вознесем молитву во спасение!
Как же так?
Сосуд треснул!
Сосуд надо склеить!
Мать твою!
Так возьмемся же, друзья, во единое!
Во спасение!
Друзей не убивают, слышишь?
Во спасение!
Они стали преображаться, эти люди-монстры. Алла почувствовала, как холод вытесняет жару, как высушивает кожу и пробирается под одежду. По поляне прошел ветер, приминая траву и покрывая ее тонкой изморозью. В одно мгновение изумрудный цвет сменился искрящимся голубым. Стоящие вдоль поляны деревья разом сбросили листья – те увядали и съеживались на лету. Ледяная пыль осела на лицах людей-монстров, покрыла плечи Капустина и Выхина.
– Изыди! – закричал Капустин страшным чужим голосом.
Он вскочил, схватил Выхина за плечи и затряс, как свинью-копилку. Из приоткрытого рта Выхина посыпались ледяные камешки. Выхин рассмеялся глухим, утробным голосом.
– Изыди, жирдяй! Ты не должен был сопротивляться! Ты всегда влезаешь там, где не нужно! – Капустин продолжал трясти, выплевывая вместе со словами густые брызги снежинок. – Ну кто тебя просил меня убивать, а? Кто вообще тебя привез в этот город? Хорошо же было! Мы дружили, развлекались, влюблялись, дразнили! Зачем ты объявился, жирдючий говнюк!
А за спиной Капустина люди-монстры сливались в единую массу. Как будто невидимые руки лепили из них огромный ком. Люди подходили друг к другу, обнимались и – склеивались. Втягивались. Размазывались. Невозможно было разглядеть отдельные головы, руки или ноги. На эту человеческую массу сыпал снежок. А еще над поляной продолжали звучать голоса тварей божиих.
Во спасение!
Сольемся!
Новый сосуд нам нужен, друзья!
Алла поняла, чтó делают люди-монстры: живой сосуд.
– Сучонок! – выкрикнул Капустин в бессильной злобе. Запустил пальцы между губ Выхина, принялся выковыривать кусочки камней, распихивать их по карманам. – Жирная башка, я все из тебя вытащу, все крошки! Будешь снова превращать людей в скетчи, ибо ничего больше делать не способен!
Цилиндр упал и покатился по заснеженной траве. Вано легко соскочил с дерева и поднял его. Рядом оказалась Маро, застыла, поглаживая драную фату. Разглядывала пытливо Капустина и Выхина.
Нам нужна энергия, друзья!
Мы так долго ждали свободы!
Надо собрать ее всю!
Злость, страх, гнев, радость!
Выхин присел на одно колено, безвольно болтая головой. Замычал что-то, а потом резко сомкнул зубы на пальцах Капустина. Капустин завизжал – но не от боли, а от гнева. Задергался, пытаясь вытащить руку.
– Пусти, гад! Пусти, пусти, пусти!
Алла больше не могла прятаться и ждать. Она и сама не понимала, почему стоит до сих пор за деревьями и наблюдает. Нельзя так. Пора прекратить. Неважно как – но пора!
Она подняла с земли два влажных теплых камня, сжала в кулаках. Выбежала на поляну. Ее никто не заметил: Капустин корчился перед Выхиным, Вано и Маро смотрели на них, а люди-монстры – о, люди-монстры заканчивали формировать сосуд из собственных живых тел.
– Держи, подруга! – выдохнула Алла, сблизившись с Ингой на расстояние удара.
Две глазницы, забитые липким снегом, повернулись к ней. Алла замахнулась и ударила в нижнюю челюсть. Боль отдалась в запястье и костяшки пальцев. Голова Инги дернулась, цилиндр тяжело упал в траву. Алла не останавливалась, ударила еще раз, потом еще – в глаз, скулу, челюсть, лоб, затылок, снова в глаз, в нос, в нос, в нос. Что-то глухо хрустнуло внутри черепа Инги. Кто-то схватил Аллу за ноги – тут же резкая боль поднялась от бедра к голове. Алла, не глядя, лягнула пустоту, угодила во что-то мягкое, опустила взгляд и увидела Маро, раздирающую зубами ее бедро выше колена. Окровавленная, вертлявая Маро походила на жирного зверька, вроде белки. Алла ударила сверху по голове несколько раз, сдирая фату.
– А ты что тут…
Делаешь?
Голоса тварей божиих налипли на нее, как мухи. Алла развернулась и увидела брата. Он освободил-таки руку из рта Выхина, но лишился двух пальцев. Вместо указательного и среднего торчали только нижние фаланги.