бная, здоровая атмосфера». Джейкобс писала: «Мне подобный район не кажется трущобным». И социальная статистика подтверждала ее впечатление – в районе отмечался низкий уровень заболеваемости, детской смертности и преступности. Но несмотря ни на что, знакомый банкир уверял Джейкобс, что Норт-Энд – это «худшие трущобы Бостона», поскольку на одном гектаре располагается безумное количество домов – целых 275! «Вам следовало бы иметь побольше таких трущоб», – ответила собеседнику Джейн.
Норт-Энд и сходный с ним Вест-Энд Бостона были предназначены для городской модернизации, которая просто уничтожила бы их. Джейкобс допускала, что «намерения» планировщиков и архитекторов, разрабатывавших эти планы» были «в высшей степени достойными» – они стремились улучшить положение в городах в эпоху субурбанизации. Проблема заключалась в том, что они слишком уж много внимания уделяли тому, «что святые и шаманы современного ортодоксального планирования говорили о том, как должен работать город и что должно быть полезно для обитающих в нем людей и бизнесов».
Джейкобс подвергала критическому анализу всех гигантов городского планирования ХХ века, начиная с Эбенезера Говарда и его города-сада. Он был настолько убежден во врожденной порочности города, которым в его представлении являлся промышленный город XIX века, знакомый нам по романам Диккенса, что «его рецептом спасения людей было уничтожение города» и замена его полной противоположностью, то есть доиндустриальными английскими особняками и деревнями, отделенными во времени и экономическом пространстве от реального города. «Его цель заключалась в создании самодостаточных малых городов – очень симпатичных, если вы послушны, не имеете собственных планов и не возражаете против того, чтобы провести всю свою жизнь среди людей, не имеющих собственных планов». Говарда Джейкобс обвиняла в том, что он выдвинул две основополагающие идеи современного планирования: «сортировка» городских функций с тем, чтобы «определенным образом отделить их друг от друга»; и видение основной проблемы в «обеспечении здорового жилья», которое, по его мнению, должно было обладать «физическими качествами пригорода и социальными свойствами маленького города», а не крупного современного города. Практически все современные идеи городского планирования родились и развивались на основе этих дурацких предположений.
Затем Джейкобс перешла к верным ученикам Говарда, американским децентралистам – Льюису Мамфорду, Кэтрин Бауэр, Кларенсу Стейну, Генри Райту и членам Ассоциации регионального планирования Америки, которые всегда выступали против улиц и против плотности – а следовательно, против других людей: «Присутствие множества других людей является в лучшем случае неизбежным злом, и цель правильного городского планирования заключается в создании хотя бы иллюзии изоляции и пригородной приватности». Децентралисты, как и Говард, были истинными антиурбанистами: «Великий город был Мегалополисом, Тиранополисом, Некрополисом, чудовищем, тиранией, живым мертвецом. И он должен исчезнуть». Неудивительно, что эти люди не могли разглядеть реальный город, давно прошедший наихудшие времена XIX века: «Как нечто настолько ужасное может заслуживать хотя бы попытки понимания?». Реальные города, писала Джейкобс, «это лаборатории, где постоянно совершаются пробы и ошибки, случаются неудачи и успехи». Но планировщики «отвергли изучение неудач и успехов в реальной жизни», «утратили любопытство… и руководствуются исключительно принципами, проистекающими из поведения и внешнего вида городков, пригородов, туберкулезных санаториев, ярмарок и воображаемых городов мечты – то есть из чего угодно, кроме самих городов».
Одним из таких городов мечты были башни в парке Ле Корбюзье, так безумно врезанные в плоть Нью-Йорка. Его видение проистекало непосредственно из псевдосельского города-сада – отсюда и одержимость «суперкварталами… неизменными планами и травой, травой, травой». Приятная видимость природы прекрасно объясняет «ползучее принятие» людьми гиперконцентрации Лучезарного города. «Если главная цель городского планирования заключается в том, чтобы Кристофер Робин мог поскакать по траве, то что плохого в Ле Корбюзье?» Ответ на этот вопрос заключается в соблазнительном и умаляющем ложном истолковании сложности реальных городов. Город мечты Ле Корбюзье был «подобен прекрасной механической игрушке». Он обладал «поразительной ясностью, простотой и гармонией. Он был настолько упорядочен, настолько визуален, настолько прост для понимания… И планировщики, архитекторы, домовладельцы, застройщики, арендаторы и мэры просто не могли перед этим устоять». «Но такие проекты, равно как и город-сад, не говорили о реальном функционировании городов ничего, кроме лжи». И, наконец, Джекобс обрушилась на Прекрасный город Дэниела Бернэма, назвав его «ретроградным подражанием стилю Ренессанса». Она сравнивала грандиозные неоклассические здания Чикагской выставки с домами-пластинами Ле Корбюзье: «Один тяжеловесный грандиозный монумент за другим… рядами… как замороженные пирожные на подносе, приземистые, пышно украшенные предшественники повторяющихся рядов башен в парке Ле Корбюзье». Все эти планировочные решения объединяло общее стремление «очистить свои отношения с рабочим городом» через подавление его разнообразия и разделения основных функций. Слой за слоем эти функции «сливались в нечто вроде Лучезарного Прекрасного города-сада». И прекрасным примером этого, по мнению Джейкобс, являлся проект модернизации Линкольн-сквера в Нью-Йорке, который она считала бесплодной катастрофой, осуществленной на руинах некогда живого и процветающего квартала, ошибочно признанного «трущобами».
«С начала и до конца… основная идея [планирования] полностью оторвана от жизни городов, – писала Джейкобс. – Города, которые никто не собирался ни изучать, ни уважать, превратились в жертвенных агнцев». Идеям современных планировщиков Джейн Джейкобс предлагала свой проект, который категорически отвергал искушения «драгоценного комфорта желаний, знакомых предрассудков, чрезмерных упрощений и символов» планировочной догмы. Джейкобс призывала отправиться «в путешествие по реальному миру», чтобы «собственными глазами увидеть… самые обычные сцены и события, попытаться понять, что они означают и какие принципы можно на их основании сформулировать». И для начала нужно четко представить себе сам объект: «Великие города – это не маленькие города, только побольше. Не следует считать их обычными, более плотно заселенными пригородами». У городов есть собственные правила. Это не просто собрание объектов-зданий, имеющих определенные функции, выполнение которых гарантирует социальный порядок и хорошие результаты – такое убеждение Рейнгольд Нибур называл «доктриной спасения с помощью одних лишь кирпичей». Город – это не просто школы, жилые дома, парки и офисные здания. Город – это взаимодействие между постройками и их обитателями и пользователями. Города, утверждала Джейкобс, это «проблемы в организованной сложности».
Первичной единицей изучения стали улицы и тротуары, «самые жизненно важные органы» города. Правильно спланированные улицы выполняют 3 необходимые функции: обеспечивают безопасность, контакт и «ассимиляцию» детей. Все это происходит через их использование, в первую очередь, людьми, которые живут или работают в квартале. Они взаимодействуют друг с другом и, самое главное, следят за всем происходящим – особенно за детьми, своими или чужими. Такое наблюдение Джейкобс называла «присмотром за улицей» – именно это, по ее мнению, делает хорошие улицы безопасными и для местных жителей, и для посторонних. А это очень важно, потому что города, по определению, полны посторонних, и их безопасность обеспечивается сообществом – торговцами, хозяевами магазинов, родителями, гуляющими и даже барменами, – а не полицией. Необходимой основой является доверие, которое медленно возникает из «сети мелких повседневных событий в жизни каждого»:
«Доверие городской улицы формируется с течением времени из огромного множества мелких общественных контактов на тротуарах. Оно возникает, когда люди останавливаются у бара, чтобы выпить пива, получают советы от бакалейщика и делятся советами с продавцом газет, сравнивают свое мнение с мнением других посетителей кондитерской, здороваются с мальчишками, пьющими газировку в парке и глазеющими на девчонок в ожидании, когда их позовут обедать. Доверие возникает, когда люди журят расшалившихся детей, узнают о рабочих местах от сантехника, занимают доллар у аптекаря, восхищаются младенцами друг друга и с симпатией оценивают новое пальто… В результате… у людей возникает ощущение общественной идентичности, сеть публичного уважения и доверия, осознание личных и общественных потребностей. Отсутствие такого доверия – катастрофа для городской улицы. Но возникновение его невозможно формализовать».
Первой целью градостроителей должно стать «создание живых и интересных улиц», и Джейкобс перечисляет основные факторы этого процесса. Во-первых, люди перемещаются по улицам не в машинах, а пешком. Улицу следует воспринимать как пешеходное пространство. Отсюда и ее сравнение прогулки по улице с танцем: «ежедневный балет на Хадсон-стрит». Во-вторых, улицей должно пользоваться достаточное количество людей, причем пользоваться ею они должны постоянно, чего легче всего добиться, совмещая на улице жилые дома, офисы, магазины и объекты ночной жизни – в том числе, как ей пришлось признать, и бары, подобные знаменитому бару «Белая лошадь» в ее квартале на Хадсон-стрит, который не закрывался до самого утра. «Чтобы понять город, – писала она, – мы должны создавать сочетания самых разных функций, а не разделять их. Это очень важно». Она указывала на безжизненность, возникающую в результате сегрегации городской жизни в «процессе разнообразных сортировок». Неудивительно, что центр города «после рабочего времени» пустеет на глазах: «Это состояние, в большей или меньшей степени, планировщиками формализовано. Они более не говорят о “центре города”, заменив это понятие «центральными деловыми кварталами». Такие кварталы есть в Манхэттене, и после пяти часов они полностью пустеют. Без сильного инклюзивного сердца город становится собранием интересов, изолированных друг от друга. Такой город не может породить нечто большее в социальном, культурном и экономическом отношении, чем сумма его отдельных частей». В-третьих, должна быть проведена «четкая граница между публичным и личным». Когда эти сферы смешиваются, возникают опасные «прерии» и «слепые резервации», не защищенные даже оградами, виртуальными или реальными. «Поддержание закона и порядка на общественных тротуарах целиком и полностью возложено на полицию и специальные подразделения. Такие места подобны джунглям. Никакая полиция не сможет защитить цивилизацию, если нормальные, повседневные ее правила нарушаются».