Затылком он упирался в крышку стеклянного сосуда, левая рука плотно прижата к телу, правая же почему-то оказалась за спиной. Скрежеща зубами, Павел, как мог, выгнулся вперед, пытаясь выиграть хоть чуточку свободного места. Наконец ему удалось высвободить руку, но при этом он задел сломанную кисть. Новая вспышка боли не заставила себя долго ждать, она вгрызлась в разгоряченную плоть стальным капканом.
«Это всего лишь крышка… — как в багровом тумане, думал он. — Всего лишь крышка… как в банках с засолами…»
Павел чувствовал затылком твердую поверхность крышки, отделяющей его от внешнего мира. Но для того, чтобы попытаться выдавить ее, нужно упереться нижними конечностями в дно этого чертового аквариума. Что было почти невозможно из-за нестерпимо пульсирующей боли в перебитых ногах.
— Что ты со мной сделала, гадина?! — простонал он.
Вздохнув, Павел попробовал усилить давление на крышку, в следующую секунду едва не потерял сознание — перебитые ступни будто окунули в кипящее масло.
— Сука! — сипло вырвалось у него.
Масло, которым Веста его смазала перед помещением в «ноту», отвратительно воняло горелой пластмассой. Несколько минут Павел неуклюже елозил, тщетно выискивая мало-мальски нормальное положение для своего изувеченного тела, отчего вся внутренняя поверхность стекла бочонка покрылась мутно-скользкой пленкой.
— Что ты со мной сделала?! — шепотом повторил он.
Дыхание со свистом вырывалось из его горла, легкие явно испытывали недостаток кислорода. Чуть склонив шею налево, Павел сумел повернуть голову так, чтобы его рот располагался у самой крышки. Там, где сквозь симметрично расположенные квадратные дырки лазурью светились клеточки неба. И сейчас пленник «ноты» отдал бы все на свете, лишь бы оказаться снаружи, увидеть все небо целиком и с жадносью вдыхать в себя свежий воздух.
— Помогите, — жалобно всхлипнул он. Приблизив шелушащиеся губы вплотную к отверстиям в крышке, Павел снова позвал на помощь. Ему хотелось верить, что его голос звучит громко, в действительности же звуки, вырывающиеся из его рта, были ненамногим громче предсмертного хрипа.
— Багор. Где ты, ублюдок? — глотая слезы, шептал Павел. — Почему ты не приехал?! Приезжай и убей эту е…тую стерву! Вытащи меня из этой стеклянного гроба! Пожалуйста. Пожалуйста, Багор!
Ответом было тихий звон «нот», легонько стукающихся друг о друга из-за неожиданного порыва ветра.
— Качели, — пробормотал Павел. — Это похоже на качели.
«Что, если попытаться раскачаться? Как на качелях? И ударить в соседнюю банку? — внезапно подумал он. — Что, если этот проклятый горшок даст трещину и разобьется?!»
Он опустил голову и, прислонив ее к стеклу, измазанному липкой пакостью, принялся тереться носом, расчищая «окошко».
«Попробовать можно, — зевнув, проснулся внутренний голос. — Представь, что жбан, в котором ты сидишь, все же раскололся от твоей возни. А ты голый. Как минимум получишь серьезные порезы. Тем более, ноги-руки у тебя сломаны. Что ты будешь делать? Ползать на локтях? Или на пузе?»
— Заткнись, — хрипло огрызнулся Павел, и ненавистно-скрипучий голос с неохотой умолк.
Вместе с тем Павел чувствовал, что ничего хорошего из этой идеи не выйдет. Да и Веста наверняка где-то рядом. Вряд ли эта заплывшая жиром сука будет спокойно наблюдать, как он тут раскачивается взад-вперед, словно маятник… Но и перспектива сидеть внутри стеклянного бочонка, как огурец в рассоле, его не прельщала.
Наконец ему удалось очистить небольшой участок стекла от масла, и он прильнул к нему лицом.
Буквально в нескольких сантиметрах от него медленно покачивался сосуд с раздувшимся мертвецом, и Павел до крови закусил губу. Полуразложившееся лицо трупа было прямо перед ним, казалось, покойник внимательно разглядывает своего нового соседа. Пока еще живого соседа.
Павел зажмурился. Кровь из прокушенной губы потекла по подбородку.
— Пожалуйста, — не открывая глаз, прошелестел он. — Пусть все это закончится…
Вскоре поднялось солцне, и кожа мужчины покрылась горячей пленкой пота. Дышать стало еще труднее, и он буквально всасывал воздух через крошечные отверстия крышки, как остатки сока через соломинку в бумажном стаканчике.
Несколько раз Павел проваливался в вязкий омут забытья, но Госпожа Боль была рядом, она притаилась, скаля свои гнилые, но все еще острые зубы, и его сознание с шумным плеском выныривало обратно. Выныривало, чтобы заставлять мужчину стонать и скрипеть зубами до крошева от жгучей боли, которая медленно, но неумолимо разъедала каждую клетку его скукоженного тела, словно серная кислота.
А когда его затуманенный взгляд случайно уткнулся в «окошко», по телу прошла мелкая дрожь. Черные, облезло-распухшие губы трупа были растянуты в широкой ухмылке.
— Нет, нет, — залепетал Павел, часто моргая. В голове, октава за октавой, нарастал странный шум.
(… восьмая нота… Сергей так хотел придумать восьмую ноту)
Труп подмигнул ему, и Павел зашелся в хриплом крике.
Когда разбухшее от душного жара солнце поднялось в зенит, на палубу, потягиваясь, вышла Веста. Почесав под мышкой, она окинула бескрайнюю гладь океана ничего не выражающим взором. Ее лицо было ровным и неподвижно-спокойным, как чистый лист бумаги. На виске чернела корочка засохшей крови.
— Сегодня будет жарко, — обронила она, повернувшись к «нотам». Шагнув ближе, Веста прищурилась, пытаясь разглядеть за мутным стеклом своего мужа:
— Ты всегда был поросенком, Павлик. Посмотри, какую грязь развел.
Павел открыл глаза и, вздрогнув, начал что-то торопливо говорить.
Веста прижала ладони к ушам, качнув головой:
— Я тебя не слышу. Говори в дырочки, Павлик. Они над тобой.
Несколько секунд он тупо смотрел на супругу, после чего с огромным трудом запрокинул голову, вплотную уткнувшись лицом в крышку.
— Да, вот так. Вот теперь я тебя слушаю, — сказала Веста, ободряюще улыбнувшись.
— Прости… меня…
— Я тебя давно простила, — последовал ответ. — А даже если и не простила бы — что это меняет? Ты теперь мне не принадлежишь. Можешь считать это разводом.
— Пожалуйста… — заскулил Павел. — Я… я все сделаю. Все… что захочешь, Веста…
— У меня все есть. Крыша над головой и прекрасная работа. У меня есть записи моего Сережи. А еще у меня есть воспоминания о нем, о моем любимом брате, — произнесла женщина. — Что мне еще надо? Когда-то у меня был муж, но это была так давно…
Из воспаленных глаз Павла заструились слезы.
— Убери… убери этого мертвого, — попросил он. — Я не могу на него смотреть! Он… на самом деле не умер! Я видел! Он рассматривал меня!!
Веста перевела озадаченный взгляд на колбу с трупом.
— Пожалуй, у тебя начались галлюцинации, — предположила она, потерев двойной подбородок. — Это бывает. Особенно когда происходит насыщение ноты. Обычно на рождение нового звука требуется двое суток — как раз столько в состоянии протянуть организм среднестатистического человека. Правда, бывали и исключения. Наш рекорд с Сергеем — восемьдесят три часа и двенадцать минут! Представляешь, почти четверо суток! Это был один молодой и крепкий спортсмен. Без воды, со сломанной спиной, раздробленными, искрошенными коленками и руками! Он уже дал сок — дно ноты было заполнено его естественными выделениями. Представляешь, чем ему приходилось дышать? Поэтому я не случайно предложила тебе облегчиться… А как этот парень сквернословил! До самого насыщения ноты он грубил и угрожал нам с Сережей. Даже когда у него пропал голос, он шевелил своими потрескавшимися губами какие-то грязные ругательства. А ты? Не прошло и пары часов, как ты уже начал канючить. Не будь слабаком.
Павел тихо плакал.
Веста осторожно постучала костяшками пальцев по поверхности громадной капсулы.
— Интересно, каким будет звук завтра вечером? — задумчиво проговорила она. — Надеюсь, к тому времени все будет готово. Вряд ли ты протянешь дольше.
Вздохнув, Веста добавила:
— Когда Сергей был жив, он неоднократно говорил о том, что нам следовало бы вернуть ноты домой, в Россию. Здесь, конечно, своя уникальная и замечательная атмосфера. Неповторимый, потрясающий антураж. Полная идиллия. Но как говорится, у себя в доме и стены помогают, и кормить ноты все-таки удобнее на родине. Удобнее и безопаснее. Видишь ли, здесь, вдали от дома, существуют определенные риски. Ты не представляешь, каких трудов стоило завлечь сюда кого-либо! — воскликнула Веста. — И при этом оставаться вне подозрении полиции!
— Я не чувствую своего тела, — хрипло выдавил Павел. — Я подыхаю, Веста.
— Сожалею, — без тени сочувствия ответила она. — Могу себе представить, что ты сейчас думаешь. Чтобы хоть немного отвлечься от боли, постарайся думать о другом. Подумай о тех женщинах, которых ты обманул, а потом убил. Неважно, кто оборвал их жизни — ты или твой приятель Багор, в этом все равно виноват ты. Я уверена, что их страдания были куда более мучительные, чем твои.
Неожиданно Веста села прямо на палубу, раздвинув в стороны свои мясистые ноги. «Нота» с запечатанным внутрь телом Павла тихонько покачивалось прямо перед ее круглым непроницаемым лицом.
— Знаешь… Мне сейчас снились дети, — тихо промолвила она. — Я еще не рассказывала тебе? Извини, мысли кувырком, словно в чехарду играют… Я просто была очень взволнована, ведь хотелось так много тебе рассказать. Так вот… Я помню эти события, как будто они произошли вчера вечером. Неподалеку от нашего района проходила скоростная трасса. Мы возвращались поздно вечером домой, и прямо на наших глазах произошла жуткая авария. Лобовое столкновение, на огромной скорости, грузовик и легковушка. Вероятно, водитель грузовика уснул. Он и умер, скорее всего, во сне. С другой стороны — старенькая иномарка с семьей. Отец был не пристегнут, и от удара его вышвырнуло наружу через лобовое стекло. Он разорвал себе живот, и его внутренности растянулись метра на три, когда он, еще живой, пытался ползти к машине. Женщина была пристегнута, но она была без сознания. Дверь намер