Весте пришлось изрядно повозиться — останки покойника намертво прилипли к внутренней поверхности колбы, и она в буквальном смысле выковыривала его наружу по кускам. Кучку костей и части плоти она сгребла в расстеленную простынь, после чего завязала ее узлом и выбросила за борт. Лишь пара мутных пятен на палубе напоминали о том, что минуту назад здесь лежали останки человека.
Стаскивая с рук перчатки, Веста брезгливо сказала:
— Это тоже в мусорку. А вот крюк я вымою. Или это багор? А, Павлик? Похож мой инструмент на багор?
Помолчав немного, Веста неожиданно спросила:
— Интересно, твой приятель еще помнит о тебе? Как считаешь?
Павел молчал, не поднимая век. Даже если бы он слышал речь своей супруги, вряд ли бы у него нашлись силы на ответ.
— Ладно. Я сейчас приду, — пообещала Веста.
Она ушла и вернулась спустя несколько минут с походным раскладным стулом.
— Знаешь, а я ведь тоже была с тобой не всегда откровенна, — сказала Веста, усаживаясь перед «нотой» с Павлом. — Но у меня есть оправдание. Я не врала тебе, как это делал ты, мальчик. Я просто кое-что умолчала из своей биографии. Например, я утаила от тебя, что у меня все-таки был ребенок. Ты хочешь знать, от кого такая жирная и страшная бабища могла бы родить? Ты будешь поражен, узнав ответ. Конечно же, от Сережи. В отличие от тебя, он не считал меня бегемотихой или бочкой с навозом. Мы любили друг друга, и наша любовь была божественной. У нас не было каких-то дурацких предрассудков по поводу того, что в наших венах течет одна кровь. Я любила Сережу, а он меня.
Веста повернула голову в сторону океана, и уголки ее глаз повлажнели от слез.
— Это была девочка, — очень тихо проговорила она. — Чудесный, милый ангелочек. Ее волосики были как у нас — светлые. Чистая и светлая девочка. Роды начались внезапно, и Сереже пришлось все делать самому. И сначала все шло хорошо, но…
На мгновенье Веста запнулась, словно страшась продолжить.
— …Сережа предупреждал меня о возможных рисках, — она вновь заговорила, медленно выдавливая из себя слова. — Девочка родилась слепой и с нарушением дыхания. Она была похожа на продрогшего котенка. Ей не хватало кислорода, и она начала задыхаться. Я обливалась слезами, не зная, что делать. Мы повезли нашу дочь в больницу, но она умерла по дороге. Прямо на моих руках. Можешь себе представить? Она даже не попробовала материнского молока.
Голос Весты дрогнул.
— Мы похоронили ее. И несколько дней после этого не могли смотреть друг другу в глаза. Прошел год, и я снова забеременела. Но выносить ребеночка я не смогла — у меня произошел выкидыш на двадцатой неделе.
Она вытерла мокрые глаза.
— Наверное, это все-таки из-за того, что мы брат и сестра. Поэтому, встретив тебя, я молила бога, чтобы он вновь послал нам малыша.
Веста приблизила лицо к «ноте». Павел сидел в полной неподвижности, безвольно опустив голову на колени. Судя по всему, он снова потерял сознание.
— Но сейчас я благодарю бога, что он открыл мне глаза, — холодно произнесла Веста. — Пусть я лучше буду бездетной, нежели иметь ребенка от такого подонка, как ты.
Павел не шелохнулся.
Минуты текли медленно, одна за другой, а она продолжала безмолвно сидеть на стуле, уткнув бесцветный взгляд в прозрачную капуслу, внутри которой медленно умирал ее муж.
Солнце, завершив свой ежедневный пробег через океан, неспеша приближалось к горизонту.
— Dont touch me![13] — завизжал Анару, в суеверном ужасе глядя на Багра. С искаженным от ненависти лицом тот с силой притягивал к себе молодого новозеландца.
— Давай, урод, — цедил он. — Поведай мне про местных ментов.
Анару вцепился в запястье Багра своими худыми загорелыми руками, но тот даже не думал ослабить хватку, и тогда парень в отчаянии впился зубами в его пальцы.
Багор изумленно охнул, слегка выпустив парня, но тот не успел отпрянуть назад, так как через мгновенье в его лицо летел увесистый кулак. Голова Анару взорвалась болью, перед глазами, потрескивая, хороводом пронеслись разноцветные искры.
— Помогите! — прокричал он, обреченно оглядываясь по сторонам. Вдали мелькнул белый силуэт яхты, которую они так долго и упорно искали с этим безумным белым господином. И из-за которой сейчас его, похоже, будут убивать.
Багор приблизил к нему свое раскрасневшееся, искаженное в ярости лицо.
— Извини, но дело не в твоих сраных киви. Мне не жалко какой-то двадцатки. Просто ты меня видел и наверняка запомнил, — процедил он и с силой ударил лбом в лицо Анару. Хрустнул сломанный нос, толчками запульсировала кровь, ярко блестевшая в лучах уходящего солнца. Тело парня обвисло, словно тряпичная кукла.
Багор выпустил воздух сквозь сжатые зубы и пнул ногой уже бесчувственного новозеландца.
— Я справлюсь и без тебя, придурок, — громко и членораздельно сообщил он. — А ты будешь клянчить свои сраные киви у чертей, сидя в горшке с собственным кипящим дерьмом.
Сопя от натуги, он поднял тело Анару и уже намеревался перекинуть его за борт катера, как вдруг остановился.
— Нет, парень, — пробормотал он. — Вы живучие, я знаю. Вдруг ты очухаешься в воде и еще уплывешь куда-нибудь?
С этими словами Багор подвинул Анару так, чтобы его шея лежала на борту. Ухмыльнувшись, он нанес ужасающий удар ребром мозолистой ладони в горло парня. Анару захрипел, его тело выгнулось дугой, как от мощного разряда тока, пальцы судорожно стиснулись в кулаки и тут же разжались.
— Вот теперь все нормально, — с удовлетворением кивнул Багор, сталкивая труп в океан. С тихим плеском труп молодого человека ушел под воду.
Перегнувшись за борт, убийца смочил ладони в прохладной воде, после чего вытер об джинсы.
«Ну вот, одной проблемой меньше».
Он взглянул на часы.
— Когда стемнеет, я приду к вам в гости, ребятки, — тихим голосом произнес он, глядя на безмятежно дрейфующую яхту. Расстояние между ней и катером не сокращалось и не увеличивалось, и это было хорошо.
Багор мечтательно улыбнулся, но при этом глаза его источали мертвый холод.
Солнце почти полностью скрылось за горизонтом.
Периоды реальности и зыбучего беспамятства стали почти неразличимыми, постепенно слившись в монотонную непрекращающуюся пытку.
Неравномерно стреляющая боль, наконец, чуть притихла, уступив место полному онемению, и даже когда Павел пытался двигаться, едва ли он испытывал какие-либо ощущения от этого.
Восприятие действительности притупилось, дыхание вырывалось наружу с хриплым свистом, глотка разбухла от жажды и нестерпимого зловония, которым было заполнено нутро стеклянной тюрьмы. Казалось, легкие неторопливо поджаривали на медленном огне, изредка проворачивая на углях, будто шампур с мясом. Даже переломанные руки с ногами почти не болели, хотя Павел крешком глаза мог видеть левое запястье. Пальцы скрючены, как у сожженного дерева, место разлома потемнело и раздулось, как наполненная водой грелка.
Лишь гулко бухающее в груди сердце напоминало о том, что жизнь все еще теплится в его умирающем теле, теле двадцативосьмилетнего мужчины.
«Плевать, — сонно думал Павел. — Все равно скоро сдохну».
«Сдохнуть? — так же медленно и лениво спросил внутренний голос. — А как же Багор?»
Искусанные, покрытые корочкой запекшейся крови губы Павла искривились в глупой улыбке.
Багор…
Как это сейчас кажется глупо и несерьезно! Как странно!
Багор, Веста… яхта…
Мысленно проговоривая эти слова про себя, Павел ощущал себя фантастическим пришельцем из другой галактики.
Ничего больше не имеет значения.
Они там. Веста, Багор, его приятели в Москве, старенькая больная мать, о которой он почти забыл… Они там, в другом мире.
А он здесь.
Замурованный заживо в капсуле из толстенного стекла. Которое, наверное, даже не разрезать лазером.
Внезапно раздавшийся звон заставил его приоткрыть налившиеся свинцом веки.
И хотя яхта медленно погружалась в плотные сумерки, Павел кое-что увидел. Сквозь склизкое месиво из масла и собственных испражнений его в упор рассматривала Веста.
«Как в зоопарке, — ухмыльнулся внутренний голос. — Как тебя называть, неведомое чудо-юдо?»
— От тебя дурно пахнет, — заметила Веста, потянув носом. — Теперь ты понял, почему тебе следовало бы сходить в туалет ранее?
— Я… люблю… тебя, — беззвучно проговорил Павел, едва ворочая распухшим языком.
— Я не слышу, — сказала Веста после небольшой паузы. — Но я поняла тебя. Читать по губам не так уж сложно. Если ты говоришь это искренне, я рада. Если нет… что ж. Это останется на твоей совести. Угадай, что у меня есть! Смотри!
Она помахала перед «нотой» рукой.
Павел моргнул.
Кажется, это какой-то провод, собранный в моток. Или проволока? Что она задумала?
— В твоих удивленных глазах я вижу немой вопрос, — сказала Веста. — Мол, что это? Что задумала моя милая и изобретательная супруга? Сунуть в ноту оголенный провод под напряжением? Наверное, было бы очень смешно наблюдать, как ты трясешься под воздействием тока в собственных какашках. Но это совсем другое.
Сосредоточенно сопя, она принялась приклеивать с помощью скотча провод, «рисуя» им сверху донизу зигзаги, так что получилось вроде индейского орнамента. На другом конце ленты темнело небольшое устройство прямоугольной формы.
— Это Сережа придумал, — сообщила Веста словно между прочим. — Подзаряжается от аккумулятора.
Когда все было готово, она чем-то щелкнула на устройстве, и провод неожиданно вспыхнул равномерным голубовато-прохладным свечением.
Павел лишь хрипло вздохнул. Из-за светодиодной ленты он плохо видел свою супругу и поэтому быстро потерял интерес к происходящему. Но его слуховые рецепторы и анализаторы еще функционировали, поэтому некоторые фразы, признесенные Вестой, ему все же удавалось расслышать.