Бесконечные «Васявасявася!» начинают не просто раздражать. Они начинают бесить.
За утренним кофе я выкуриваю сразу две сигареты. Цезарь вертится рядом, но я не хочу его ласкать. Гоню прочь дурные сны, одолевающие меня уже несколько ночей. Убеждаю себя, что нужно настроиться, иначе с таким состоянием духа отведенный срок командировки я не протяну.
Позади две недели. Хоть что-то…
Ловлю себя на том, что считаю дни до возвращения. Так дело точно не пойдет…
На руке, чуть ниже правого плеча, начинает подрагивать мышца. Делаю мысленную пометку купить витаминов или травяного чая. Только нервного тика не хватало.
Ухожу гулять. До самого вечера, будь оно неладно! Запирая дверь, впервые за прожитое в квартире время я замечаю почтовые ящики между первым и вторым этажами. Вспоминаю, что забыла попросить у хозяйки ключик.
И пусть дармовая ТВ-программа мне не нужна, в бесплатных газетах (а в ящике их совершенно точно не меньше пачки) иногда попадается любопытное. По тем же объявлениям можно составить карту нравов местных жителей, которых я до сих пор не понимаю. Или бросить под унитаз читать тупые анекдоты, способные изгнать хандру…
Осмотревшись вором, словно совершаю недозволенное, я поднимаюсь на один пролет.
Ящик в самом деле забит плотнее некуда. Ключом от квартиры со скрипом подцепляю задвижку и едва успеваю подхватить густой бумажный ворох. Газеты, письма, банковские извещения, напоминания от судебных приставов и коллекторов. Я бегло просматриваю конверты и решаю изучить их позже. Вернувшись в квартиру, бросаю корреспонденцию на обувную тумбу, и все-таки отправляюсь гулять.
Почитать почту этим вечером я, конечно же, забываю. Очень, к слову, зря…
Ночью я снова слышу шаги.
В своей квартире, а вовсе не у соседей… и акустика тут ни при чем.
Цезарь тоже слышит — забившись под кровать, кот злобно гудит на одной ноте. Гудит гортанно, с угрозой, помноженной на страх. А я леденею от ужаса и слышу, как по квартире кто-то бродит.
Босиком.
При этом как-то странно, что пугает еще сильней. Обычный шаг человека я бы описала как «шлеп-шлеп-шлеп». В звуках же, доносящихся из коридора, есть что-то неправильное. Ущербное. И слышится оно так: «шлеп-скрип-шлеп». Будто этот некто чуть приседает перед тем, как сделать новый шаг. Или имеет всего одну ногу…
Сажусь, прижимаясь лопатками к спинке кровати, подтягиваю пододеяльник к горлу.
В эту ночь я уже не смыкаю глаз, до рассвета держа перед собой стремительно разряжающийся смартфон. Не сползая с кровати, «бужу» ноутбук — встать и включить свет храбрости не хватает. Несколько раз порываюсь позвонить в полицию, Людмиле Павловне, да хоть в МЧС… но удерживаю себя от такой глупости. И все равно трясусь, не в силах совладать с собой.
Шаги стихают примерно в 4:30. Но я не засыпаю. В тишине, неподвижная, до бледных губ укутанная пододеяльником, я встречаю первые лучи солнца, и ровно в 7:00 набираю номер хозяйки квартиры. На мое счастье, она «жаворонок» и не обижается на ранний воскресный звонок.
Выслушивает молча. Обещает зайти через час.
За это время я все же набираюсь сил выйти в коридор. И даже протереть влажные следы от ног, оставленные мной после вчерашнего душа. Затем варю кофе, торопливо выкуриваю сигарету, брызгаю по углам освежителем воздуха и жду…
— Что это было? — спрашиваю я Людмилу Павловну, когда рассказ окончен. — Полтергейст? Как в кино?
Та сидит на табурете, покачивая кофейной чашечкой. Я задом упираюсь в теплый край печи и нависаю над ней, прямая и напряженная. Пальцы дрожат, но не закурить в присутствии женщины мне ума хватает. Затем хозяйка поднимает на меня взгляд, ласково улыбается, и в глазах ее читается сочувствие.
— Ты видела его? — спрашивает Людмила Павловна, а я чуть не роняю кружку.
— Его?
— Ага. Его. Гришку, как в наших местах кличут.
— Нет, — едва слышно выдавливаю я, — понятия не имею, о чем вы…
Но моя собеседница кивает.
— Ты, деточка, главное, не переживай, — говорит она как можно мягче. — Бывает такое. Особенно когда перенервничаешь… или если забот много… Ох, Иришка, жениха тебе нужно.
Людмила Павловна вздыхает, но я недовольно хмурюсь в ответ:
— Давайте оставим эту тему!
— Хорошо, деточка. Ты не заводись… — Женщина смотрит в кофе, будто в его маслянистой глубине видит свои дальнейшие реплики. — Ты пойми… Городским этого уловить не сразу удается, как есть тебе говорю. А мы с бабками тут уже, считай, больше полувека, с самого основания города и живем.
Я бормочу:
— Не совсем понимаю…
Хоть уже и догадываюсь, куда сворачивает разговор.
Неожиданно властным жестом Людмила Павловна приподнимает руку, не позволяя себя оборвать. Слова ее вкрадчивы и спокойны, словно она заговаривает норовистую лошадку.
— До этого ж мы деревней были. Затем поселком городского типа… А строили все на топях старых. Сама, небось, вычитала, журналистка же. Так вот, Иришка, что на этих топях жило до прихода стройотрядов, никому не известно…
— Вы серьезно, — не веря ушам, вспыхиваю я, — вы сейчас вправду о призраках говорите?
Женщина на мой тон не обижается. Но головой качает.
— Про Хозяина слышала? Что в каждый дом в лапте жить приезжает?
— Вы про домового, что ли? — Уже не скрываю скепсиса, но мне наплевать.
— Ой, деточка! Не любит он, когда его так называют, — понизив голос, сообщает мне Людмила Павловна. — В общем, верь не верь, а вот тебе совет: молочка в блюдце налей, булки покроши да под подоконником оставь ему на угощение. Тогда Хозяин хулиганить и перестанет. И про жениха подумай. Есть у меня знакомые мужики, один другого краше…
Последнюю фразу я пропускаю мимо ушей.
Меня трясет от негодования, злости и растраченного времени. Гришка! На дворе второе десятилетие XXI века, а сидящая на моей (своей) кухне женщина пытается убедить меня в существовании домового (Хозяина)?! Я едва сдерживаю желание в грубой форме попросить ее уйти.
Конечно, я налью молока, и это избавит меня от жары, галлюцинаций и дерьмовой акустики их отвратительного трухлявого дома. А когда ночью это самое молоко вылакает Цезарь, все скажут, что метафизический Хозяин принял угощение и остался доволен. Я же после этой психологической пилюли-плацебо стану спать, аки младенец. Ну а если и это не поможет, то воспользуюсь услугами престарелой сводницы и хорошенько потрахаюсь с ее знакомыми мужиками!
Собираюсь намекнуть хозяйке, что ей пора. Что мне нужно завтракать и работать. И вообще, куча дел, уборка, тексты. Но та улыбается, будто прочитала мои мысли, и неожиданно меняет тему. Спрашивает вкрадчиво, словно Кот Баюн:
— А ты, Ирочка, раковину заливать не забываешь?
— Я же обещала! — резко отвечаю я.
И сразу понимаю, что ложь разгадана.
— Ох, милая, зачем ты так? — тяжело вставая с табурета, сетует Людмила Павловна. — И правда обещала же…
Идет в коридор, и я за нею. Уже в дверях выдавливаю, не до конца веря себе:
— Знаете… наверное, я от вас съеду.
— Чего это?
— Неуютно мне…
— Хм… — только и реагирует женщина, но за коротким вздохом читается: «Боженьки, посмотрите, какая фифа!». А затем говорит: — До свиданья, Ирина. Звоните, если будут вопросы.
И уходит. Все еще сотрясаясь от злости, стыда и недосыпа, иду на кухню. Отдергиваю штору, закуриваю. Ну заметит меня бабка, дальше-то что? После сказанных в коридоре слов я насильного выселения не боюсь!
Людмила Павловна снаружи здоровается с одной из постоянных ведущих «Лавочка-FM». Забирает у нее кулек с объедками и бредет по двору. Кошки, почуявшие приближение кормилицы, выныривают из травы и с интересом сползаются поближе. Тяжко, по-старчески согнувшись и упираясь ладонью в колено, любительница мифологии начинает крошить съестное в миски.
К моему удивлению, с детской площадки к ней приближаются двое малышей, заинтересованных процессом. Нас разделяет метров двадцать, но жаркая тишина и акустика двора доносят до форточки каждое слово.
— Не пугайте их, детишки, — говорит женщина, поглядывая на карапузов, — они ж дикие, никому не доверяют.
— Ой! — тонко вскрикивает один мальчишка, отходя за спину друга. — А если они дикие, они вас не укусят?
Людмила Павловна смеется. От этого беззаботного смеха меня продирает волной колючей тревоги. Высыпав в блюдца последние крошки, старуха прячет грязный кулек в кармане грошового платья и неловко выпрямляется.
— А чего ж им меня кусать-то? — вопросом на вопрос отвечает она малышам. И добавляет, придав голосу знакомую теплоту и вкрадчивость: — Я же их кормлю.
Битый час я сомнамбулой слоняюсь по квартире.
Затем завожу стирку. Вынимаю из кладовки пылесос и начинаю уборку. Это приводит нервы в порядок. За одним из кресел перед телевизором (куда я практически не захаживаю), неожиданно нахожу игрушечного солдатика. Точнее, фигурку LEGO.
Но собранную так необычно, что целую минуту я глуповато держу ее перед собой и пытаюсь угадать, кого же та изображает. На стандартный желтый торс насажена стандартная бледно-розовая голова. Еще у нее длиннющие темные волосы, кажется, из новой коллекции «Властелина колец», например, от Арвен. Да вот только надеты они задом наперед, совершенно скрывая лицо. А еще у фигурки всего одна нога, посаженная ровно посредине тельца на жирную каплю супергеля…
Не знаю, отчего, но вид солдатика тревожит меня не меньше странных снов.
Сгорая от стыда, набираю номер Людмилы Павловны.
— Я вас слушаю, Ирина, — сухо говорит та.
— Кто жил в этой квартире до меня? — прямо спрашиваю я. — Тут были дети?
— Хм… — говорит женщина. — Не понимаю, откуда вы узнали. Но да. До вас в квартире жили одинокая мамочка с сыном. Ребеночек болезный очень был, помер весной. Мамочка после этого в деревню жить перебралась, к староверам…
Я скупо благодарю и обрываю вызов.