Не замечая барабанившей по шапке капели, он шел вдоль домов и затравленно оглядывался. Все надеясь заметить, увидеть, уцепиться взглядом, даже если знакомая фигура лишь на миг мелькнет в окне. О том, что выслеживающий жертв псих наверняка живет вовсе не там, где охотится, Паша даже не думал…
В соседнем подъезде скрылась молодая пара с ребенком на руках. Парковка по-прежнему красовалась тремя забытыми автомобилями. Свет горел в квартирах на шестом и последнем. Усилившийся ветер с хрустом гонял по опушке драный полиэтиленовый пакет. Вчерашняя цепочка следов почти растеклась с дневной оттепелью. Над лесом и Городком собирались тучи, обещая новую порцию осеннего снега.
Досадливо виня себя за мнительность, свет Паштет все же включил только в ванной. Вторым источником стал экран ноутбука, в мерцающем свечении которого Комолкин и перекусил. На балкон парень не спешил, покурил на унитазе. Уже откровенно проклиная себя за паранойю, все же подкрался к окну и выглянул наружу.
Шел снег. Уже не такой пышный, как несколько дней назад, а мокрый, куцый и стремительный. Однако и на его плешивой шали была заметна цепочка свежих следов — они привычным пунктиром тянулись от опушки до мусорных баков, точь-в-точь по следам исчезнувшим, затем еще дальше, и упирались в бетонное основание многоэтажки.
В остальном двор был пуст.
Сердце Паштета исполнило кульбит, со страшной силой возжелав стопку крепкого ледяного алкоголя. Обувшись и накинув пальто, Комолкин выскользнул на балкон и осторожно выглянул за перила.
Следы обрывались у дома.
Сверху их дорожка была заметна особенно хорошо, и различить ее не мешали ни росчерки автомобильных колес, ни лужи, ни полосы от колясочных шин. Неужели необычный мужчина дошел до стены высотки и сразу вернулся назад? Или двинулся вдоль дома, где асфальтовые тротуары еще не присыпало белым?
А может, он просто устал дразнить Павла и наконец-то бросил странную игру? Или не было вовсе никакой игры, и все случившееся в последние дни — мираж воображения, утомленного нервной сделкой по покупке квартиры, переездом и вынужденным одиночеством?
Паштет почесал небритый подбородок и задумался, не позвонить ли Гольцману. Потянулся вперед, чтобы пренебречь бутылкой-пепельницей и машинальным щелчком отправить окурок в свободный полет. И вдруг замер…
В грудину будто забили стальной болт.
На несколько бесконечных секунд Комолкину показалось, что его легкие отлиты из тончайшего стекла. А любой звук, способный сдавить ребра едва заметным спазмом, сокрушит их в хрустальную пыль. Паша засипел, выронил окурок и едва не поскользнулся на сером месиве под подошвами ботинок.
На стене, примерно в районе третьего этажа, стояла человеческая фигура. В полный рост, нарушая все известные законы физики. Темная, почти незаметная на фоне асфальтового фартука, обрамлявшего фундамент многоэтажки. Но даже одного короткого взгляда хватало, чтобы понять — это он… Тот самый, что чертил цепочки следов, день за днем преодолевая все большее расстояние от опушки до дома.
Едва не заорав в голос, Паштет ринулся к балконной двери. Но все же успел заметить, что за фигурой по стене, старательно огибая окна, тянется пунктир из липкого мокрого снега.
Вкатившись в квартиру, Комолкин захлопнул створку и завернул пластиковую ручку с такой силой, что едва не выломал. Рухнул на пол, вспоминая — не выпил ли ту самую стопку, о которой мечталось четверть часа назад? Не выдумал ли во хмелю? Сердце колотилось в груди, как капля шальной ртути.
Взяв себя в руки, парень поднялся с пола и с опаской выглянул в окно. Снег усилился вместе с ветром и теперь летел почти параллельно земле. Паштет растер пальцами холодные виски. Разумеется, ему привиделось. Иначе же и быть не могло?! Разумеется…
Он вдруг ощутил, что коленки трясутся. Неужели это было не просто формой речи, и перепуганный человек действительно мог упасть под собственным весом? Нервно рассмеявшись над неуемным воображением, Комолкин заставил себя снова выйти на балкон. Словно сквозь шквалистый ветер, шаг за шагом преодолевая глупый страх, приблизился к перилам. Высунулся.
Стена многоэтажки была пуста. На жестяные оконные отливы налипал снег. Где-то в районе стройки развернулась легковушка, в соседнем дворе завыла автомобильная сигнализация.
Губа Паштета искривилась в подобии усмешки, а затем ее пронзил мелкий тик. Кривляясь и похихикивая, парень вернулся в квартиру. Не разуваясь и оставляя грязные следы, протопал в прихожую, лишь там сонно сбросив ботинки.
Ему стоило притормозить с алкоголем. С парой-тройкой крепкого пива после работы. Со стопочкой-другой водки под нехитрый ужин. Во всяком случае, до тех пор, пока он не обживется, не привыкнет к странностям нового места жительства и не заведет здесь приятелей.
Перед сном Паштет обратил внимание, что кот у соседей сверху больше не достает его своим противным голодным воем…
Весь следующий день Павел провел в раздумьях о том, кого бы мог предупредить о странном мужчине, с такой легкостью завладевшим его самообладанием и мыслями. После известных террористических событий анонимный звонок в полицию вариантом не был — отследят за пять минут, потом устанешь объясняться. Электронное письмо в органы тоже хорошей идеей не казалось. Равно как, обращение в «комитет доверия».
Что он им скажет? Что несколько дней выслеживал подозрительную личность и измучил себя до состояния, в котором мерещатся отвесно стоящие на стенах люди?
Домой Комолкин возвращался подавленным и издерганным, даже не попрощавшись с коллегами и начальником. В магазине забыл сдачу, а на углу дома поскользнулся так, что болезненно приложился об асфальт правым коленом.
К подъезду прошмыгнул как можно быстрее, не без растущего страха осмотрев пустую парковку и, будь оно неладно, даже задрав голову. Разумеется, никого Павел не обнаружил.
За ужином кусок не лез в горло. Паштет поковырялся вилкой в холодных пельменях, отодвинул тарелку, налил водки. Пить тоже не стал, задумчиво вертя стопку в пальцах. Попытался вспомнить, какие еще квартиры заселены.
Если не обращаться в полицию, он может хотя бы предупредить соседей. Написать объявление, распечатать на рабочем принтере и вывесить на доске первого этажа. А то и вовсе обойти немногочисленные обжитые квартиры обоих подъездов и поделиться соображениями. Пусть даже и выглядя при этом полным идиотом или прослыв паникером — в наши дни с подозрениями лучше перестраховаться…
Приняв решение, Паша сменил домашние треники на джинсы, обулся и тихонько вышел в подъезд. В тишине, показавшейся зловещей и нежилой, спустился на шестой этаж. Вычислил квартиру, свет в окнах которой видел вчера и сегодня, осторожно надавил кнопку звонка.
За массивной входной дверью раскатилась трель, заставив Комолкина вздрогнуть от пяток до макушки. Упершись мокрым лбом в ледяную поверхность железной створки, он заставил себя успокоиться и перестать трястись, словно загнанный заяц. Не помогло. А повторный звонок, тоже оставшийся без ответа, лишь подстегнул растущее напряжение, почти переплавив страх в иррациональный ужас…
Соседей не было дома.
Да, так бывало. И даже с включенным светом — мало ли кто забывает щелкнуть выключателем? Да и не все старались жить экономно… Соседей не было дома. Даже несмотря на то, что неновая «Тойота» живших за стальной дверью уже в который раз покрывалась шапкой снега на домовой парковке. Быть может, коварная непогода застала хозяев врасплох и они просто не успели переобуть «железного коня»?
Паштет захотел подняться на двенадцатый. Вспомнил про жалобно орущего в темной квартире кота. Передумал. Пожалел, что не прихватил с собой молотка для отбивки мяса. Пожалел, что не выпил водки. Пожалел, что не взял сигарет. И телефон! Телефон он тоже оставил в прихожей.
Пулей взлетев на десятый, Паштет вломился в собственное жилище так, словно за ним гнались наркоманы с ножами. Сел на пол возле ботинок, подтянул колени к груди и поднес к лицу мобильник. Покусывая губу, начал задумчиво листать телефонную книгу.
Друзьями Комолкин похвастать не мог. Кроме разве что Мишки Гольцмана, но тот с женой укатил на юга. Но ведь были еще коллеги, знакомые, давние приятели, в конце концов. В этот момент ему казалось важным, чертовски важным нарушить собственное одиночество. Хотя бы на короткое время. Иначе он точно свихнется. Пусть и на пустом месте, но неужели история не знает именно таких помешательств?
Перед сном Паша не рискнул выходить на балкон. Выключив свет, он долго суетился возле черного окна, пытаясь прильнуть к его холодному стеклу то так, то этак. Отмораживая щеки и нос, Паштет тщетно норовил увеличить угол обзора и все высматривал, пытался заметить на панельной стене многоэтажки хоть что-то подозрительное.
Не заметил.
Эту ночь Комолкин провел с включенным экраном ноутбука и алюминиевым молотком под влажной от пота подушкой…
Следующим вечером сонная пелена безмолвия в квартире Паштета треснула корочкой льда на осенней луже. Были коллеги, были даже приятели из города. Последних заманить оказалось непросто: ехать к знакомцу в «жопу мира» хотел не всякий. Но пятничный вечер, официальный повод Russian housewarming, халявная выпивка и море пиццы сыграли свои роли, и однешка наполнилась-таки людьми.
— Громче делай! — Пашка вертелся среди гостей и щедро раздавал пластиковые тарелки с едой. — Да не ссы ты, еще громче! Соседей в подъезде почти нет, хоть на голове пляши!
И они плясали. И шумели. И веселились.
Особенно когда после разливного пива в ход пошла карамельно-подмороженная водка. Слушали музыку, рубились на компе в стареньких «Героев» и даже устроили соревнование, кто дольше удержит равновесие на неподвижном велосипеде.
Пустые бутылки плодились одна за другой. Музыка грохотала, резиновым мячом отлетая от голых бетонных стен. Гости были сыты, пьяны и вполне довольны. Сам же Комолкин чуть ли не пел от счастья, курить на балкон выбегая многим чаще обычного, и все поглядывая вниз, где не виднелось ни таинственных следов, ни мрачных фигур.