Любой предмет, плавающий в воде, – это остров. Плавающая поверхность позволяет расти ракушкам и водорослям.
Это своего рода питомник для многих животных и растений, который привлекает маленьких рыбок, а те, в свою очередь, – существ побольше, в том числе акул и птиц. Когда мы с Крисом отплыли с Азорских островов, то обнаружили болтающийся в море 20-сантиметровый пенопластовый куб, под которым припарковалась почти полуметровая рыбина. Мы подняли куб, и рыба в полном замешательстве начала нарезать круги. Любой предмет, плавающий в воде, – остров. Спинороги едят морских желудей, растущих на обломке, и изучают саргассовые водоросли, прикрепившиеся вместе с желудями. Мы поднимали плавающие предметы и обрывки веревок, дрейфующие несколько месяцев. На каждом их участке находились колонии морских желудей длиной в пять сантиметров, а также крабы, рыбы, черви и креветки. Я видел пучок оторвавшихся водорослей, плывущий по Гольфстриму в компании рифовых рыб, сопровождавших его от самого дома, расположенного более чем в тысяче миль. По сравнению с ним мы с моим плотом – большой остров.
Наблюдения за развитием экосистем развлекают меня. Мясо, особенно рыбные стейки из дорад, очень богато белком, но большинство витаминов содержится в фотосинтезирующих организмах. Растения и кормящиеся ими животные, например морские желуди и спинороги, содержат больше витаминов, чем хищные дорады. Субпродукты тоже богаты витаминами, так как они перерабатывают пищу, поглощенную рыбой. Эксперименты показали, что даже при полном отсутствии витамина С человек не заболеет цингой сорок дней, однако недостаток других витаминов может привести к различным заболеваниям и функциональной недостаточности внутренних органов. Я надеюсь, морские желуди, спинороги и рыбные субпродукты обеспечат меня достаточным количеством витаминов. Линь, которым привязан буй «человек за бортом», сделан из крученых нитей. Их длинные, спиралевидные бороздки – отличное поле, чтобы выращивать морские желуди. Но за все хорошее приходится платить. Колония меня кормит, но замедляет мой ход, а формируемая пищевая цепочка привлекает акул.
Помимо маленькой экосистемы, развившейся вокруг моего плота, меня постоянно окружают картины природных чудес. Дорады показывают чудеса акробатики под пологом пышных белых облаков. Облака скользят по небу, пока не встречаются у линии горизонта, чтобы участвовать в кружащихся, пылающих закатах, медленно переходящих в ночь. Затем, когда солнце неожиданно тонет в море, в глубокой ночной темноте появляются тысячи мерцающих галактик. Такое бескрайнее небо можно увидеть лишь над морем. Но я не могу наслаждаться окружающей невероятной красотой – она вне пределов досягаемости, дразнит меня. Я знаю, что наслаждение ею в любой момент могут прервать нападение дорад или акулы, а также сдувшийся плот, поэтому не могу расслабиться и в полной мере восхититься ею. Это красота в оправе безобразного страха. В своем судовом журнале я пишу, что это вид на небеса из ада.
Мое настроение следует за солнцем. Свет каждого занимающегося дня внушает мне оптимизм, и я начинаю думать, что смогу продержаться еще дней сорок. Но темнота каждой ночи заставляет меня осознавать, что если хоть что-нибудь пойдет не так, то мне не выжить. Те или иные настроения быстро сменяют друг друга, приводя в полное замешательство. Записи помогают правильно оценивать события, но как же я хочу, чтобы рядом был товарищ, который мог бы сказать мне, не замечтался ли я и нахожусь ли все еще в своем уме. Если я сорвусь, то могу без толку потратить все ракеты или совершить что похуже.
Мой блуждающий разум часто наталкивается на слова откуда-то из другой жизни.
Разрозненные кусочки прошлого встают на место, складываются в единое целое и придают значение тому, что когда-то казалось абсолютно бессмысленным.
Вот мы с мамой беседуем об опасностях одиночного мореплавания:
– Нет, я надеваю страховочную «сбрую» только в самое страшное ненастье, когда не могу быть уверен, что не свалюсь с корабля, – объясняю я. – Она мешает двигаться, я в ней путаюсь и об нее спотыкаюсь. Так недолго и за борт упасть.
– Тогда надевай хотя бы спасательный жилет, – настаивает мама.
– Если я и вправду упаду за борт и увижу, как моя яхта удаляется в закат, – говорю я ей, – меня мало утешит мысль о том, что я буду болтаться в море несколько дней, медленно объедаемый рыбами, как какая-то океанская кормушка.
Эта шутка ее не веселит. Более того, она недовольна.
– Я немало потрудилась, чтобы дать тебе жизнь. Сделай милость, не отказывайся от нее так легко.
Часто вспоминаю ее слова: «Обещай, что будешь держаться до последнего». Этого обещания я так и не дал. Однако получается так, что я его выполняю.
Незадолго до того, как я расстался с «Соло», я прочитал роман Роберта Руарка «Больше не беден». Когда герой книги был мальчиком, дедушка сказал ему что-то вроде: «Послушай, я знаю, что скоро умру. Только не надо разводить из этого суматоху. Это неважно. Лучше посмотри на своего отца. В своей жизни он ни разу не воспользовался ни единым шансом – и посмотри, куда это его привело. Не поступай так же. Не бойся слегка попинать жизнь. Заставь ее попрыгать». Мои ноги слишком слабые и ватные, чтобы пинать жизнь. Я воспользовался шансами, и куда это меня привело? Нахала сбили с ног. Но я должен следовать курсу, пока не достигну безопасной стоянки. В шестнадцать лет у меня началось заражение крови. Я мог потерять ногу. Но вместо того, чтобы безутешно страдать, я говорил себе, что, по крайней мере, у меня останется ясная голова, сильные руки и одна здоровая нога.
Рядом со мною лежит все, что осталось от «Соло». Мое снаряжение правильно закреплено, системы жизнеобеспечения функционируют, ежедневные приоритеты расставлены, и этот порядок вещей нельзя нарушать. Я каким-то образом преодолеваю появляющиеся мрачные предчувствия, страх и боль. Я – капитан маленького судна в опасных водах. Я избежал помрачения сознания после паники, последовавшей после потери «Соло», добыл еду и воду. Я избежал почти неминуемой смерти. Теперь встал выбор: стартовать в новую жизнь или опустить руки и наблюдать за собственной смертью. Я решил. Я буду держаться так долго, как только смогу.
Самый полдень. Солнце палит голову и поджаривает мою сухую кожу. Обливаюсь морской водой и жду, пока все маленькие лужицы высохнут во всех впадинах моего тела. Я лежу на боку, чтобы моя спина и второй бок заживали, и представляю себя на пляже Антигуа. Надо бы встать за холодным ромовым пуншем, но не прямо сейчас. У меня же масса времени.
Ломти рыбы сушатся на тенте. Тонкие прослойки жира под кожей блестят в солнечных лучах. Сверху они подсохли и приобрели бронзовый оттенок. Рыба немного солоноватая и острая, вполне может соперничать с лучшей колбасой.
А дела-то налаживаются. Налетов акул не было уже два с половиной дня. Утренние и вечерние нападения дорад стали менее яростными – или это я начинаю обращать на них меньше внимания. Дождь прогнал вчерашний зной. Я открывал рот, стараясь поймать капли, совсем как в детстве. Дождь не только оросил мое лицо, но и наполнил пластиковый контейнер аж на 178 миллилитров! Начинаю пополнять запасы воды. Заметив приближение ливня, я вытащил тянущийся за кормой линь, чтобы поток воды промыл морские желуди. Я легко соскреб ножом граммов сто моллюсков с линя. Перемешанные с морской водой, они стали немного похрустывающим на зубах супом, который я выпил прямо из пластикового контейнера.
Из воды выпрыгивают летучие рыбы. Дорады несутся и выпрыгивают за добычей.
21 февраля
17-й день
Из головы не идет идея о четвертьфунтовом бургере «МакМоллюск». Оставшийся изюм, вымокший в попавшей в пластиковый пакет морской воде, перебродил и теперь мало походит на ягоду. Но он становится центральным блюдом на банкете – это последняя пища с суши.
Теперь меня мучает не острый голод, а, скорее, постоянное недоедание. Тело знает, что ему нужно. Целыми часами фантазии о сладком мороженом, крахмалистом свежеиспеченном хлебе и богатых витаминами фруктах и овощах заставляют меня сглатывать слюни – мысленно, хотя в реальности пересохший рот давно отказался от таких попыток. Ни один вечер не проходит без мыслей о еде.
Когда я чувствую себя уверенно, то мечтаю о будущем. Мои друзья строят дома. Мы носим длинные бревна и поднимаем их на место. Делаем перерыв на обед и едим у столов, заваленных горами хлеба и фруктов. Я часто фантазирую о том, что открою в Мэне кафе, где будут подавать хорошую еду: пышные пирожки с тушенными в хересе крабами, шоколадные торты, холодное пиво. Мы едим медленно, спокойно, глядя на тихие темно-синие воды залива Френчмен-Бей, где горы упорно сдерживают холодный Атлантический океан.
Отдаю все силы уходу за снаряжением. Закрепляю на буе «человек за бортом» зеркала и маленький проблесковый маячок, завязываю протекающее смотровое окно в тенте. По своим навигационным расчетам, я прошел примерно одну пятую пути к Карибским островам. Это печальный вывод. Смогу ли я продержаться еще шестьдесят дней? Думаю о тех непереносимых страданиях, с которыми должны были быть знакомы Бэйли. Я не могу представить, как можно жить с этим всем более ста дней. А с другой стороны, как насчет тех, кто живет впроголодь?
Отчетливо представляю свой собственный конец, который может настать в любой момент с клацаньем челюстей, но почему-то уверен, что должен выжить. Вместе с «Соло» я утратил все, чем владел, но мне интересно думать о том, каково это – начать все сначала, без имущества, зато с опытом.