Мысленно перебираю множество приспособлений для ремонта, которые могли бы мне помочь: иглы, парусные нитки и хорошая замазка, большие клещи типа кровоостанавливающего зажима, может быть, баллон, который можно вставить в прореху и надуть. Но все это можно найти только в шести сотнях километров к западу. Единственное решение, которое приходит мне в голову, – вставить в дыру затычку и плотно ее обвязать. И как же мне не хватает опытного совета и обнадеживания, изобретательности, находчивости и помощи дружеской руки!
Гряда облаков скользит на север. Надо успеть до того, как разыграется непогода. Осколок луны висит в угольно-черном небе, как сонный глаз, приоткрытый для того, чтобы смотреть на спящее море. Я крепко привязываю к макушке фонарик, соорудив что-то вроде шахтерской каски. Все снаряжение закреплено на наветренной стороне, чтобы оно не посыпалось на меня. Заранее нарезанные куски веревки висят на бечеве для просушки рыбы, до них можно легко дотянуться одной рукой. Почти уткнувшись носом в воду, я могу увидеть поврежденный участок. Мне совсем не хочется лезть вниз, в черноту. Я начинаю медленно развязывать и убирать похожие на крысиное гнездо веревки и затычку. Луч света проникает через спокойную воду, и в него попадают маленькие рыбки, плавающие в нескольких метрах подо мной. С какой глубины может быть виден этот свет? Привлекает ли он рыбу? Начинаю снова вставлять затычку. Свет луча неожиданно заслоняет огромное серое тело, проплывающее всего в нескольких сантиметрах от моих рук. Быстро выдергиваю руки из воды – это акула! Около трех метров длиной. Средняя. Она лениво плавает вокруг плота, на мгновение разрезая поверхность воды, затем снова уходя вглубь. Я несколько раз тыкаю в нее гарпуном, но это все равно что пытаться сдвинуть гору зубочисткой. Она лениво водит туда-сюда хвостом, словно совсем не чувствует уколов. Некоторое время я ее не вижу. Проснувшийся глаз луны выглядит более заинтересованным, он поднялся выше и стал ярче. Я снова начинаю работу, стараюсь запихнуть затычку поглубже в прореху, аккуратно стягиваю ее веревкой, обвязываю, сильно тяну, обвязываю. АКУЛЬИ ЗУБЫ! Мои руки вылетают из воды. Из всех пор моей дрожащей кожи, должно быть, брызжет адреналин. Снова включаю фонарик. Вокруг заплаты крутится спинорог, потом он исчезает. Мои часы! Все понятно – светящиеся стрелки и цифры. Должно быть, спинорог подумал, что они съедобны. Я снимаю часы и вновь погружаю руки в океан.
Придется полностью спустить нижний надувной круг. Затем я собираю вокруг пробки достаточное количество резины и сжимаю ее в довольно большую складку, чтобы веревка смогла захватить внешние углы прорехи. Хорошая затычка уменьшит внешнюю окружность плота сантиметров на десять.
20 марта
44-й день
Когда «щеки» надуются, «рот» будет растягиваться, стремясь принять прежнюю форму. Необходимо противостоять давлению около 17 240 паскалей. Использую в качестве рычага собственную руку, в качестве точки опоры рычага – верхний надувной круг и тяну веревки настолько сильно, что они режут мои ладони, а верхний надувной круг так сильно трет руку-рычаг, что протирает кожу до дыры.
Но этого недостаточно. Заплата пропускает воздух почти с той же скоростью, с какой я его накачиваю. Я настолько измотан, что засыпаю, перекатываясь в своем отсыревшем судне.
Я просыпаюсь на рассвете, полный решимости предпринять еще одну попытку. Как я и ожидал, когда нижний круг надут, края дыры растягиваются достаточно широко, чтобы углы выскальзывали из-под веревки. С этой стороны бодро поднимаются пузыри. Набиваю в щель кусочки пенопласта, комки липкой губки и привязываю к основной затычке. Подо мной проскальзывает большое серое тело, кончики его плавников белые. Проклятый океанский стервятник все еще здесь, лениво покачивая боками, кружит и выжидает.
Я снова связал свое подводное ружье, уделив особое внимание тому, чтобы обвязка была тугой: стрела не должна выпасть, а бензель – размотаться. Получилось довольно прочное оружие. Я пытаюсь при любой возможности уколоть акулу, но она крутится и уходит в глубину, ускользая туда, где я не могу ее достать. Когда я наношу удар, она не обращает внимания на мои слабые уколы. Продолжаю свою работу. Я сооружаю хомут из пенопласта вокруг первой и второй затычек и накачиваю воздух. Воздушные пузырьки вырываются из каждой складки беззубого рта. Шестьдесят нажимов на насос каждые полчаса, или мои ноги будут бултыхаться в воде, как заманчивые сосиски, – налетай кто хочет! Начинаю злиться. Чудовище подплывает совсем близко. Я жду с перекошенным от ненависти лицом. Поднимаюсь как можно выше и всем весом обрушиваюсь на гарпун, целя в середину тела, в боковую линию, идущую через голову и весь бок. Эта линия настолько чувствительна, что может более чем за четверть мили почувствовать вибрацию бьющейся раненой рыбы. Акула тут же исчезает, удаляясь в глубины, как прыгающий в гиперпространство «Тысячелетний сокол» из «Звездных войн».
Я привязываю к лееру плота конец анкерной петли от подвесного трапа, затягивая ее поверх заплаты. Проклятый океанский стервятник все еще здесь, лениво покачивая боками, кружит и выжидает. Если тянуть за конец петли, то на заплату действует достаточное давление извне, и утечка воздуха значительно замедляется. Добавляю пару жгутов. В конце концов «Утенку» требуется всего сорок подкачиваний каждые два часа, но я постоянно слышу шипение рассерженной змеи, пытающейся сбежать.
Чертов стервятник все еще здесь: рыщет вокруг, подстерегает добычу, выжидая своего часа.
Работа сжигает последние клетки ноющих мускулов рук. Ничего, отдохну на том свете. Я должен снова заставить работать опреснитель и подкрепить свои силы. Сушеной рыбы не осталось. Когда между своими охотничьими вылазками дорады приплывают навестить меня, то я готов. Еще раз проверяю обвязку ружья для подводной охоты и принимаю охотничью позу. Однако все мои силы уходят на то, чтобы принять охотничью стойку. О хорошей рыбалке и речи не идет. Неуклюжие, неточные, слабые удары только баламутят воду и распугивают рыбу. Наконец, одна заплывает в зону досягаемости. Я со стоном погружаю древко вниз, попадаю в спину рыбы, но не пробиваю ее насквозь. Она вертится на конце стрелы с невероятной скоростью и в мгновение ока, столь краткое, что я не успеваю перехватить свое оружие двумя руками, уходит. Я ошеломленно смотрю на тупой, покрытый резьбой конец гарпуна. Меньше чем за две секунды рыба аккуратно открутила острие и уплыла с ним. Дорады дождались своего часа, чтобы проверить меня на прочность. Они разрушили мое судно, обезоружили меня, а теперь насмехаются. Если бы я только был морским обитателем! Рыбы не попадают в такие переделки, где им необходимо использовать для решения проблем интеллект и инструменты. Они просто плавают, размножаются и умирают. Я испытываю благоговейный страх перед замысловатым совершенством мира, в котором нахожусь, но слишком устал, чтобы по-настоящему оценить его. Я обессилен и подавлен. Мне тяжело двигать руками, но я должен это делать. Теперь у меня еще больше работы, чем прежде.
Начинаю рыться в своей сумке со снаряжением, ищу что-нибудь, из чего можно сделать новое острие для гарпуна. В одном из кармашков нахожу бойскаутский набор из тонкой нержавеющий стали: вставленные друг в друга нож, вилка и ложка. Это еще один предмет, который я давным-давно раздобыл и кинул в сумку с аварийным снаряжением, поскольку не нашел ему применения. Можно попытаться сделать острие из вилки или ножа. Вилка – самая прочная, может быть, ею можно проткнуть спинорога. Решаю сначала попробовать нож. Чтобы привязать его, я снова использую белый шнур, как можно туже обматывая его вокруг рукоятки ножа и стержня стрелы. В ноже две дырки. Через заднюю я привязываю его шнуром к веревке, удерживающей стрелу, а потом протягиваю шнур дальше, к рукоятке ружья. Даже если нож сорвется со стержня стрелы, я его не потеряю. Тонкое лезвие торчит из стержня стрелы на несколько сантиметров. Оно выглядит таким хлипким, что я легко могу согнуть его, так что я сомневаюсь в его эффективности при ловле дорад. Наконечник может погнуться даже о жесткую шкуру спинорогов. В любом случае рыб поблизости нет. Они словно знают, что я снова вооружен.
Возможно, пришло время вновь использовать леску с крючком. Морские желуди станут хорошей наживкой, тем более их предостаточно. Я вытаскиваю линь, который тянется за кормой к бую «человек за бортом», соскребаю пару толстых ракушек, насаживаю одну на крючок для ловли форели и бросаю за корму. Менее чем через час рыба клюет. Отлично! Может быть, я смогу продержаться на спинорогах. Когда я вытаскиваю свой улов, он неожиданно раздувается, как воздушный шар, угрожая сотнями острых шипов. Рыба-еж, как известно, ядовита, а ее шипы создают очередную угрозу для бедного «Резинового утенка». Я стряхиваю ее с крючка и пробую еще раз. Наживку вновь заглатывает морской еж. Больше ей никто не заинтересовался. К чертям такую рыбалку!
Начинают появляться новые представители живой природы. Из воды под плотом раздается пронзительный визг. Появляются дельфины-белобочки, но они держатся на расстоянии от меня. Темные и белые полосы напоминают седло со стременами. Они кувыркаются, перепрыгивая друг через друга, и плывут дальше, оставляя после себя шлейф своего хорошего настроения. Мимо проплывает рыба, которая длиннее, тоньше и тусклее дорады. Она плывет слишком быстро и далеко, чтобы можно было точно понять, кто это.
Все чаще появляются кусты саргассовых водорослей. По виду они явно старше, чем те, которые попадались восточнее. У них было время для создания собственной экосистемы. Ветви обсыпаны прозрачными икринками, многие из которых мертвы. Они похожи на капли росы в седой бороде. Когда я беру икринки, прямо из-под рук спасается бегством пара крабов – около полутора сантиметров в поперечнике, украшенных белым рисунком на спинах. Один пробирается через водоросли, падает в волны и бодро улепетывает, как водяной жук. Другого я хватаю и кидаю в рот, как драже. Крошечный кусочек крабового мяса – так вкусно после бесконечной рыбы!