«Утенок» пробирается по светящимся шарикам растительного планктона, каждый в диаметре от 30 до 60 миллиметров. Я видел их время от времени с самого начала плавания, но так как мы дрейфуем на запад, то они собираются большими группами, многие из которых можно видеть постоянно. Если бы я догадался положить в сумку со снаряжением нейлоновые чулки, то мог бы сделать сети для планктона. Я бы бросал их за борт по ночам, когда ближе к поверхности всплывает крупный зоопланктон, испускающий фосфоресцирующее свечение. Но без хорошей системы для сбора я могу извлекать из водорослей и волн только крохи, слишком незначительные, чтобы на них можно было прожить.
Я лежу на спине и смотрю в небо – единственное, что объединяет меня с теми, кто остается на суше. Белоснежная птица с двумя длинными перьями, торчащими из хвоста, и черной маской одинокого ковбоя на глазах дико хлопает крыльями и пронзительно кричит. Я часто наблюдал, как тропические птицы часами пытаются взгромоздиться на верхушку качающейся мачты. Надеюсь, что эта окажется достаточно глупой, чтобы приземлиться на «Резинового утенка». Через некоторое время птица продолжает свой полет в северном направлении.
Каждое изменение в составе животного мира или водорослей говорит мне о многом: об изменении течений, о дальнейшем продвижении на запад. Нахожусь ли я ближе к материковой отмели, чем думал? Нет. Ты всего лишь принимаешь желаемое за действительное, тупица! Мои стоны сопровождаются стонами насоса – я постоянно борюсь за то, чтобы «Утенок» оставался надутым. Я продержусь как можно дольше. Потом я в последний раз включу аварийный радиомаяк и буду надеяться изо всех сил, что нахожусь в зоне приема западных авиарейсов, а у зарядной батареи осталось больше сил, чем у меня.
В книге Дугала Робертсона есть несколько полезных карт. На одной отмечены пути миграции птиц, на другой показано прогнозируемое количество осадков (в районе, где нахожусь я, оно небольшое), на третьей – главные судоходные пути. На моей большой карте тоже показаны судоходные пути, а также течения, ветра и другие подробности. Я переношу контуры материковой отмели с одной из карт Робертсона на свою большую карту, хотя маленькие карты могут быть довольно неточными из-за масштаба. Ни на одной карте не отражен какой-либо судоходный путь из Южной в Северную Америку. Однако, как я полагаю, между Карибскими островами должно курсировать большое количество маленьких судов. Кроме того, должен же быть путь из Бразилии до островов и дальше, на север. Я набрасываю предполагаемые судоходные пути и возможные схемы движения авиатранспорта, чтобы узнать, когда можно будет включить радиомаяк. Я постоянно высчитываю возможные ошибки в моих навигационных расчетах, как в мою пользу, так и нет. Записываю на своей карте максимальное и минимальное количество дней до судоходных путей, до шельфа, до островов. Но даже наиболее благоприятные расчеты не особенно ободряют. С каждым днем разрыв между минимальным и максимальным количеством дней становится все больше и больше, что, с одной стороны, пробуждает невероятную надежду, а с другой – ужасную безнадегу. При нынешней скорости в восемь миль в день я не слишком быстро доберусь до каких-либо судоходных путей.
До наступления ночи мне удается поймать сонного спинорога, который погнул мягкое, как масло, острие. На чистку этого маленького носорога уходит почти час. Я ничего не выбрасываю. Вокруг глаз и вдоль носа располагаются маленькие кусочки мяса. Из глазниц можно добыть маслянистую жидкость. Я даже отрезаю язык и представляю, что это – хрустящий водяной орех. Мясо преимущественно напоминает белую сыромятную кожу, но между костями плавников, торчащих из тела, можно наскрести немного красных «гамбургеров». Сохраняю несколько костей, на случай если мне понадобится сделать шило.
Ночью я сплю глубоким сном, время от времени его нарушают судороги, и один раз акула хватает «Утенка» за корму. Равнодушным пинком прогоняю ее.
22 марта
46-й день
Сегодня 22 марта, мой сорок шестой день на плоту. Управление береговой охраны Нью-Йорка убирает из эфира сообщение, что «Наполеон Соло» не пришел вовремя в порт прибытия. Оно уведомляет контору Ллойда, власти Канарских островов и станции береговой охраны Майами и Пуэрто-Рико, что «активный поиск приостановлен». Они решают уведомить об этом мою семью первого апреля.
Я все еще стараюсь как можно чаще вести наблюдение, ежедневно часами всматриваясь в пустой горизонт, изучая каждое облако в поисках намека на самолетный след, стараясь услышать далекий рокот пропеллеров. Я знаю, что нахожусь слишком далеко, чтобы поиск был эффективным, все сроки моего возвращения давно прошли, чтобы люди верили, что я все еще жив. Официально я уже должен был «пропасть без вести». Но, несмотря ни на что, я продолжаю нести вахту.
Вчера воздух стал выходить сильнее из нижнего круга. Я постарался усилить затяжку, привязав еще один сдавливающий шнур поверх заплаты, но он слегка сдвинул затычку в сторону, и тут же появился серебристый змеиный язык из пузырьков. Через несколько часов работы я вновь укротил змею, но злобное шипение выходящего воздуха не прекращается.
Теперь в плоту часто стоит вода. Мои ноги вдавливают резиновое днище в море так, что я погружаюсь почти до середины бедра, а резина под силой воды плотно охватывает ноги. У меня ощущение, что на мне надеты болотные сапоги, в которые заливается вода. Когда я хочу перейти на другое место, то приходится по одной выдергивать ноги, стараясь поднимать их как можно выше, чтобы оторвать от выпирающего днища, и вновь погрузить их чуть ближе к нужному месту, балансируя на одной ноге. Когда я теряю равновесие, то падаю на черную, плотно обнимающую меня амебу, и приходится по-настоящему бороться за то, чтобы она не поглотила меня полностью. Хуже всего, конечно, посередине, так что я стараюсь держаться бортов плота. Но и тогда липкая резина сдирает сотни нарывов, появившихся на моих ногах и спине. Несколько язв от соленой воды не проходит в паху, еще несколько усеяли мою грудь. Мое тело гниет на глазах.
Я не обращаю внимания на боль, я пытаюсь рыбачить. Хотя мне видится все как в бреду, но я смог добыть и поднять на борт двух спинорогов. Я также попал в двух дорад, но каждый раз тонкий нож, который теперь используется в качестве наконечника гарпуна, просто-напросто гнулся. Даже когда я ударяю дорад достаточно сильно, чтобы пробить их шкуру, они с легкостью срываются. Если лезвие так и будет гнуться туда-сюда, то оно в любой момент может сломаться.
В своей сумке я нахожу сапожный нож, которым полтора месяца назад освободил «Утенка» от палубы «Соло». Ломаю деревянную рукоятку, достаю прочное лезвие и затачиваю его на камне.
Привязываю столовый нож с одной стороны стержня стрелы, а сапожный нож – с другой, соединяю кончики, чтобы они образовали V-образное острие стрелы. Через отверстия в их рукоятках привязываю ножи к стреле и друг к другу. Если у меня хватит сил, то гарпун пробьет дораду как метеорит, оставив зияющий кратер. Чтобы увеличить удерживающую силу наконечника, я немного отвожу рукоятку столового ножа от стержня стрелы, чтобы она служила зазубриной. Эти лезвия – последние куски металла, из которых можно сделать наконечник гарпуна. Их потеря может стоить мне жизни. Веревка, которой столовый нож привязан к рукоятке ружья – гарант моей жизни. Я также привязываю ружье линем к плоту и кладу его на брызгоотбойный кожух, проходящий поперек входа, чтобы оно было наготове. Я делаю чехол для наконечника, чтобы надувные круги «Утенка» не были повреждены, даже если Атлантический океан вздумает с ними поиграться.
ЭВОЛЮЦИЯ СТРЕЛЫ, виды сбоку. На первом рисунке стрелка указывает на эластичную тетиву, толкавшую стрелу ружья для подводной охоты, позже она была потеряна. На втором рисунке я выдвигаю стрелу, чтобы максимально увеличить радиус действия оружия, а потом крепко привязываю стрелу к рукоятке ружья. Удерживающий линь, идущий от бороздки на конце стрелы назад к спусковой скобе, гарантирует, что стрела не вылетит вперед. Стрела ружья для подводной охоты все еще проходит через пластиковое кольцо/прицел на кончике ружья. Из-за битв с дорадами стрела и ружье испытывают большую боковую нагрузку, что не является обычным направлением нагрузки для подводного ружья. Боковые нагрузки вскоре приводят к трещине в пластиковом кольце, на рисунке она показана. На третьем рисунке я пытаюсь уменьшить боковое перемещение, сдвинув стрелу назад по рукоятке ружья. Я также усиливаю пластиковый конец дополнительной веревкой. Но сила следующей дорады разрывает пластиковое кольцо, из-за чего стрела сдвигается в сторону и ломается в месте, указанном стрелкой.
Рыба вырывает стрелу из заднего и среднего бензелей, на рукоятке ружья ее удерживает только одна веревка. Рыба выкручивает стрелу и вонзает ее в нижний надувной круг плота. На рисунке внизу (вид сбоку) я привязываю стрелу прямо к рукоятке ружья. Удерживающий линь теперь идет от переднего бензеля назад к спусковой скобе, так что бензель невозможно сдернуть с конца рукоятки ружья.
ИМПРОВИЗИРОВАННЫЙ НОВЫЙ НАКОНЕЧНИК. Дорада в итоге откручивает гарпунный наконечник стрелы подводного ружья и уплывает с ним. С одной стороны древка я прилаживаю столовый нож из нержавеющей стали. С другой – лезвие сапожного ножа. На концах рукояток каждого есть отверстия, так что я прочно связываю их вместе, а затем крепко обматываю веревками. Я отгибаю рукоятку столового ножа от древка стрелы, чтобы она служила зазубриной. Через показанное отверстие на рукоятке я протягиваю еще один фиксирующий линь и отвожу его назад. Даже если ножи соскочат с конца древка стрелы, они все равно будут прикреплены к плоту. Чтобы увеличить убойную силу и позволить лезвиям совместно противостоять сильным боковым нагрузкам, я сгибаю лезвия так, чтобы их кончики соприкасались, образуя одно большое V-образное лезвие. Веревка переднего бензеля тянется вперед по древку стрелы, это помогает держать кончики лезвий прижатыми друг к другу.