Мечты о еде становятся более реалистичными, чем прежде. Иногда я чувствую запах еды, как-то раз я даже попробовал ее во сне. Но в реальности я остаюсь голодным после того, как поем.
Я снова пытаюсь поймать дораду. Теперь надо нанести более точный удар. Ножи слишком слабые, чтобы пробить рыбу насквозь под любым углом или пройти в мускулистую спину. Каким-то образом я должен попасть в брюхо. Эти рыбы-мишени иногда двигаются со скоростью более тридцати миль в час, а мне нужно попасть в яблочко в несколько десятков квадратных сантиметров. Кажется, я настолько ослабел, что это будет мне не по силам. Но все же у дорад постепенно выработались различные узнаваемые стили стука по «Резиновому утенку». Некоторые до сих пор сильно бьют по днищу или плавают по периметру плота, стуча по нему хвостами, но другие трутся боками, скользя под моими коленями, или появляются из-под плота бочком ко мне. Я нахожусь так близко от них, что могу подробно рассмотреть их глаза, крошечные шрамы и малюсенькие ноздри.
Ножи сверкают в солнечном свете. Резина «Утенка» стонет, как от испуга. Я расстилаю парусину, спальный мешок и подушку, чтобы защитить как можно большую часть плота, особенно надувные круги. Наношу удар и попадаю в идеальное место – под спинной хребет, пробивая в дораде большую дыру. Хватаю ружье левой рукой и поднимаю из моря бьющуюся рыбу, держа острие высоко в воздухе. Я изо всех сил пытаюсь скинуть рыбу на спальный мешок. К тому времени, как нож ломает ее хребет, все уже забрызгано икрой и кровью. Подумаешь! Зато теперь у меня есть еда! Я несколько раз подпрыгиваю, спотыкаясь, и кричу: «Еда! Еда!»
Мой импровизированный гарпун работает. Я могу восстановить силы. «Утенок» хорошо идет, заплата держится. Я теперь владею запасом пищи, так что смогу продержаться как минимум восемь, а может, и пятнадцать дней. Я был полностью истощен, но в последние несколько минут у меня открылось второе дыхание… или уже восьмое или девятое? Полтора месяца назад я думал, что мой шанс – один к миллиону, вчера – менее чем один к десяти. Теперь мои шансы – пятьдесят на пятьдесят.
Уроки, извлеченные при чистке спинорогов, не прошли даром, и теперь я обнаруживаю новые участки с мясом в голове дорады. Что более важно, мне удалось найти новые вместилища жидкости, от глазниц с маслянистой влагой до слизи в жаберной полости. К тому времени, как я выбрасываю голову, от нее остается только отскобленный дочиста череп. Живот рыбы раздут. Я разрезаю его, аккуратно выливаю желудочный сок за борт, раскрываю живот и обнаруживаю, что он полон добычи. Там лежит здоровая рыба, занимающая весь пищевод и желудок дорады. Невероятно, как дорада смогла проглотить что-то такого размера. Легче было бы поверить, что кто-то затолкал эту рыбу ей в глотку. Я мою ее в океане. Переварена только кожа. Темное мясо лишь немного подпорчено, но по вкусу оно напоминает макрель. Я представляю, что рыбу просто замариновали. Это еще один бонус – дополнительный килограмм плоти. Два полных набора субпродуктов, в том числе икра. Впервые за месяц я чувствую сытость. Удача пришла в критическое время. Мне был жизненно необходим отдых. Думаю, что эта рыба – доброе предзнаменование, в точности так же, как потеря большой дорады – дурное. В последний раз предзнаменование сбылось. Надеюсь, что оно сбудется и сейчас и дела пойдут на лад.
Теперь мое место обитания, мой Уткоград, стал дружелюбным местечком. Мы с рыбами хорошо знакомы друг с другом, так что я могу болтать с каждой из них, распуская слухи и сплетничая. Я распознаю толчки дорад, щипки спинорогов и скрежет акулы – так вы узнаете разных гостей по их стуку в дверь. Я часто узнаю, какая именно рыба бьет по плоту хвостом или стучит головой. Чувствую, как рыбы крутятся рядом, даже если они не стучат и не плещутся. Я люблю своих маленьких друзей и наш тесный маленький мирок. Здесь нет одержимости политикой, самолюбием или неприязнью. Простая жизнь, без каких-либо тайн и загадок.
И все же одна тайна в этом городке есть. Я не смог ловить дорад на крючок, и они подплывали достаточно близко для подводного ружья. Радиус действия ружья сократился, когда я потерял тетиву, но они начали стучать и плавать еще ближе. Теперь, когда радиус поражения сократился еще больше, а мои силы иссякли, они подставляют бока прямо под прицел. Словно пытаются помочь мне. Словно не имеют ничего против того, чтобы их плоть слилась с моей!
Высоко в небе видны длинные, узкие, сильно изогнутые крылья и тонкий раздвоенный хвост позади. Фрегаты не улетают слишком далеко от суши, они не спят в открытом море и не ловят рыбу сами, по крайней мере, как я читал в книгах. При этом форма птицы – ее остроконечные неподвижные крылья, тонкое тело и хвост – определенно соответствует описанию. Я все еще нахожусь в шести сотнях миль от суши, а птица, кажется, высматривает тех же летучих рыб, которыми кормятся дорады.
Приходит ночь, и погода становится еще более ветреной. Слышу, как бурлит и булькает вода у заплаты, когда нос погружается в волны и поднимается из них. Подкачиваю плот чаще, теперь каждые полчаса, и понимаю, что при такой нагрузке я долго не протяну.
Пенистые гребни разбиваются о тент и проникают в отверстие рядом с моей головой. По мне струятся потоки воды. Плот качается вверх и вниз, так что мне приходится одной рукой держаться за леер на случай, если «Утенка» вновь опрокинет волна. Уснуть невозможно, поэтому я спокойно жду согревающего солнца. Вдруг прямо над моей головой раздаются громкие хлопки по тенту. Я выпрыгиваю наружу и умудряюсь схватить летучую рыбу до того, как она шлепнется обратно в волны. Когда под тент «Утенка» проникает солнечный свет, я чищу свой замечательный улов. Голова рыбы обладает формой перевернутого треугольника. Огромные глаза могут смотреть вниз и по обеим сторонам, чтобы у летучей рыбы была возможность увидеть хищников, скользя над водой. Я соскребаю большую круглую чешую с плоской темно-синей спины и тонкого белого брюха, потом удаляю длинные полупрозрачные крылья. Перья хвостового плавника образуют букву V, нижняя пластина плавника почти в два раза длиннее верхней. Летучие рыбы могут преодолеть по воздуху более ста метров, а благодаря взмахам этого маленького руля они способны пролетать дополнительное расстояние или менять направление. Иногда «слепые» ночные полеты приводят к тому, что целый косяк врезается в борт проходящей на его пути яхты. Когда рыбы ударяются в борт, то раздается звук, похожий на пулеметную очередь. Поздно ночью или рано утром меня не раз будили болезненные удары в грудь или лицо. Вкусное мясо летучих рыб – нежное, розовато-белое.
При первых лучах солнца вижу над головой фрегата. Это уже слишком, чтобы поверить, что они никогда не ночуют в море. Птица висит в небе почти без движения, как нарисованная.
Теплее не становится. Солнце все еще прячется, черные волны с шумом разбиваются вокруг меня. Я хотел бы так и лежать, завернувшись в спальный мешок, но в нос плота ударяет волна, и даже сквозь страшный грохот беснующегося океана я слышу шипение. Нижний надувной круг «Утенка» становится дряблым, днище вздувается, и мы снова сидим глубоко в воде. Не имеет смысла вычерпывать воду. Верхний надувной круг только на несколько сантиметров торчит над поверхностью моря. Вода по своему желанию вливается на мою территорию и выливается обратно.
Из прорехи выбило пенопластовую затычку. Я должен вставить ее на место и обвязать, а также снова попробовать уменьшить давление, растягивающее края прорехи. Так как кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая, то я решаю изменить форму плота так, чтобы при рассмотрении сверху он выглядел как пончик, надкусанный с одной стороны. Я протягиваю длинные веревки через нос, от одного места крепления леера до другого, затем стягиваю лини, перекручивая их до тех пор, пока они не видоизменяют форму плота. Потом я протягиваю еще одну ось с носа к корме внутри и тяну, пока плот не складывается пополам. Это поднимает нос достаточно высоко для того, чтобы я мог осмотреть прореху. Шилом прокалываю маленькие дырочки в краях пробоины и пенопластовой затычке. Через них я протягиваю белый шнур и привязываю затычку на место. Я проделываю то, что делал уже неоднократно: перетягиваю пробку веревкой, добавляю стягивающие обороты веревки и жгуты.
27 марта
51-й день
Когда «Утенок» вновь оказывается на плаву, я все равно слышу тонкий свист выходящего воздуха, эхом отражающийся от надувных кругов.
Ночь снова проходит ужасно. Беспорядочные волны высотой от полутора до трех метров постоянно атакуют. Через тент на меня просачивается отвратительная вода. Сильная, пронизывающая боль в разъеденных морской водой ранках смешивается с пульсирующей болью в мышцах.
В девять утра заплату снова срывает. Запасенные куски дорады падают на мокрый пол и становятся тошнотворными. Сотни ранок гноятся и действуют мне на нервы, с каждым часом вскрывается и мокнет все больше нарывов. На прошлой неделе я спал каждую ночь всего по четыре часа или меньше, ел менее килограмма в день и работал почти без перерывов. Я начинаю паниковать.
Прекрати! Ты должен заделать прореху. Но я не могу. Руки слишком устали и не хотят двигаться. Замолчи! Ты должен. Выбора нет. Двигайтесь, руки, двигайтесь! Пытаюсь заставить свое избитое и промокшее тело действовать. Ползу вперед, снова перевязываю затычку. Она пропускает воздух. Я перевязываю еще раз. Она снова пропускает воздух. Она пропускает воздух! Снова и снова волны бросают плот вниз. Они толкают меня, я оказываюсь посреди двигающегося туда-сюда течения. Мучительные спазмы, приступы резкой боли, сердцебиение, конвульсивные судороги, колющая боль. Я не вынесу этого, я не смогу сделать то, что нужно. Прекрати! Сильнее, ты должен натянуть веревки туже. Попытайся. Мир вокруг меня кружится. Слова отдаются эхом. Забытые воспоминания. Руки дрожат, кожа лопается. Тяни сильнее, сильнее! Стоны, тяжелое дыхание. Качать. Сколько раз? Не знаю и не могу сосчитать. Может быть, триста раз. Верхний надувной круг тоже надо подкачать, еще девяносто раз. Кажется, что руки выворачиваются из суставов, что с меня живьем сдирают кожу. Налетает волна. Мой мир подпрыгивает и качается. Затычка пропускает воздух. Снова стяни ее, туже. Продолжай стягивать. На носу безжизненно болтается опреснитель. Накачай воздух в надувной круг. Так долго, теперь это так долго. Двести восемьдесят. Отдохнуть. Хорошо, дави на насос. Двести восемьдесят один…