на советует пока не использовать аптечку, так как она маленькая и может понадобиться позже, если я получу серьезную травму. Подобные решения, принятые разумом, дорого обходятся другим членам моего экипажа.
Я должен подавлять эмоции и убивать, чтобы насытить свое тело. Я должен заставить свои руки и ноги работать, чтобы у меня появилась надежда. Я стараюсь подчиняться противоречащим друг другу требованиям, но понимаю, что другие мои стороны уродуются холодным твердым рационализмом. Я постепенно утрачиваю способность приказывать себе, а если это произойдет, я пропал. Эта проблема порой даже заставляет забывать о том, что я живу на краю пропасти. Я внимательно высматриваю в себе признаки внутреннего мятежа.
Впервые пытаюсь высушить спальный мешок, разложив его на тенте плота. Он тяжелый от воды и продавливает тент. Пытаюсь как можно больше накачать камеру-арку. Все, на что способны ноги, словно сделанные из резины, – продержать меня несколько минут, необходимых для того, чтобы разложить спальный мешок и привязать его, чтобы он не улетел. Теперь внутри моей клетки становится темней и прохладней, это хорошо, так как солнце в зените. Хотя на мешок иногда попадают брызги, к ночи он почти сухой. Каждый вечер сквозь покрытые соляной коркой швы внутрь проникает влага.
Опреснитель не работает так, как это необходимо. Впитывающая ткань не становится достаточно мокрой. Очевидно, забился клапан. Для регулирования потока через клапан проходит подвижная струна. Она застряла, некоторое время я пытаюсь вытащить ее вручную, а потом мне удается освободить ее при помощи пинцета из аптечки. Струна снова и снова застревает. Я прикрепляю свою единственную английскую булавку к карандашу, выпрямив ее острие. Надо действовать очень осторожно, чтобы не проткнуть баллон. Я просовываю острие в клапан, чтобы его прочистить. Этот опреснитель сдувается каждую ночь. На рассвете я надуваю его, выливаю соленую воду и вновь заполняю. Я вожусь с ним целый день, заливаю соленую воду, регулирую клапан и поддерживаю в нем идеальный уровень давления. Я должен постоянно отлаживать опреснитель, а в ответ опреснитель, быть может, даст моему хилому телу пресную жидкость.
ЭВОЛЮЦИЯ ЗАПЛАТЫ В НИЖНЕМ НАДУВНОМ КРУГЕ.
(A) Прореха похожа на рот. Я засовываю в него пенопластовую затычку (1) и обматываю губы веревками. Если смотреть сверху, то видно, что края рта почти не закрыты бензелями. (B) Когда надувной круг накачан воздухом, губы расходятся (2). Они выбиваются из-под бензелей, веревки сползают, пенопластовая затычка вываливается, и круг снова сдувается. (C) В губах и затычке проделаны отверстия, и они «сшиты» (3). Но когда надувной круг накачан воздухом, губы снова расходятся, веревка маленького диаметра начинает сползать и снова сваливается. (D) Я обматываю вокруг губ веревку большего диаметра (4). Она удерживает на месте тонкую веревку. Но когда круг надут, проблема возвращается. Губы расходятся, обе веревки, большого и маленького диаметра, сползают с затычки. Я использую дополнительный линь, чтобы прикрепить веревку большого диаметра
Солнце поднимается высоко на свой трон. Внутри баллона медленно появляются серебряные бусины, со временем они падают вниз, оставляя темные полосы, когда скатываются по внутренней поверхности баллона, собирая по пути серебристые капли осевшего пара. Мои веки тяжелеют. Монотонное движение волн складывается в размеренную колыбельную песню, капли медленно капают, капают, капают… Я внезапно просыпаюсь. Сколько я спал? Может быть, полчаса. Опреснитель тоже тяжело осел. Хватаю водосборник. Он переполнен. Проклятье! Опять туда попала морская вода. Снова минус 180 миллилитров хорошей воды. С этого момента я буду опустошать водосборник каждый час или чаще. Регулярная деятельность поможет мне бодрствовать. Мимо неуклюже пролетают две тропические птицы, пряча за черными масками усмешки. Я не вижу ничего смешного. Снова надуваю опреснитель и заставляю его потеть. Грызу кусок спинорога и нахожу, что он не так плох на вкус, если его немного подсушить.
Вчера я снова начал охотиться. Мои «собачки» словно поняли, что я опять в игре. Как только острие моего оружия приближалось к поверхности воды, они с плеском бросались в разные стороны. Я не мог долго находиться в охотничьей позе, но спинороги недооценили меня. Они, должно быть, решили, что на закате я спрячу оружие. Но я, скрипя зубами, стоял до наступления сумерек и пронзил одного, потом другого. Передо мной лежали два бьющихся тела. Я впился в одно, как вурдалак, и, слизав оставшиеся кусочки плоти и потрохов с бороды, почувствовал себя почти воскресшим. Второго спинорога я разложил на разделочной доске и распотрошил при свете фонарика, который держал во рту. Я покидал куски в пластиковый контейнер и заснул. Проснувшись ближе к полуночи, я увидел потусторонний свет, отбрасывающий тени. Пластиковый контейнер светился. Я открыл крышку. Мертвое мясо ожило с помощью света: фосфоресцирующий планктон, застрявший в водорослях и ракушках, которыми питаются спинороги, должно быть, каким-то образом проник в плоть рыбы. Свет этих микроскопических, давным-давно погибших существ теперь освещает мой мир.
Этим утром, доедая то, что осталось от спинорога, я снова осознаю, что понятия не имею, где раздобуду следующую порцию еды. Мы обгоняем большие группы саргассовых водорослей, они уже не такие свежие, недавно появившиеся, как были далеко на востоке. Из пышных ветвей я вытряхиваю крошечных креветок, рыбок длиной в полтора сантиметра, несколько толстых черных червей, ощетинившихся белыми иглами. Червей я не трогаю. Крис как-то совершил такую ошибку, когда мы плыли в Англию, и остался с рукой, утыканной зазубринами, похожими на стеклянные шипы. Я роюсь в водорослях в поисках маленьких крабов, которые пытаются вырваться из руки. Собираю их, давлю панцири, чтобы они не мучились долго и не сбежали.
Из водорослей также падают пузатые крапчатые саргассовые рыбки длиной до трех сантиметров. Я не знаю, съедобные ли они, но нахожу их очень горькими. Они не так плохи на вкус, если не есть их раздутые брюшки. А что это за желеобразные маленькие моллюски? У них по четыре похожие на ласты студенистые ножки и зеленоватые соленые тельца. Крабов и креветок я оставляю на десерт. Иногда, когда я кидаю краба в рот, предварительно не убив его, крошечные челюсти щипают меня за щеки или язык, и я физически ощущаю, как забираю жизнь у этого маленького существа.
В начале вечера по небу плывут дождевые облака. Растет надежда, что я смогу восстановить свой запас воды. Мелкий дождик промочил все внутри, так как мой тент теперь почти такой же водонепроницаемый, как и футболка. Ранним утром капли становятся крупнее, они со стуком бьют по тенту, сначала одна, после небольшой паузы двадцать, словно рассыпавшиеся металлические шарики, снова пауза, потом залп тяжелых круглых пуль. Я быстро достаю воздушного змея и высовываю его наружу. Дождевая вода плещется в пластиковом контейнере и рядом с опреснителем. Я смог собрать почти триста миллилитров хорошей чистой воды и слизал оставшиеся капли с опреснителя. Снова чувствую себя удовлетворенным и уверенным. К концу дня мой водяной запас полностью восполнен.
Когда я снова сажусь на подушки и накидываю на ноги спальный мешок, замечаю маленький плавник, торчащий из щели между сумкой со снаряжением и надувными кругами плота. Дождь принес мне дополнительную награду. Во время ливня большая летучая рыба сбилась с пути, незамеченной проскользнула мимо меня и упала на плот. Пока я жду рассвета, маленький вихрь налетает на тент – на него приземляется еще одна летучая рыба. Я съедаю вкусную плоть этой рыбки и прикладываю оставшуюся голову к хвосту, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. Неплохо, совсем неплохо. Выкапываю свое рыболовное снаряжение, проталкиваю стержень большого тройного крючка через затылок рыбы, чтобы он вышел у нее изо рта. Насаживаю хвост на два больших одиночных крючка, связанных вместе, а потом привязываю это к стержню тройного крючка, используя прочную парусную нитку. Присоединив подобным образом хвост к голове, я создал укороченный вариант летучей рыбы. Приманка настолько соблазнительна, что я еле сдерживаюсь, чтобы не укусить ее самому.
Ловля дорад на крючок без проволочного поводка – бессмысленное занятие, но меня осенило, что в радиолокационном отражателе может быть проволока. Я разворачиваю промасленную бумагу, там обнаруживается паутина никелево-медной сетки и алюминиевые стойки. Морские волны проникли и сюда, металл подпорчен. Электролитическая коррозия съела покрытие, изъела алюминиевые стойки. Но все же есть прочный кусок проволоки из нержавеющей стали, около полуметра длиной. Я обращаю внимание на другие полезные куски металла и детали и, упаковав, убираю отражатель.
Дорады с недавних пор начали бояться моего ружья для подводной охоты, но они кажутся очень прожорливыми. Я бросаю за борт немного потрохов спинорога, и они кидаются на них, как яростные акулы. Кидаю за борт приманку и потихоньку отпускаю лесу за кормой: девять метров, пятнадцать, тридцать… Я вижу, как она качается прямо под прозрачной поверхностью воды. Перед ней проносится сине-белая стремительная тень. Удар силен. Рывок, еще рывок, потом тишина. Я вижу, как дорада срывается и удаляется прочь.
Она напала на голову приманки. Кажется, дорады часто начинают есть свою добычу с головы, по крайней мере, если судить по останкам, которые я извлекал из их желудков. Я часто замечал, что дорады ходят парами, самец и самка. Теперь я уверен, что это может служить не только одной-единственной цели. Возможно, одна из рыб подстерегает жертву, которую другая загоняет ей в пасть. Если дорада-загонщик может схватить летучую рыбу сзади, тем лучше для него или нее. Я могу лишь строить предположения о поведении дорад, так как наблюдаю за ними, только когда они находятся рядом со мной, самое большее – на расстоянии тридцати метров. Если бы я только мог поплавать с ними, чтобы изучить тонкости их личной жизни!
Из оставшейся головы летучей рыбы я снова делаю приманку, и на этот раз даю леске достаточно провиснуть для того, чтобы ее заглотили. Вскоре появляется дорада. Отпускаю лесу еще на несколько метров, чтобы крохотная летучая рыба оставалась на месте. Рыба заглатывает приманку. Давай, давай, глубже, глубже… Дергаю, чтобы засадить крючок в рыбу. Да, получилось! Дорада рвется вперед, словно включив форсаж, дергает головой, аккуратно перекусывает лесу прямо перед проволокой и уходит. Нет, я никогда не поймаю дораду на крючок. Придется снова взяться за ружье для подводной охоты.