По моим расчетам, я нахожусь примерно в 450 милях от Антигуа. Может быть, плюс-минус 100 миль, может, и больше. Еще восемнадцать дней. Ох. В начале плавания восемнадцать дней казались огромным сроком, о котором невозможно даже просить. Теперь я их требую.
Приманка, которую я делаю из летучей рыбы, настолько убедительна, что я еле сдерживаюсь, чтобы не укусить ее самому
Так как мое снаряжение продолжает изнашиваться и ломаться, а живой труп, в который превратилось мое тело, продолжает разлагаться, я должен как можно лучше подготовиться к любой случайности. Остается всего несколько ракет. Я давно позади судоходных путей. Острова все еще далеко впереди. Но сейчас я так близок к цели и столько пережил, что сдаваться нельзя.
На закате я накалываю на гарпун плавающую в беспокойном море дораду-самку. Наш поединок закончен, солнце тонет, а вокруг моих колен плещется морская вода. Наконечник стрелы каким-то образом проткнул днище. Это слишком маленькая прореха, чтобы заткнуть ее затычкой, так что я достаю нож и расширяю дыру. Плевое дело. Теперь она достаточно большая, чтобы вставить затычку, поплотнее перевязать ее и закрепить белым линем. Ну, посмотри-ка: не пропускает ни капли, а дряблое днище даже становится немного тверже. Я должен был поступить так же со всеми другими дырками в днище, именно так я и сделаю, если заплаты отлетят.
Внутри дорады я опять нахожу похожую на макрель рыбку, хотя она меньшего размера и более переварена, чем предыдущая. Фонарик не хочет работать, поэтому я достаю один из двух «лумалайтов». Когда сгибаешь эту осветительную палочку, два химических вещества смешиваются и излучают зеленоватый свет. На борту передо мной разложено щедрое угощение: две печени, икра, два вида мяса и целая чашка воды. Я ужинаю при зеленоватом свете. Жизнь налаживается.
Ночью начинается ливень. Все промокает, да и пресной воды удается собрать совсем немного. Идущее на запад судно проходит слишком далеко от меня, чтобы увидеть предпоследнюю парашютную сигнальную ракету. Месяц назад я бы выпустил три ракеты или даже больше, но теперь я куда реальнее смотрю на вещи. Я дождусь корабля, с которого меня заметят с большей вероятностью. Я не могу позволить себе тратить ракеты. Кроме того, я уверен – возможно, даже слишком уверен! – в том, что если меня не подберет судно, то все равно доберусь до островов. Пасмурное утро лишает шансов получать дистиллированную воду, но я не теряю присутствия духа. У меня есть завтрак, которого хватило бы Кинг-Конгу: огромные куски рыбы, более ста граммов икры, сердца, глаза и немного соскобленного жира. Объеденье!
Теперь я плыву в достаточно теплых водах. Даже если я промокну, то не умру от холода за одну ночь. Дождь, хотя бы слабый, идет почти каждый день. Я могу использовать термозащитное одеяло для других целей. Решаю превратить его в водосборную накидку для задней части тента, скатав края, чтобы они служили водостоком. Она получилась широкой вверху, идущей вдоль камеры-арки тента и сужающейся книзу, в итоге образовав воронку, которую я протягиваю через подтекающее смотровое окно. Любые волны, заливающие тент, а также дождь теперь будут литься внутрь, словно из открытого крана. Но при этом тент теперь настолько протекает, что вода попадает внутрь отовсюду. Накидка закрывает большую часть тента со стороны кормы, которая более изношенная и менее водостойкая, чем носовая часть. Благодаря ей задняя часть плота становится намного суше, хотя дождь и брызги волн до сих пор проникают внутрь вокруг и под накидкой. Накидка собирает примерно шестьдесят – семьдесят процентов воды и сливает ее через воронку, так воду проще собирать, чем отдельными струями. Я могу повесить пластиковый контейнер под воронкой и вычерпывать из него воду кофейной банкой или поставить банку прямо под воронку.
Когда я роюсь в морских водорослях, которых стало больше, то боковым зрением вижу юркую рыбу. Она слишком тонкая, чтобы быть дорадой, но такая же по длине. Я замечаю эту рыбу уже во второй раз. Барракуда? Акула? Впрочем, какая разница? Важно то, что в моем мире появляются новые виды. Что-то происходит. Я чувствую это, как разведчик, который чувствует теплоту пепла и знает, как давно вокруг костра сидели люди.
Свои крылья показывают и новые птицы. Две из них дерутся вдалеке. Может быть, это чайки, но скорее всего это крачки. На одной из карт в книге Робертсона показано, что миграционный путь крачек проходит через мои предполагаемые координаты.
Иногда можно использовать методы, разработанные жителями островов южной части Тихого океана, чтобы понять, есть ли впереди земля. Ты смотришь на такие показатели, как особенности образования волн, которые ударяют в берег и бегут назад в море, высоту кучевых облаков, высоко поднимающихся под воздействием теплых потоков воздуха над сушей, фосфоресцирующие полосы в воде по ночам и так далее. Я не видел ничего из этого. Самая надежная примета – увидеть саму сушу.
Но разглядеть сушу с большого расстояния так непросто. Когда облака над тобой, то кажется, что они движутся быстро. Но когда они находятся у линии горизонта, ты смотришь через атмосферу под непрямым углом, и кажется, что облака движутся все медленнее и медленнее, при этом они становятся темнее. Кучевые облака принимают иллюзорные формы высоких вулканических хребтов или низких плоских островов. Некоторые остаются неподвижными очень долго, и ты веришь, что это твердая земля. Только при очень длительном наблюдении моряк может отличить сушу от облаков.
Когда мы с Крисом подходили к Азорским островам, я заметил очертания чего-то светло-серого, конической формы среди высоких, пышных кучевых облаков. Оно не двигалось в течение нескольких часов, постепенно становясь более отчетливым, а затем вытянулось и стало плоским. Мы заметили остров Фаял с расстояния в сорок миль, но низкие части острова скрывались в белой дымке, растянувшейся прямо над морем. С другой стороны, я как-то находился в районе Канарских островов, на расстоянии меньше полутора километров от трехсотметровых утесов, в солнечный ясный день, когда солнце подсвечивало легкую дымку и весь остров исчез. Я отчаянно надеюсь, что недооценил свою скорость и скорость течения. Я пытался быть осторожным в оценках. Высматриваю на горизонте неподвижные очертания, что-нибудь, что останется на месте и станет зеленым, но все очертания, которые я вижу, постепенно превращаются в крылатого коня или ангела и исчезают из поля зрения.
Я делаю водосборную накидку из оставшейся части термозащитного одеяла (часть одеяла я использовал прежде, чтобы сделать воздушного змея). (A) Планирую форму и делаю в одеяле «петли для пуговиц», через которые я могу протянуть парусные нитки, которыми его можно стянуть и которые будут служить креплениями. (B) Скатываю края одеяла, чтобы они служили водостоком, направляя большую часть воды вниз, к концу-воронке (слева). К воронке я привязываю кусок шланга, чтобы он служил стоком. Я протяну конец одеяла и шланг через смотровое окно на корме плота. Затем я смогу направлять сток прямо в контейнер для сбора воды. Протягиваю шнур через «петли для пуговиц», каждый узел связываю с петлей, к петлям привязываю лини, идущие вниз, к внешнему лееру плота. (C) Водосборная накидка показана на своем месте, конец-воронка протянут через смотровое окно, лини тянут ее вниз и как можно сильнее растягивают, верхний валик лежит вдоль камеры-арки.
Сейчас конец марта. Принесут ли апрельские дожди майские цветы или первое апреля станет веселой шуткой? Ты думал, что добился цели, да? С первым апреля, дурачок!
Тучи проливают небольшой дождь, как бы проверяя мою систему сбора воды. Я собираю около полулитра, но, пробуя ее, понимаю, что она все же сильно загрязнена отвратительными оранжевыми частицами тента. Моя водосборная накидка оказывается не такой эффективной, как я надеялся. До сих пор слишком много воды стекает прямо с тента. Эта загрязненная вода течет через то же отверстие в тенте, что и чистая вода с водосборной накидки. Может быть, загрязненная вода будет пригодной для питья, если я разбавлю ее хорошей водой. Я пробую сделать это в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Она остается настолько противной, что с трудом удается сдержать рвоту. Может быть, если я снова смешаю ее с водой из опреснителя…
Солнце выглядывает из-за серой стены и заставляет работать опреснитель на солнечной энергии. Танцующие капельки стекают в водосборник. Опреснитель продолжает сдуваться. Дыра в его юбке, должно быть, стала слишком большой. Мне приходится надувать его каждые десять-пятнадцать минут. Но количество пресной воды кажется хорошим, слишком хорошим.
1 апреля
56-й день
Я пытаюсь не обращать внимания на то, что дистиллированная вода становится все солонее. Я ужасно хочу пить. Само по себе море не так уж плохо. Если я смешаю соленую дистиллированную воду с загрязненной пресной водой, то это может уменьшить и количество соли, и отвратительный вкус. Когда я их смешиваю, то получаю бурду, которая подошла бы для ритуального испытания мужественности в любом древнем племени: смесь воды, каменной соли и рвоты. Надо избавиться от этого. Я не хочу, чтобы она испортила завтрашнюю пресную воду, но я не могу позволить себе вылить ее. Зажимаю нос и глотаю. Жидкость немного щиплет горло, когда я пью ее залпом.
…Рядом с Пуэрто-Рико судно «Статус» видит маленькую дрейфующую яхту. «Статус» сообщает об этом береговой охране, которая просит дать описание брошенного судна. Оно не соответствует описанию «Соло». К концу дня береговая охрана уведомляет мою семью, что «поиски» меня прекращены. Они не упоминают о «Статусе». Мой брат Эд ежедневно звонит родителям, чтобы узнать, нет ли какой-нибудь весточки от меня. Его злит отсутствие информации из официальных источников. Они либо не говорят всего, что знают, либо не ведут широкий поиск. Эд покидает свой дом на Гавайях, садится на самолет до Бостона, где присоединяется к моим родителям и брату Бобу. Они начинают вести собственную поисково-спасательную операцию…