Не могу заставить себя обернуться на пляж. Там, на дне «Клеманс», остались мои друзья. Я никогда не забуду, как они вылетали из воды прямо в руки рыбаков, не могу забыть цвет и мощь их сверкающего полета. Я представляю, как далеко-далеко от пляжа, в чистой синей воде, две изумрудные рыбы ищут новый косяк, с которым они смогут плавать, которому поведают историю о том, как простая рыба познакомила человека с головоломной тайной, которая кроется в каждом моменте жизни.
Волк-одиночка
К веранде подъезжает микроавтобус. Местный полицейский и несколько других помогают мне забраться внутрь, и мы, взревывая, едем на наветренную сторону острова. Все такие жизнерадостные и разговорчивые. Я понятия не имею, о чем они говорят. Один человек знаками советует мне выпить имбирного пива. Я не могу объяснить ему, что за последние двенадцать часов выпил больше, чем обычно выпивал за неделю на плоту, так что я жестами показываю и приговариваю ему: «Потихоньку, потихоньку». Он кивает. Мне просто приятно держать в руках холодную, покрытую капельками бутылку.
Мари-Галант – довольно плоский остров. Мы проезжаем мимо длинных полей сахарного тростника. На гужевых повозках грудами навалены срезанные стебли. Удивительно, насколько восприимчив я стал к запахам срезанных растений, цветов, выхлопам автобуса. Словно мои нервные окончания подключены к усилителю. Зеленые поля, розовые и оранжевые придорожные цветы – практически все излучает цвет. Все оказывает на меня возбуждающее воздействие.
Мы въезжаем в городок и останавливаемся на парковке больницы. Из белых блочных зданий выбегают чернокожие медсестры в белой униформе, смотрят на меня и исчезают. Некоторые собираются группками и озабоченно разговаривают. Другие высовываются из открытых окон и разглядывают меня. Врач европейской внешности спускается по ступеням и подходит к микроавтобусу. Он говорит по-английски:
– Я – доктор Делланой. Что с вами случилось?
Как бы поточнее ему ответить?
– Я голоден.
Некоторое время никто не знает, что со мной делать. Очевидно, что я не нуждаюсь в неотложной помощи. Объясняю доктору Делланою, что я дрейфовал в океане семьдесят шесть дней, поэтому обезвожен, голоден и слаб, но в остальном все в порядке. Он решает положить меня в больницу и просит принести носилки. Я не считаю, что это необходимо, но меня заставляют лечь. Когда мы поднимаемся наверх, санитарам-носильщикам трудно огибать углы в узких коридорах, и я убеждаю их позволить мне идти самому. Я настолько привык к морской качке, что твердая земля кажется неустойчивой.
Санитары помогают мне пройти через галерею и войти в палату, сажают на кровать и кладут в ноги мою сумку. С кровати напротив приподнимается старик, к его руке подсоединена капельница. Мы улыбаемся друг другу.
Входит доктор Делланой. Мы обсуждаем мое состояние. Кровяное давление в норме. Я потерял около двадцати килограммов, это чуть меньше трети моего веса.
– Мы назначим вам внутривенное питание и добавим антибиотики, чтобы эти раны побыстрее зажили, – говорит он. – Конечно, любой в вашем состоянии будет неспособен в течение некоторого времени что-либо съесть…
– Подождите! – испуганно прерываю я его. – В чем дело?
– Ваш желудок сжался. Некоторое время вам может быть опасно есть какую-либо твердую пищу.
Я быстро, отчаянно объясняю ему, что хотя я и исхудал, но на самом деле питался по возможности регулярно. Я бы предложил ему несколько кусков рыбы, но они остались на плоту, где бы сейчас ни находился бедный «Утенок». Мне также ужасно не нравится идея игл и долгого постельного режима.
– Может быть, я попробую есть ртом?
– Ладно, посмотрим, как пойдет дело. В любом случае мы дадим вам антибиотик в таблетках, – говорит он и уходит.
Приходит санитарка в белом. Она кругленькая и невероятно веселая, с розовыми щеками и оживленным французским говором. Морща носик, снимает с меня футболку и самодельный подгузник, и, держа их на отлете двумя пальцами, кидает в угол. Забавно, сам я не ощущаю никакого запаха. За исключением запаха самой женщины, этого упоительного аромата чистоты. Она ставит фарфоровую чашу, полную теплой воды, и начинает меня мыть. Раны слишком чувствительны к мочалке и ее твердым, уверенным прикосновениям, но женщина старается действовать как можно мягче. И, когда санитарка насухо вытирает меня, я чувствую облегчение. Ее веселый голос не умолкает. Входят и выходят другие санитарки, они болтают или пытаются болтать с санитаркой, мной и стариком. Никогда не видел такой оживленной больницы.
С того времени, как я сошел на берег, мне наконец удается расслабиться. Спустя два с половиной месяца наконец-то нет ни страхов, ни дурных предчувствий. Мне нечего делать, и желать тоже нечего. Только покой. Абсолютный покой. Мне кажется, что я плыву. Мой светловолосый ангел заканчивает работу и улетает.
Я лежу на простынях, чистых, сухих простынях. Я не могу вспомнить, чтобы когда-либо прежде испытывал подобные ощущения, хотя представляю, что мог чувствовать себя так же сразу после рождения. Я беспомощен, как младенец, а каждое ощущение настолько сильно, словно я вижу, чувствую запахи и касаюсь чего-либо в самый первый раз. Рай может существовать на земле.
Вскоре молодой человек приносит поднос, полный еды. Он наливает мне большой стакан воды. Мгновение я смотрю на все это и не верю своим глазам. Стакан воды. Такая простая вещь, простое и бесценное сокровище. На подносе лежит большой кусок багета, фаршированный кабачок, немного овощей, которые я не узнаю, жареная говядина, ветчина, батат и, в одном уголке, кусочек соленой рыбы – подумать только! Я почти смеюсь, но съедаю все подчистую. Теперь каждый, кто входит и видит пустой поднос, смотрит на меня и не верит своим глазам.
Мне дают антибиотик и пару сильных успокоительных таблеток и говорят, что нужно поспать. Ну да, поспать. Я мог бы проспать несколько дней…
Вдруг в палате начинают суетиться люди в форме. Они забрасывают меня вопросами. Их форма отличается от той, в которую были одеты полицейские, доставившие меня в больницу. Выясняется, что они из жандармерии. Посреди нашей длинной беседы меня зовут к телефону. Санитар сажает меня в кресло на колесиках и катит через галерею в кабинет, где находится один из телефонных аппаратов больницы. Звонит господин Дуайер, американский консул на Мартинике, который поздравляет меня с прибытием на острова, заверяет, что не возникнет никаких проблем из-за отсутствия у меня паспорта, и предлагает обращаться к нему за помощью. Новости распространились очень быстро. Даже когда я говорю, мой мозг находится в полусне. Но когда я возвращаюсь в палату, то вижу, что официальных лиц прибавилось, и мне приходится отвечать снова и снова. Наконец все уходят и оставляют меня в покое. Старик напротив меня улыбается. Я слышу, как в кухне внизу звенит посуда. Мое лицо обдувает легкий ветерок. Красивый баритон поет негритянский духовный гимн, пение разносится из кухни по всей территории больницы. Я уплываю в страну снов.
Через пару часов просыпаюсь, чувствуя себя очень хорошо и спокойно. В палату тихонько входит какой-то человек в штатском и садится у моей кровати. Он тоже очень похож на египтянина. У него широкая улыбка, и он немного говорит по-английски. Я узнаю, что его зовут Матье, что у него есть радиостанция и что ему принадлежит отель. Если я хочу, то могу пожить в его отеле. Он спрашивает, есть ли у меня что-нибудь с собой, и, когда видит сумку и рваную пахучую футболку, говорит: «Подожди здесь!» (словно я могу куда-то уйти!) и исчезает на час.
Приподнимаюсь. Принимаю сидячее положение, берусь за спинку кровати и потихоньку встаю. Сосед по палате внимательно смотрит на меня, когда я иду, качаясь, стараясь, чтобы колени не подгибались. Мы весело болтаем, хотя каждый из нас не понимает почти ничего из того, что говорит другой.
Вернувшись, Матье выкладывает передо мной комплект жизнерадостной одежды: голубые трусы, ярко-красные шорты, сандалии и новую футболку с изображением карты Мари-Галант. Здесь есть и флакон одеколона. Наверно, от меня действительно воняет. Я глубоко тронут щедростью этих людей. У дверей палаты стоят несколько островитян, которые пришли полюбоваться на меня. Они терпеливо ждут, сидя на скамейках или прислонившись к перилам галереи. Я не знаком ни с кем на этом острове, но чувствую себя пропавшим братом, наконец вернувшимся домой.
Я несколько раз встаю и цепляюсь за спинку кровати, пока не начинаю чувствовать себя достаточно уверенно. Потом я решаю дойти до двери, которая всегда открыта. Подпрыгивая и ковыляя, я добираюсь до нее за два шага. Затем, повисая на перилах, выхожу в открытую галерею, чувствую ветерок, слушаю шелест пальмовых листьев, вдыхаю сладкие ароматы. На каждый шаг у меня уходит целая минута, но я не спешу. Медсестры смотрят за мной, но не мешают. Думаю о том, как же мне повезло, что я не оказался в душном, безукоризненно чистом, чопорном американском заведении. Жесты, несколько французских и английских слов и приподнятое настроение помогают мне общаться с множеством пациентов и посетителей за пределами палаты. Не могу поверить, насколько спокойными и веселыми выглядит большинство из них.
К началу вечера пассаты становятся прохладными и дуют сильнее. Одеваюсь и, хотя я очень устал, стремлюсь выйти в город. О моем прибытии на остров услышала Мишель Монтерно, анестезиолог больницы. Несмотря на то что мы никогда не встречались, в этот вечер она пригласила меня к себе домой на ужин. Приезжает Матье в сопровождении двух молодых французов и француженки. Это Андре Монтерно, муж нашего доктора Мишель, затем еще один Мишель и его подружка Нану. Они несут огромную корзину для пикника – это на случай, если я буду не в состоянии отправиться с ними на ужин, но я с нетерпением жду момента, когда мы выйдем из больницы. Уверен, что смогу пройти около трехсот метров по территории самостоятельно, и мы идем к машине Матье. Я шатаюсь как пьяный и, должно быть, выгляжу как пьяный, потому что все время смеюсь. Думаю, что меня просто опьяняет то, что я жив.