Мотл. А Арнольд?
Морис. Что Арнольд?
Мотл. Его костюм готов, он что, мерить не будет?
Морис. Но если его здесь нет…
Мириам. Вообще-то он должен быть, правда, Зина?
3ина. В принципе… да, но я не знаю… впрочем…
Морис. Мы не будем ждать, пока господин Арнольд соблаговолит бросить покровительственный взгляд на свой костюм, так или иначе, поскольку не все предупреждены относительно сегодняшнего вечера, мы устроим еще один прогон в костюмах. Ты отметил, что надо поправить в костюмах Мишеля и Мириам?..
Мотл. Да, да… отметил… шлицы… шлицы… И не волнуйся, моя записная книжка не потеряется…
Стучит себя по голове.
Входит Арнольд.
Глядите на него, Эмиль всегда вовремя, я тебя жду, твой костюм готов…
Арнольд. Ах, если бы только вы знали… если бы вы знали…
Морис. Что еще, сгорела твоя лавочка, а у тебя страховка не в порядке?
Зина. Брея клиента, ты нечаянно отхватил кое-что лишнее? Само собой, ты ведь говоришь не умолкая, все время жестикулируешь и совершенно не смотришь на то, что делаешь… Это неизбежно должно было случиться…
Мотл. И после этого он удивляется, что клиентов у него становится все меньше… Оказывается, он не только умучивает их своими россказнями, но подвергает опасности их жизнь…
Арнольд. Вы можете изгиляться до скончания веков, банда идиотов… Язык вам дан для маскировки: чтобы не было заметно, что у вас есть голова… А если бы я имел кое-что под шляпой в виде головы, ни за что бы сюда не пришел… Я же узнал кое-что… нечто… бежал вас предупредить… и вот что слышу в благодарность — одна пустая болтовня!..
Морис. Что там еще произошло?
Арнольд. Это ужасно, ужасно!..
Морис. Что?
Арнольд (шепотом). Мне сказали, что мясник…
Зина (тем же тоном). Какой мясник — Абрам или Борух?
Арнольд (также шепотом). Ни тот, ни другой, мясник-гой… богатый мясник рядом с синагогой гоев, то бишь рядом с церковью…
Зина (кричит). Ну и что ты нам морочишь голову с этим гоем-мясником?..
Арнольд (тоже кричит). Если ты дашь мне договорить, то, может быть, узнаешь?
Морис. Хорошо, хорошо, рожай, но побыстрей, мы не можем больше терять время… каждая секунда на счету.
Арнольд (шепотом). Вчера этот мясник заметил, что жена наставляет ему рога с его первым приказчиком!
Мотл (шепотом). Мясник-гой имеет первым приказчиком еврея?
Арнольд. Кто тебе сказал, что он еврей?
Мотл. А что, нет?
Арнольд. Только этого еще не хватало, да если бы он был еврей, черт побери, я уже давно был бы в поезде.
3ина. Но тогда зачем же ты нам заливаешь про этого мерзавца-мясника, про его мерзавку-жену и про его мерзавчика-приказчика!
Арнольд. Вы и в самом деле ничего не понимаете. Этот мясник — член лиги борьбы за чистую Польшу…
Мотл. Это еще что такое?
Морис. Какая разница, нам-то какое дело до всей этой истории?
Арнольд. Сегодня… ладно, по порядку, чтобы все было понятно… эти… забыл, как они называются… они все на улице, маршируют там гуськом, и носят с собой на кресте свою суперзвезду, и поют, и кричат, и страшно возбуждены…
Мотл. Но если Богу угодно пустить их хороводом, нам-то от этого что?
Зина. Ведь сегодня праздник Вознесения?
Арнольд. Видишь ли, в любом случае для нас это нехорошо…
Мотл. В течение многих лет все было хорошо!
Арнольд. Да, но только вчера вечером, когда мясник застал свою жену и первого приказчика в полном разгаре…
3ина. До меня дошло: его жена — еврейка!
Арнольд. Да нет же, почему все вы обязательно желаете, чтобы в этой истории был замешан еврей… И с каких это пор еврей должен обязательно что-нибудь сделать, чтобы на него попадали все шишки? Нечего тогда играть пьесу про Дрейфуса, если вы не понимаете, каким образом все это происходит, даже когда события у вас у самих на носу…
Мотл. Он что, спятил? Какие события у нас на носу?
Морис. Но пока-то мы можем порепетировать?
Арнольд. Не хотите понимать? Как можно репетировать, когда… Я, во всяком случае, ничего не могу делать, я слишком нервничаю, у меня повсюду болит, я заболеваю, мне, наверное, надо вернуться домой, и лечь в постель, и поставить банки… Мириам, ты идешь со мной ставить банки, Зина, ты тоже поможешь ей… Говорят, сегодня утром кюре произнес ужасную проповедь, чтобы доставить удовольствие мяснику, — о чистоте, морали, и прочее, и прочее…
Морис. Это его ремесло!..
3ина. Ну, Арнольд, не стоит доводить себя до такого состояния; так или иначе, чему быть — того не миновать, так что?
Сцена седьмая
Ночь. Вдали слышны песнопения и патриотические марши, исполняемые хором. Залман на складном стульчике сидит около двери и читает газету на идише. На эстраде Мишель и Мотл, в костюмах, под беспокойным и критическим взором Мориса репетируют сцену разжалования. Зина и Мириам прилежно сидят рядом с Морисом. Арнольд нервно ходит взад и вперед, потирая руки и бормоча что-то неразборчивое.
Морис. Арнольд, если ты не можешь прекратить твое безостановочное движение и постоянное жужжание, тебе лучше уйти домой…
Арнольд. Уйти домой? Мерси! Слишком поздно!.. Ты не слышишь, они уже в нашем квартале, и это будет продолжаться всю ночь… они будут петь… будут пить… а потом первый, на кого они нападут… нет, нет, я здесь останусь, даже если ты меня выставишь за дверь, я не уйду…
Морис. Оставайся, сколько хочешь, хоть сто пять лет, но сиди и молчи!..
Арнольд вздыхает. Садится, потом снова поднимается и начинает метаться по комнате, стеная.
Арнольд. Ну почему я сразу не ушел, почему? Зачем я вообще сюда пришел?..
Зина. Ты пришел, потому что сегодня вечером у нас репетиция!.. Садись-ка рядом со мной, пока я с тобой — ничего не бойся, я никому тебя в обиду не дам!..
Арнольд. Ба, ба, ба, ба, ба!.. Ты что, думаешь, я за себя боюсь, а? Я дрожу за вас с Мириам… за свою витрину, я недавно ее обновил, и подумать только, что они могут с ней сделать…
Бежит на звук пения и кричит.
Попробуйте только тронуть мою лавку, только попробуйте, дерьмо собачье, я вам всем глотку перегрызу!
Внезапно пение приближается, как бы в ответ на угрозы Арнольда. Он отпрыгивает назад и спрашивает шепотом.
Слышите?
Морис. Что?
Арнольд. Ты ничего не слышишь?
Морис. Слышу, люди поют…
Арнольд. «Люди»?.. И тебе это не кажется странным?..
Морис. Нет, они имеют право петь…
Арнольд. А почему они пришли петь именно сюда?
Морис. А почему бы и нет? Улица — общая, она принадлежит всем, не так ли?
Арнольд. Я разве хожу читать кадиш в праздник Йом Кипур в их квартал, под их окна?
Морис. А что, можно было бы и пойти, культурный обмен поможет нам лучше понять друг друга…
Арнольд. «Культурный обмен»!.. Мне с ними нечем обмениваться… Я хочу только, чтобы меня оставили в покое в моем углу, и все, и пусть они поют у себя во дворе… И хватит уже, я хочу репетировать, почему все время репетируют все, кроме меня?
3ина. Ты же всю неделю репетировал свое «Я обвиняю»… А только что ты сказал, что не намерен репетировать сегодня вечером…
Арнольд. Я это сказал?
Мириам. Папа, ты же видишь, что у Мишеля проблемы с его персонажем…
Арнольд. Значит, чем ты хуже, тем больше ты репетируешь, очень мило… это что, справедливо?
Пауза.
Пения больше не слышно.
Морис. Ну что, можно продолжать? Ты успокоился?
Арнольд (садится и пытается рассмеяться). Успокоился? Я и не думал волноваться… Репетируйте, репетируйте, дети мои, я весь внимание.
Мотл (кланяясь). Благодарю, маэстро…
Морис. Те, те!.. Мотл, когда ты читаешь обвинительный акт, не забывай о том, что это начало пьесы и, следовательно, первая встреча с ее героем — Дрейфусом… Не читай механически, оставь этот скучный и официальный тон, наоборот, постарайся наглядно представить факты…
Сильно стучат в дверь. Морис замолкает.
Арнольд (одним прыжком поднимается с места и шепчет). Тихо, замолкните… замолкните…
Морис. Но почему? Это наше помещение!
Снова сильно стучат в дверь. Слегка хмельной голос орет.
Голос. Есть тут кто-нибудь?
Арнольд (шепотом). Не откликайтесь!
Пауза.
Снова стук, потом тот же голос кричит.
Голос. Ну, вы, пархатые, будем отвечать?
Морис (сухо). Залман, откройте им!
Арнольд (шепотом). Не надо!
Мотл (шепотом). Морис, я должен тебе сказать, что Арнольд… прав!..
Другой голос. Пусти, рахит, я вышибу дверь!
Первый голос. Эй, вы, евреи, если не откроете, мой приятель высадит дверь, а потом высадит вам мозги!
Долго смеются. Залман встает, он очень спокоен, складывает свою газету, потом тихо говорит.
Залман. Спрячьтесь за печку и в гримуборную, я им открою и скажу, что я один… Они уйдут…